Лунная пыль
Патриция сидела у окна, освещённая лунным светом. Воздух пах лавандой и мягкими рифмами, в чёрных глазах отражались звёзды…
Пат была такой тонкой, хрупкой, что было страшно поранить её лишним дыханием. Она не видела темноты – только лунный свет. Не чувствовала свою болезнь – лишь возможность писать стихи, не отвлекаясь на внешний мир. С трепетом обнимая колени, Пат наблюдала за движением луны. Девушке казалось - там, на той стороне, жизнь совсем иная. Она думала, на луне темно, но волшебно, ведь на небесах всегда сияет свет.
Пат с блаженством пила лавандовый воздух, словно каждая его капля была слаще, пьянее райской воды. Она не умела пить и есть – земное. Люди говорили: «Больна», в тонкие хрустальные руки впускали иглы, шептали - иначе не выживет.
Но однажды к Пат пришёл художник, и она поверила всем его словам. Он пообещал, что вскоре последует улучшение, во время которого девушка вновь сможет и писать стихи, и пить, и есть... Художник принёс ей рафинад, сладкий, приторный, тающий – невозможный.
- Это небесный сахар. Лунная пыль. Дорожка между этим миром и тем.
Девушка верила ему и млела от долгого сладостного послевкусия. Глотала тихо, чтобы он не услышал её нестерпимый, манящий страх...
Затаив дыхание, Пат никогда ещё не казалась художнику такой живой.
Ослеплённая внезапным светом, она бежала по лавандовым полям. Что-то грело в груди, словно солнце навеки посилилось в области сердца. Вокруг Пат струился божественный аромат, который хотелось пить, жадно глотая по маленькой капле. Умываться им, касаться тонкими руками. Казалось, бутоны цветов – её новые незаконченные стихи. И так сладко было понимать, что вот сейчас, в эту самую секунду, которую невозможно удержать, она допишет их, сотворит что-то неумирающее, вечное…
- Тише... Нас просто нет.
Пат увидела светлого, стройного юношу. Он был похож на сон, на сказку, которая не существует. Где-то вдалеке звучало гитарное соло, но она слышала его в своём сердце. В ритме вальса они кружили по лавандовым полям, нежно касаясь друг друга. Девушка чувствовала на шее его чуть заметные, трепетные поцелуи… Они летели в танце, сливаясь с музыкой. Это была луна, иной мир, где посреди чернильной тьмы всегда сияет ослепительное солнце.
Он был глух, но чувствовал мелодию, саму её суть, тоньше, глубже любого слышащего.
- Свет… он внутри нас. Как и музыка. Окружающая тьма, невозможность слышать – лишь стена. Но никогда ещё счастье не бывает таким пьянящим, как в тоске. Никогда свет не ослепляет так, как во тьме. Нужно лишь научиться - чувствовать... Созерцать всё, словно волшебство.
В ритме вальса, наедине юноша обнимал её, боясь отпустить. Касался обнажённых плеч, словно они стали самой жизнью. Он был для Пат смыслом, строчками, вплетаемыми в стихи…
Босиком по лавандовым полям. Закрыв глаза, она впервые увидела всё вокруг настоящим, истинным. Смысл открывался девушке, словно по волшебству. Она чувствовала лишнее в стихах, рваные рифмы, неудачные образы. Свет подчинялся пленительной музыке... Всё ожило, задышало у неё на глазах.
И тихий шёпот звучал, как исцеление:
- Нас просто нет. Мы как воздух…
Художник с нежностью взял её руку. В комнату в это мгновение ворвалось утро, ослепляющее всё вокруг холодным, мёртвым светом. Но вопреки восходящему солнцу около Пат чувствовались присутствие луны, тихий, почти священный шёпот звёзд…
«Нас просто нет…»
Неожиданно он встретился глазами с врачом:
- Играй, ни за что не переставай играть.
Художнику казалось, тот ворвался в их мир, разрушив пелену таинственности и искусства… Но, не смотря на свои чувства, он вновь взял в руки гитару. Секунды, минуты, время душили художника, не давая вдохнуть воздух. Но он был готов играть ради Пат, даже если пальцы сотрутся в кровь.
- И всё-таки вы сведёте её с ума. Она очень больна…
- Не больнее нас.
Пат сидела у окна, непрерывно записывая что-то в пожелтевший блокнот. Глаза, сияющие от слёз, казались такими живыми, яркими, как никогда прежде. Но всё же в них чувствовалось что-то, отделяющее девушку от этой комнаты.
Она была так близко… Она была дальше луны.
- И снова не ест. Пат будто бы не с нами.
- Это пройдёт. Главное сейчас – не трогать. Пусть пишет...
Искусство способно излечить любые раны.
Он знал про её болезнь. Но никогда художник не видел такого одухотворённого лица. Ни в ком он ещё не чувствовал столько жизни, сколько было в девушке в те мгновения. И все, кто окружали их, казались статуэтками, не способными различить счастье в темноте…
Художник знал - утекают только секунды, минуты, время. Их не удержать. Но тот, кто способен в кромешной черноте зажечь свет, не умрёт никогда.
Они летели над лавандовыми полями, взявшись за руки. Всё в мире играло гитарное соло – райские птицы, их тонкие пальцы, аромат сирени, ласкающий воздух. Звёзды никогда ещё не были так близко. Казалось, чёрные облака – это ветки сирени, небо – нежный, пьянящий родник, способный излечить любые раны. Пат непрерывно шептала строчки новых стихов, паря над вселенной…
«Нас просто нет».
Это было горькое счастье, но самое упоительное, сладостное. Счастье, за которое всегда что-то отдаёшь, иначе нельзя. Но, отдав, получишь взамен глубинный райский мир.
Она положила на алтарь своё здоровье за одну возможность парить в небесах. Видеть мир иначе. Писать стихи. За малейший шанс - чувствовать…
Взлетев, юноша потерял зрение, но вновь мог слышать, дышать каждой крупицей небес.
- Ты так красива в лучах сирени.
Руки ему заменяли глаза. Сквозь прикосновения юноша чувствовал красоту Пат, погружался глубоко в неё, словно в родник блаженств. Он обнимал девушку, дорожа каждой секундой.
- Пат, ты чувствуешь это, - мы одно целое. Знай, на пути к исцелению необходимо преодолеть глухоту, чтобы разучиться слышать боль – лишь самые прекрасные звуки. Слепоту – она подарит нам шанс видеть, чувствовать прикосновениями, жестами, шёпотом... Отберёт возможность видеть - мучения. В конце мы на мгновение станем немыми, обретём молчание. Оно научит нас понимать мир и любить - без слов. Это мгновение ты затем забудешь, но его всегда будут помнить твои целительные глаза, руки, волосы. Они не забудут и меня, и луну, и этот рай, хотя бы урывками… Но знай, Пат, нас просто нет, как ничего нет. Мир – это сон, в котором мы свободны, как птицы, потерявшие стаю.
В это мгновение юноша почувствовал - что-то невыразимое разъединяет их. Какая-то потусторонняя сила разжимает руки. Он ещё крепче обнял её. Юноша держал Пат в руках, как звёздную ночь…
Она была для него больше, чем небо.
- Пат…
Она посмотрела на художника взглядом, полным счастья и слёз. Пат вернулась, она вновь была здесь, в этой маленькой комнате, озарённая утренним светом. Такая же нежная, хрупкая, пленительная. Такая же живая и одухотворённая, как прежде, но – исцелённая. Это чувствовалось во всём: в тонких тёплых руках, в линиях лёгкого облегающего платья, словно в складках упоительной тишины. И жертвы больше не были нужны, чтобы чувствовать счастье.
- Ты не поверишь: я только что была на луне. Это так легко, как и всё на этом свете.
В мгновение она увидела вокруг себя многочисленные картины - на них были изображены лавандовые поля, звёздное небо, знакомый юноша. Художник создал это – для неё одной. Придумал смысл, сотворил его своими руками, и стал для девушки всем: исцелением, небом, самим воздухом…
- Пат, ты выдержала это. Ты победила болезнь.
- Покажи мне свои руки.
Она с трепетом коснулась его ладоней – пальцы все были в крови от долгой, неустанной игры на гитаре. Пат не могла поверить, что человек может вот так, за несколько мгновений стать для неё целым миром. Она целовала руки художника, кончики пальцев, по-прежнему пахнущих лавандой.
- На луне я непрерывно писала стихи… Но что-то подсказало мне променять их на лунную пыль, ведь её можно достать только на самой луне или - из твоих рук. Она целительна, как целительно всё, что обогащёно смыслом. Особенно, если в это верить. Лунная пыль излечит твои раны на руках, как исцелила меня.
И пусть это останется необъяснимым…
…В нашей вселенной ничего нет – она только сон. Но когда стоишь на краю, не видя смысла, что мешает сотворить мир?..
Пат была такой тонкой, хрупкой, что было страшно поранить её лишним дыханием. Она не видела темноты – только лунный свет. Не чувствовала свою болезнь – лишь возможность писать стихи, не отвлекаясь на внешний мир. С трепетом обнимая колени, Пат наблюдала за движением луны. Девушке казалось - там, на той стороне, жизнь совсем иная. Она думала, на луне темно, но волшебно, ведь на небесах всегда сияет свет.
Пат с блаженством пила лавандовый воздух, словно каждая его капля была слаще, пьянее райской воды. Она не умела пить и есть – земное. Люди говорили: «Больна», в тонкие хрустальные руки впускали иглы, шептали - иначе не выживет.
Но однажды к Пат пришёл художник, и она поверила всем его словам. Он пообещал, что вскоре последует улучшение, во время которого девушка вновь сможет и писать стихи, и пить, и есть... Художник принёс ей рафинад, сладкий, приторный, тающий – невозможный.
- Это небесный сахар. Лунная пыль. Дорожка между этим миром и тем.
Девушка верила ему и млела от долгого сладостного послевкусия. Глотала тихо, чтобы он не услышал её нестерпимый, манящий страх...
Затаив дыхание, Пат никогда ещё не казалась художнику такой живой.
Ослеплённая внезапным светом, она бежала по лавандовым полям. Что-то грело в груди, словно солнце навеки посилилось в области сердца. Вокруг Пат струился божественный аромат, который хотелось пить, жадно глотая по маленькой капле. Умываться им, касаться тонкими руками. Казалось, бутоны цветов – её новые незаконченные стихи. И так сладко было понимать, что вот сейчас, в эту самую секунду, которую невозможно удержать, она допишет их, сотворит что-то неумирающее, вечное…
- Тише... Нас просто нет.
Пат увидела светлого, стройного юношу. Он был похож на сон, на сказку, которая не существует. Где-то вдалеке звучало гитарное соло, но она слышала его в своём сердце. В ритме вальса они кружили по лавандовым полям, нежно касаясь друг друга. Девушка чувствовала на шее его чуть заметные, трепетные поцелуи… Они летели в танце, сливаясь с музыкой. Это была луна, иной мир, где посреди чернильной тьмы всегда сияет ослепительное солнце.
Он был глух, но чувствовал мелодию, саму её суть, тоньше, глубже любого слышащего.
- Свет… он внутри нас. Как и музыка. Окружающая тьма, невозможность слышать – лишь стена. Но никогда ещё счастье не бывает таким пьянящим, как в тоске. Никогда свет не ослепляет так, как во тьме. Нужно лишь научиться - чувствовать... Созерцать всё, словно волшебство.
В ритме вальса, наедине юноша обнимал её, боясь отпустить. Касался обнажённых плеч, словно они стали самой жизнью. Он был для Пат смыслом, строчками, вплетаемыми в стихи…
Босиком по лавандовым полям. Закрыв глаза, она впервые увидела всё вокруг настоящим, истинным. Смысл открывался девушке, словно по волшебству. Она чувствовала лишнее в стихах, рваные рифмы, неудачные образы. Свет подчинялся пленительной музыке... Всё ожило, задышало у неё на глазах.
И тихий шёпот звучал, как исцеление:
- Нас просто нет. Мы как воздух…
Художник с нежностью взял её руку. В комнату в это мгновение ворвалось утро, ослепляющее всё вокруг холодным, мёртвым светом. Но вопреки восходящему солнцу около Пат чувствовались присутствие луны, тихий, почти священный шёпот звёзд…
«Нас просто нет…»
Неожиданно он встретился глазами с врачом:
- Играй, ни за что не переставай играть.
Художнику казалось, тот ворвался в их мир, разрушив пелену таинственности и искусства… Но, не смотря на свои чувства, он вновь взял в руки гитару. Секунды, минуты, время душили художника, не давая вдохнуть воздух. Но он был готов играть ради Пат, даже если пальцы сотрутся в кровь.
- И всё-таки вы сведёте её с ума. Она очень больна…
- Не больнее нас.
Пат сидела у окна, непрерывно записывая что-то в пожелтевший блокнот. Глаза, сияющие от слёз, казались такими живыми, яркими, как никогда прежде. Но всё же в них чувствовалось что-то, отделяющее девушку от этой комнаты.
Она была так близко… Она была дальше луны.
- И снова не ест. Пат будто бы не с нами.
- Это пройдёт. Главное сейчас – не трогать. Пусть пишет...
Искусство способно излечить любые раны.
Он знал про её болезнь. Но никогда художник не видел такого одухотворённого лица. Ни в ком он ещё не чувствовал столько жизни, сколько было в девушке в те мгновения. И все, кто окружали их, казались статуэтками, не способными различить счастье в темноте…
Художник знал - утекают только секунды, минуты, время. Их не удержать. Но тот, кто способен в кромешной черноте зажечь свет, не умрёт никогда.
Они летели над лавандовыми полями, взявшись за руки. Всё в мире играло гитарное соло – райские птицы, их тонкие пальцы, аромат сирени, ласкающий воздух. Звёзды никогда ещё не были так близко. Казалось, чёрные облака – это ветки сирени, небо – нежный, пьянящий родник, способный излечить любые раны. Пат непрерывно шептала строчки новых стихов, паря над вселенной…
«Нас просто нет».
Это было горькое счастье, но самое упоительное, сладостное. Счастье, за которое всегда что-то отдаёшь, иначе нельзя. Но, отдав, получишь взамен глубинный райский мир.
Она положила на алтарь своё здоровье за одну возможность парить в небесах. Видеть мир иначе. Писать стихи. За малейший шанс - чувствовать…
Взлетев, юноша потерял зрение, но вновь мог слышать, дышать каждой крупицей небес.
- Ты так красива в лучах сирени.
Руки ему заменяли глаза. Сквозь прикосновения юноша чувствовал красоту Пат, погружался глубоко в неё, словно в родник блаженств. Он обнимал девушку, дорожа каждой секундой.
- Пат, ты чувствуешь это, - мы одно целое. Знай, на пути к исцелению необходимо преодолеть глухоту, чтобы разучиться слышать боль – лишь самые прекрасные звуки. Слепоту – она подарит нам шанс видеть, чувствовать прикосновениями, жестами, шёпотом... Отберёт возможность видеть - мучения. В конце мы на мгновение станем немыми, обретём молчание. Оно научит нас понимать мир и любить - без слов. Это мгновение ты затем забудешь, но его всегда будут помнить твои целительные глаза, руки, волосы. Они не забудут и меня, и луну, и этот рай, хотя бы урывками… Но знай, Пат, нас просто нет, как ничего нет. Мир – это сон, в котором мы свободны, как птицы, потерявшие стаю.
В это мгновение юноша почувствовал - что-то невыразимое разъединяет их. Какая-то потусторонняя сила разжимает руки. Он ещё крепче обнял её. Юноша держал Пат в руках, как звёздную ночь…
Она была для него больше, чем небо.
- Пат…
Она посмотрела на художника взглядом, полным счастья и слёз. Пат вернулась, она вновь была здесь, в этой маленькой комнате, озарённая утренним светом. Такая же нежная, хрупкая, пленительная. Такая же живая и одухотворённая, как прежде, но – исцелённая. Это чувствовалось во всём: в тонких тёплых руках, в линиях лёгкого облегающего платья, словно в складках упоительной тишины. И жертвы больше не были нужны, чтобы чувствовать счастье.
- Ты не поверишь: я только что была на луне. Это так легко, как и всё на этом свете.
В мгновение она увидела вокруг себя многочисленные картины - на них были изображены лавандовые поля, звёздное небо, знакомый юноша. Художник создал это – для неё одной. Придумал смысл, сотворил его своими руками, и стал для девушки всем: исцелением, небом, самим воздухом…
- Пат, ты выдержала это. Ты победила болезнь.
- Покажи мне свои руки.
Она с трепетом коснулась его ладоней – пальцы все были в крови от долгой, неустанной игры на гитаре. Пат не могла поверить, что человек может вот так, за несколько мгновений стать для неё целым миром. Она целовала руки художника, кончики пальцев, по-прежнему пахнущих лавандой.
- На луне я непрерывно писала стихи… Но что-то подсказало мне променять их на лунную пыль, ведь её можно достать только на самой луне или - из твоих рук. Она целительна, как целительно всё, что обогащёно смыслом. Особенно, если в это верить. Лунная пыль излечит твои раны на руках, как исцелила меня.
И пусть это останется необъяснимым…
…В нашей вселенной ничего нет – она только сон. Но когда стоишь на краю, не видя смысла, что мешает сотворить мир?..
Лампасова Анна, 15 лет, Иваново
Рейтинг: 14
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Дмитрий
Неплохо!
Неплохо!
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |