Мелодия слёз
Дай, Боже, сохранить мне это:
Вишнёвый сад, неяркий свет,
Прощенье на исходе лета,
Шаги, которых больше нет…
…У ног шершавый подорожник,
Аллею с липой в два ряда.
То, что вообще-то невозможно,
Но происходит иногда.
Анна Цветкова
В заброшенном саду, где всё давно заросло, потеряло цвет и аромат, сиял неярким светом единственный цветок. Его очертания напоминали сказку, в которую невозможно не верить, его цвет, жемчужно-белый, ослеплял глаза. Но, вопреки волшебству, дышащему в цветке, казалось, его так легко поранить одним нечаянным взмахом ресниц, нарушив чудо. Цветок был настолько хрупким, что было страшно находиться рядом.
Из-за долгих дождей и ветров, бушующих в саду, он стал неизлечимо болен. Цветок нуждался в одном – в музыке, которая могла бы заглушить холодную песню ветра и отвлечь от мук, сжимающих в тиски…
…Однажды в сад залетела бабочка хрустально-голубого цвета. Она прилетела в сад нечаянно – бабочка не знала о нём прежде. Долго кружила над тёмными зарослями, напоминающими собой паутину, беспрерывно вглядывалась в каждый куст, в каждую травинку, как будто предчувствовала что-то необъяснимое.
Когда бабочка заметила в темноте, словно проблеск света, хрупкий силуэт цветка, она в то же мгновение устремилась к нему. Сквозь все преграды, все ветки, царапающие крыло, бабочка летела навстречу белому счастью. Ей казалось, оно было единственным спасительным взмахом от серого мира, как от огня.
Обняв цветок музыкой трепещущих крыльев, бабочка больше никогда не покидала его. До конца наслаждалась возможностью дарить свет тому, кого любишь.
Не боясь заразиться смертельной болезнью, она с самого рассвета до поздней ночи парила над белым цветком. Бабочка была готова отдать жизнь за то, чтобы сохранить чудо на земле. Чудо, которое и в самые тяжёлые минуты озаряет сад сиянием, словно ночное небо освещается движением бледных огоньков.
Нарушая тишину, за окном чуть слышно шёл дождь. Он звучал так тихо, что, казалось, его капли едва касались стекла. Безмолвно следя за их движением, девушка слегка прикасалась к окну, чтобы наслаждаться музыкой, льющейся с небес. От рождения она не могла видеть, и только одно заменяло глаза – мелодии: шум летней травы, аромат плавно движущейся реки, гуденье пчёл в разгар июля. А осенью – дождь, всё понимающий и всё слышащий.
Но в это мгновение девушка ждала ещё чего-то, что приходит к ней, когда она остаётся одна. Того, что необъяснимым чувством зажигается в груди вместе со словами, звучащими как будто в ней самой: «Я рядом»…
В палату, нарушив соприкосновение с музыкой дождя, вошёл врач. Он, как и все, кто приходил к девушке, был в белой повязке:
- Констанция, тебе нельзя долго сидеть, нужно больше отдыхать.
- Но я боюсь, что не смогу, не успею запечатлеть на бумагу всё то, что нам невозможно удержать. Боюсь, что не хватит времени, ведь жизнь пролетела так быстро – теперь оказывается, что я неизлечимо, смертельно больна. И лучшим концом для меня будет слушать дождь, записывая его музыку на бумагу через строчки, образы, рифмы… Я прошу Вас, оставьте меня. Я прошу Вас.
…За окном с прохладными, звонкими нотами дождя соприкасались звуки бегущего, куда-то спешащего города. Но Констанции чудилось, что с каждой строчкой, с каждым образом, написанным её рукой, шум города отодвигается на шаг назад, становится дальше. Уходит, оставляя после себя только чуть слышный шёпот дождя, своим светом обнимающий плечи.
Откуда-то из глубины, но казалось, это звучало так близко, она вновь услышала голос, который ждала:
«Я рядом».
Хотелось закричать: «Я слышу, слышу тебя…», но Констанция не знала – существует ли этот голос в действительности или это только видение, что мерещится ей перед концом. После прозвучавшего голоса последовала мелодия, как будто небесные ангелы увели Констанцию в свою страну. Кто-то украдкой играл для неё инструментальную музыку, словно его руки касались не клавиш, а лепестков белого лотоса, как символа неосязаемой чистоты.
…Совсем близко прозвучало вновь, но не голосом, а только ароматом:
«Я рядом и буду рядом всегда».
Констанции казалось, это звучала мелодия о том, что невозможно удержать в нашем мире, что утекает сквозь пальцы, как талая вода - о том, о чём мы молчим каждый день, начиная с самого рассвета. Молчим, потому что на земле об этом нельзя.
Когда музыкант закончил играть, в палате нежно запахло лавандой. Он дождался, когда девушка уснёт, чтобы неслышно уйти, не потревожив её тонкого, недосягаемого блаженства. Когда Констанция засыпает, её в ту же секунду уносит в воздушную страну грёз, аромат которой сводит с ума всех, кто был в ней. В эти мгновения кажется, что волосы девушки, небрежно забранные заколкой, приобретают очертания сказочных цветов, с которых невозможно свести глаз.
- Сегодня я понял, что не смогу жить без неё. Я должен играть каждый день, играть - для неё одной, без отдыха и перерывов.
Врач, задумчиво наклонив голову, произнёс в ответ только:
- Но вы умрёте.
Со всей силой сжав в руке письмо, которое Констанция написала ему, оставив на краю кровати неотправленным, музыкант ощутил, как что-то больно кольнуло в сердце. В одно мгновение он во всей полноте прочувствовал неизбежность утраты, словно мир замело чёрным пеплом.
- Но вы же не можете отрицать, что с каждым днём ей становится лучше - происходит чудо. С каждым днём, обвеянным теплом моей музыки, Констанция выздоравливает. Пусть я умру, зарожусь от неё смертельной болезнью – это ведь ничего не значит. Таких, как Констанция, способных сохранить чудо на земле, больше нет. Покинув мир, я оставлю ей мелодию, всего одно произведение, которое будет рядом всегда. Оно ляжет на все строчки Констанции, укрывающие землю жемчугом неприкосновенной чистоты.
Наверное, в эти мгновения в стране грёз, куда уплыла девушка, вместо капель воды на землю падали лепестки белых цветов, как знак того, что небеса её слышат.
Но на земле звучал только скорбный шёпот музыканта и растерянный голос врача.
- Я не отрицаю, что пациентке становится лучше, но вы заразитесь от неё, если будете продолжать заходить в палату без марлевой повязки. Там заражено всё, от воздуха до занавесок и, если вы...
Не дослушав врача и не желая отвечать на то, чему нет земной причины, музыкант выбежал из его кабинета, прижимая к груди единственное сокровище – её письмо.
«Когда ты меня услышишь, в ответ я тихо тебе улыбнусь. Это прозвучит подобно дождю, шелесту страниц или чуть слышной мелодии слёз - ты непременно запомнишь этот звук. Ты услышишь все бессонные ночи, что я провела наедине с тобой, шепча о несбыточном. Я прикасалась к тебе, я кричала о том, что чувствую, выражая боль всем своим существом. Казалось, кто-то ветром донёс мой шёпот затем, чтобы он неуловимым, неопознанным чувством зажегся в груди.
Жизнь течёт, как талая вода, а я до сих пор каждую ночь, когда вижу сны о тебе, шепчу едва уловимо, обветренными молчанием губами: "Спасибо". Спасибо за то, что так легко дышать дождём и знать, что есть разлука. Есть голос, неразрывно соединяющий нас, но лишённый звуков. Он каждое мгновение шепчет моими губами стихи, слова, образы, наделённые светом и обращённые к тебе... Но ты меня не слышишь.
Спасибо за то, что я каждую секунду люблю и каждую секунду теряю, но только затем, чтобы в следующую вновь приобрести.
Я когда-нибудь это переживу, как холодный ветер и бьющий по лицу дождь.
Я даже когда-нибудь забуду, кем ты был для меня.
И лишь воздух, которым мы дышим, одним на двоих, никогда не сотрёт из сердца музыку, звучащую внутри нас - мелодию несказанных слов».
Свой последний день музыкант провёл в палате Констанции. Он больше не мог играть, силы уходили, руки не слушались его, как прежде. Зрение тоже покидало его - он уже не видел ничего вокруг. Единственное, что мог музыкант в те минуты – наслаждаться каждым вдохом Констанции, каждым её выдохом, каждым едва уловимым движением. При этом он ни разу не поднял на девушку глаза – он чувствовал её сущность через аромат, который с необычайной скоростью менялся с одного на другой, перебирая все ароматы белых цветов, какие только возможны на земле и за её краями.
Через обоняние музыкант видел переплетения шёлковых волос, ему казалось, что руки касались их в порыве слёз. Музыканту мерещилось, он слышит шелест её невидимого платья, которого нет, ощущает перламутровую наготу, спрятанную под хлопковым покрывалом. И всё, что окружало его в те минуты кроме неё, казалось, было лишь дымом, рассеять который можно только в стране грёз.
Теперь, когда музыкант потерял возможность играть, ему оставалось повторять одно, повторять непрерывно, постоянно запинаясь и начиная сначала: «Я рядом».
Констанция сидела неподвижно, стеклянным взором смотря на музыканта. Он знал, что она не видит его, что ей не ведомо, есть ли он на свете. Он знал, но не верил в это. Через аромат музыкант чувствовал, как Констанция шепчет ему строчки своих стихов, как молитву. Шепчет беспрерывно, не двигаясь и не издавая ни единого звука – одними губами.
Наверное, в те минуты в стране грёз воедино слились два луча, подобно тому, как сплетутся в одно целое стихи Констанции и мелодия музыканта, образовав собой сияющее солнце. Только оно, как единственное слово «вместе», способно сохранить в мире то, что невозможно удержать.
Музыкант понимал, что всего через несколько мгновений его не будет рядом с ней. Но он боялся уйти, не успев оставить след и в этом мире, и в её душе. Музыкант хотел, чтобы, слушая мелодию слёз, которую музыкант оставит девушке, Констанция не ощущала потери, не чувствовала боли, сдавливающей грудь. Он хотел, чтобы слёзы, звучащие в мелодии, словно капли дождя, были слезами небесного, духовного счастья. Чтобы, потеряв его, она продолжала чувствовать их едва уловимую связь через музыку, как тонкие золотые нити, проходящие между небом и землёй.
Чувствуя, что силы покидают его, музыкант положил на место её неотправленного письма пластинку с мелодией, как знак того, что он навеки останется с Констанцией музыкой, звучащей сквозь неутихающий шёпот: «Я рядом»…
Проснувшись, Констанция ощутила во всём теле небесную невесомость, словно осталась в стране грёз навсегда. Было совершенно невозможно касаться земли – каждое движение походило на взмах крыла, каждый глубокий вдох напоминал танец. По коже пробегала лёгкая дрожь, льдинками тая в области сердца. Она была подобна прикосновениям крыльев бабочки, что знакомы только тем, кто познал исцеление любовью. Тем, кто слышал музыку в самом сердце.
Открывая глаза, Констанция не верила тому, что окружало её - всё это казалось лишь продолжением сна. Девушка не верила в произошедшее чудо - она могла видеть.
Музыкант находился рядом с Констанцией, и теперь она могла смотреть на него, касаться его, слушать едва уловимый шёпот, наслаждаясь, словно колокольным звоном, звучащим так близко. Шёпот, который стал для неё святой мелодией.
Это было подобно волшебству, которое боишься нарушить одним неровным дыханием; сну, во время которого неслышно, неосознанно для себя самой молишь небо никогда не просыпаться.
Одно не давало воздуху пройти внутрь, одно неутихающей болью стонало в груди – если это не сон, как же было мучительно осознавать, что она теперь может видеть, наслаждаться окружающим миром, а музыкант теряет связь с реальностью - он не замечает ничего вокруг. Как же было больно понимать, что она выздоравливает, каждое мгновение дышит полнее и глубже, чем дышала прежде, а силы музыканта угасают непоправимо.
Желая вновь открыть для него мир, Констанция разбросала по палате листки со своими стихами, веря, что музыкант почувствует: её строчки подобны лепесткам белых цветов. Это легко понять каждому, кто бывал в стране грёз. Она верила - в одно мгновение музыкант почувствует ароматы всех белых цветов на свете и сквозь обоняние увидит её, сидящую напротив. Он услышит слова несуществующей молитвы о том, чтобы музыкант никогда не покидал её. Слова, которые Констанция шептала, не ведая - когда-нибудь они станут её лучшими стихами.
Когда, положив пластинку на место неотправленного письма, музыкант упал без чувств, в это же мгновение она всё поняла. Констанция почувствовала, как слились воедино музыка с поэзией подобно тому, как крылья бабочки сливаются с лепестками цветов. Мелодия и стихи перестали существовать отдельно, как души двух людей, навеки связанные между собой ароматом любви.
Впервые за много дней над заброшенным садом взошло солнце, осветив собой каждую травинку. Перестали лить суровые дожди и, если с небес падали капли, то они были лишь слезами необъяснимого счастья. Если в сад залетал ветер, то он только слегка касался его, обнимая своей нежностью. Казалось, не нужно было видеть и слышать, чтобы чувствовать мир через аромат, схожий с тем, что хотя и невидимо, но ежеминутно парит внутри и вокруг нас, называемый любовью.
Теперь каждый прохожий мог увидеть в цветке, освещённом солнцем, олицетворённую поэзию; в бабочке, парящей над ним – музыку, ласкающую каждое слово. Отныне для всех перестало быть загадкой, что заброшенный сад – это страна грёз, воплощающая в себе искусство. Отныне каждый странник чувствовал, что только оно, как и духовная любовь, способно обессмертить чудо, незримо соединив нити двоих в одно целое…
…Тем временем цветок, исцелившись, впервые засиял ярким светом. Бабочка, желая удержать волшебство на земле, в последний раз окутала его мелодией слёз. Теряя силы и всё ниже опуская крылья к земле, она напоследок накрыла сад золотой пыльцой. Впоследствии на этом месте выросли миллионы белых цветов, будто чьи-то жемчужные стихи, написанные под вдохновением от музыки - единственной мелодии, объятой слезами, словно лёгким дождём.
В мгновение, когда бабочка исчезла, рассыпавшись яркими искрами по стране грёз, откуда-то с земли прозвучало ароматом, обращённым к небу:
- Я рядом…
В ответ с прозрачно-золотого облака донеслось, словно единственное слово, созданное Богом:
- Нет: мы вместе.
Вишнёвый сад, неяркий свет,
Прощенье на исходе лета,
Шаги, которых больше нет…
…У ног шершавый подорожник,
Аллею с липой в два ряда.
То, что вообще-то невозможно,
Но происходит иногда.
Анна Цветкова
В заброшенном саду, где всё давно заросло, потеряло цвет и аромат, сиял неярким светом единственный цветок. Его очертания напоминали сказку, в которую невозможно не верить, его цвет, жемчужно-белый, ослеплял глаза. Но, вопреки волшебству, дышащему в цветке, казалось, его так легко поранить одним нечаянным взмахом ресниц, нарушив чудо. Цветок был настолько хрупким, что было страшно находиться рядом.
Из-за долгих дождей и ветров, бушующих в саду, он стал неизлечимо болен. Цветок нуждался в одном – в музыке, которая могла бы заглушить холодную песню ветра и отвлечь от мук, сжимающих в тиски…
…Однажды в сад залетела бабочка хрустально-голубого цвета. Она прилетела в сад нечаянно – бабочка не знала о нём прежде. Долго кружила над тёмными зарослями, напоминающими собой паутину, беспрерывно вглядывалась в каждый куст, в каждую травинку, как будто предчувствовала что-то необъяснимое.
Когда бабочка заметила в темноте, словно проблеск света, хрупкий силуэт цветка, она в то же мгновение устремилась к нему. Сквозь все преграды, все ветки, царапающие крыло, бабочка летела навстречу белому счастью. Ей казалось, оно было единственным спасительным взмахом от серого мира, как от огня.
Обняв цветок музыкой трепещущих крыльев, бабочка больше никогда не покидала его. До конца наслаждалась возможностью дарить свет тому, кого любишь.
Не боясь заразиться смертельной болезнью, она с самого рассвета до поздней ночи парила над белым цветком. Бабочка была готова отдать жизнь за то, чтобы сохранить чудо на земле. Чудо, которое и в самые тяжёлые минуты озаряет сад сиянием, словно ночное небо освещается движением бледных огоньков.
Нарушая тишину, за окном чуть слышно шёл дождь. Он звучал так тихо, что, казалось, его капли едва касались стекла. Безмолвно следя за их движением, девушка слегка прикасалась к окну, чтобы наслаждаться музыкой, льющейся с небес. От рождения она не могла видеть, и только одно заменяло глаза – мелодии: шум летней травы, аромат плавно движущейся реки, гуденье пчёл в разгар июля. А осенью – дождь, всё понимающий и всё слышащий.
Но в это мгновение девушка ждала ещё чего-то, что приходит к ней, когда она остаётся одна. Того, что необъяснимым чувством зажигается в груди вместе со словами, звучащими как будто в ней самой: «Я рядом»…
В палату, нарушив соприкосновение с музыкой дождя, вошёл врач. Он, как и все, кто приходил к девушке, был в белой повязке:
- Констанция, тебе нельзя долго сидеть, нужно больше отдыхать.
- Но я боюсь, что не смогу, не успею запечатлеть на бумагу всё то, что нам невозможно удержать. Боюсь, что не хватит времени, ведь жизнь пролетела так быстро – теперь оказывается, что я неизлечимо, смертельно больна. И лучшим концом для меня будет слушать дождь, записывая его музыку на бумагу через строчки, образы, рифмы… Я прошу Вас, оставьте меня. Я прошу Вас.
…За окном с прохладными, звонкими нотами дождя соприкасались звуки бегущего, куда-то спешащего города. Но Констанции чудилось, что с каждой строчкой, с каждым образом, написанным её рукой, шум города отодвигается на шаг назад, становится дальше. Уходит, оставляя после себя только чуть слышный шёпот дождя, своим светом обнимающий плечи.
Откуда-то из глубины, но казалось, это звучало так близко, она вновь услышала голос, который ждала:
«Я рядом».
Хотелось закричать: «Я слышу, слышу тебя…», но Констанция не знала – существует ли этот голос в действительности или это только видение, что мерещится ей перед концом. После прозвучавшего голоса последовала мелодия, как будто небесные ангелы увели Констанцию в свою страну. Кто-то украдкой играл для неё инструментальную музыку, словно его руки касались не клавиш, а лепестков белого лотоса, как символа неосязаемой чистоты.
…Совсем близко прозвучало вновь, но не голосом, а только ароматом:
«Я рядом и буду рядом всегда».
Констанции казалось, это звучала мелодия о том, что невозможно удержать в нашем мире, что утекает сквозь пальцы, как талая вода - о том, о чём мы молчим каждый день, начиная с самого рассвета. Молчим, потому что на земле об этом нельзя.
Когда музыкант закончил играть, в палате нежно запахло лавандой. Он дождался, когда девушка уснёт, чтобы неслышно уйти, не потревожив её тонкого, недосягаемого блаженства. Когда Констанция засыпает, её в ту же секунду уносит в воздушную страну грёз, аромат которой сводит с ума всех, кто был в ней. В эти мгновения кажется, что волосы девушки, небрежно забранные заколкой, приобретают очертания сказочных цветов, с которых невозможно свести глаз.
- Сегодня я понял, что не смогу жить без неё. Я должен играть каждый день, играть - для неё одной, без отдыха и перерывов.
Врач, задумчиво наклонив голову, произнёс в ответ только:
- Но вы умрёте.
Со всей силой сжав в руке письмо, которое Констанция написала ему, оставив на краю кровати неотправленным, музыкант ощутил, как что-то больно кольнуло в сердце. В одно мгновение он во всей полноте прочувствовал неизбежность утраты, словно мир замело чёрным пеплом.
- Но вы же не можете отрицать, что с каждым днём ей становится лучше - происходит чудо. С каждым днём, обвеянным теплом моей музыки, Констанция выздоравливает. Пусть я умру, зарожусь от неё смертельной болезнью – это ведь ничего не значит. Таких, как Констанция, способных сохранить чудо на земле, больше нет. Покинув мир, я оставлю ей мелодию, всего одно произведение, которое будет рядом всегда. Оно ляжет на все строчки Констанции, укрывающие землю жемчугом неприкосновенной чистоты.
Наверное, в эти мгновения в стране грёз, куда уплыла девушка, вместо капель воды на землю падали лепестки белых цветов, как знак того, что небеса её слышат.
Но на земле звучал только скорбный шёпот музыканта и растерянный голос врача.
- Я не отрицаю, что пациентке становится лучше, но вы заразитесь от неё, если будете продолжать заходить в палату без марлевой повязки. Там заражено всё, от воздуха до занавесок и, если вы...
Не дослушав врача и не желая отвечать на то, чему нет земной причины, музыкант выбежал из его кабинета, прижимая к груди единственное сокровище – её письмо.
«Когда ты меня услышишь, в ответ я тихо тебе улыбнусь. Это прозвучит подобно дождю, шелесту страниц или чуть слышной мелодии слёз - ты непременно запомнишь этот звук. Ты услышишь все бессонные ночи, что я провела наедине с тобой, шепча о несбыточном. Я прикасалась к тебе, я кричала о том, что чувствую, выражая боль всем своим существом. Казалось, кто-то ветром донёс мой шёпот затем, чтобы он неуловимым, неопознанным чувством зажегся в груди.
Жизнь течёт, как талая вода, а я до сих пор каждую ночь, когда вижу сны о тебе, шепчу едва уловимо, обветренными молчанием губами: "Спасибо". Спасибо за то, что так легко дышать дождём и знать, что есть разлука. Есть голос, неразрывно соединяющий нас, но лишённый звуков. Он каждое мгновение шепчет моими губами стихи, слова, образы, наделённые светом и обращённые к тебе... Но ты меня не слышишь.
Спасибо за то, что я каждую секунду люблю и каждую секунду теряю, но только затем, чтобы в следующую вновь приобрести.
Я когда-нибудь это переживу, как холодный ветер и бьющий по лицу дождь.
Я даже когда-нибудь забуду, кем ты был для меня.
И лишь воздух, которым мы дышим, одним на двоих, никогда не сотрёт из сердца музыку, звучащую внутри нас - мелодию несказанных слов».
Свой последний день музыкант провёл в палате Констанции. Он больше не мог играть, силы уходили, руки не слушались его, как прежде. Зрение тоже покидало его - он уже не видел ничего вокруг. Единственное, что мог музыкант в те минуты – наслаждаться каждым вдохом Констанции, каждым её выдохом, каждым едва уловимым движением. При этом он ни разу не поднял на девушку глаза – он чувствовал её сущность через аромат, который с необычайной скоростью менялся с одного на другой, перебирая все ароматы белых цветов, какие только возможны на земле и за её краями.
Через обоняние музыкант видел переплетения шёлковых волос, ему казалось, что руки касались их в порыве слёз. Музыканту мерещилось, он слышит шелест её невидимого платья, которого нет, ощущает перламутровую наготу, спрятанную под хлопковым покрывалом. И всё, что окружало его в те минуты кроме неё, казалось, было лишь дымом, рассеять который можно только в стране грёз.
Теперь, когда музыкант потерял возможность играть, ему оставалось повторять одно, повторять непрерывно, постоянно запинаясь и начиная сначала: «Я рядом».
Констанция сидела неподвижно, стеклянным взором смотря на музыканта. Он знал, что она не видит его, что ей не ведомо, есть ли он на свете. Он знал, но не верил в это. Через аромат музыкант чувствовал, как Констанция шепчет ему строчки своих стихов, как молитву. Шепчет беспрерывно, не двигаясь и не издавая ни единого звука – одними губами.
Наверное, в те минуты в стране грёз воедино слились два луча, подобно тому, как сплетутся в одно целое стихи Констанции и мелодия музыканта, образовав собой сияющее солнце. Только оно, как единственное слово «вместе», способно сохранить в мире то, что невозможно удержать.
Музыкант понимал, что всего через несколько мгновений его не будет рядом с ней. Но он боялся уйти, не успев оставить след и в этом мире, и в её душе. Музыкант хотел, чтобы, слушая мелодию слёз, которую музыкант оставит девушке, Констанция не ощущала потери, не чувствовала боли, сдавливающей грудь. Он хотел, чтобы слёзы, звучащие в мелодии, словно капли дождя, были слезами небесного, духовного счастья. Чтобы, потеряв его, она продолжала чувствовать их едва уловимую связь через музыку, как тонкие золотые нити, проходящие между небом и землёй.
Чувствуя, что силы покидают его, музыкант положил на место её неотправленного письма пластинку с мелодией, как знак того, что он навеки останется с Констанцией музыкой, звучащей сквозь неутихающий шёпот: «Я рядом»…
Проснувшись, Констанция ощутила во всём теле небесную невесомость, словно осталась в стране грёз навсегда. Было совершенно невозможно касаться земли – каждое движение походило на взмах крыла, каждый глубокий вдох напоминал танец. По коже пробегала лёгкая дрожь, льдинками тая в области сердца. Она была подобна прикосновениям крыльев бабочки, что знакомы только тем, кто познал исцеление любовью. Тем, кто слышал музыку в самом сердце.
Открывая глаза, Констанция не верила тому, что окружало её - всё это казалось лишь продолжением сна. Девушка не верила в произошедшее чудо - она могла видеть.
Музыкант находился рядом с Констанцией, и теперь она могла смотреть на него, касаться его, слушать едва уловимый шёпот, наслаждаясь, словно колокольным звоном, звучащим так близко. Шёпот, который стал для неё святой мелодией.
Это было подобно волшебству, которое боишься нарушить одним неровным дыханием; сну, во время которого неслышно, неосознанно для себя самой молишь небо никогда не просыпаться.
Одно не давало воздуху пройти внутрь, одно неутихающей болью стонало в груди – если это не сон, как же было мучительно осознавать, что она теперь может видеть, наслаждаться окружающим миром, а музыкант теряет связь с реальностью - он не замечает ничего вокруг. Как же было больно понимать, что она выздоравливает, каждое мгновение дышит полнее и глубже, чем дышала прежде, а силы музыканта угасают непоправимо.
Желая вновь открыть для него мир, Констанция разбросала по палате листки со своими стихами, веря, что музыкант почувствует: её строчки подобны лепесткам белых цветов. Это легко понять каждому, кто бывал в стране грёз. Она верила - в одно мгновение музыкант почувствует ароматы всех белых цветов на свете и сквозь обоняние увидит её, сидящую напротив. Он услышит слова несуществующей молитвы о том, чтобы музыкант никогда не покидал её. Слова, которые Констанция шептала, не ведая - когда-нибудь они станут её лучшими стихами.
Когда, положив пластинку на место неотправленного письма, музыкант упал без чувств, в это же мгновение она всё поняла. Констанция почувствовала, как слились воедино музыка с поэзией подобно тому, как крылья бабочки сливаются с лепестками цветов. Мелодия и стихи перестали существовать отдельно, как души двух людей, навеки связанные между собой ароматом любви.
Впервые за много дней над заброшенным садом взошло солнце, осветив собой каждую травинку. Перестали лить суровые дожди и, если с небес падали капли, то они были лишь слезами необъяснимого счастья. Если в сад залетал ветер, то он только слегка касался его, обнимая своей нежностью. Казалось, не нужно было видеть и слышать, чтобы чувствовать мир через аромат, схожий с тем, что хотя и невидимо, но ежеминутно парит внутри и вокруг нас, называемый любовью.
Теперь каждый прохожий мог увидеть в цветке, освещённом солнцем, олицетворённую поэзию; в бабочке, парящей над ним – музыку, ласкающую каждое слово. Отныне для всех перестало быть загадкой, что заброшенный сад – это страна грёз, воплощающая в себе искусство. Отныне каждый странник чувствовал, что только оно, как и духовная любовь, способно обессмертить чудо, незримо соединив нити двоих в одно целое…
…Тем временем цветок, исцелившись, впервые засиял ярким светом. Бабочка, желая удержать волшебство на земле, в последний раз окутала его мелодией слёз. Теряя силы и всё ниже опуская крылья к земле, она напоследок накрыла сад золотой пыльцой. Впоследствии на этом месте выросли миллионы белых цветов, будто чьи-то жемчужные стихи, написанные под вдохновением от музыки - единственной мелодии, объятой слезами, словно лёгким дождём.
В мгновение, когда бабочка исчезла, рассыпавшись яркими искрами по стране грёз, откуда-то с земли прозвучало ароматом, обращённым к небу:
- Я рядом…
В ответ с прозрачно-золотого облака донеслось, словно единственное слово, созданное Богом:
- Нет: мы вместе.
Лампасова Анна, 15 лет, Иваново
Рейтинг: 6
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |