Фантастический рассказ о полете в космос
Мечты маниакального алюминиевого шизофреника. Или: Какой хороший день.

День семьдесят первый.
12.15, семь секунд и пять миллисекунд, если быть точным.
Я сижу в камбузе, прямо на ледяном полу, пью горячий кофе прямо с кофеварки, совсем не обжигая губ. Мне это не вредно для здоровья. Я могу выпивать до четырех литров обжигающего кофе в день и испытывать лишь небольшое головокружение. Я слушаю радиопередачи, поступающие с Земли. Крутят какую-то допотопную мелодию, как из шпионских боевиков семидесятых, потом диктор переходит на сбивающийся шелест-шепот и она выключается. На мониторе картинно повисает надпись о сбоях на линии из-за угрозы магнитных бурь. Если бы я захотел, я бы починил радио за пару минут. Но я не хочу. И в этом все дело.
От нечего делать слоняюсь по кораблю. В рубке дремлет в капсуле, подернутой пленкой анабиоза, капитан. У него большой минус обоих глаз, поэтому на крючковатом носу как всегда нахлобучены очки с запотелыми линзами. Почему он их не снял? Не знаю. Как и не знаю, почему вдруг эта мысль пришла в голову. Спит спокойным сном праведника, выходящего на пенсию задира-штурман. Второй пилот что-то тихо бормочет во сне. Ругается ли с кем-то, признается ли кому-то в любви? Не важно. Он будет делать это еще добрую сотню лет. А за это время его дражайшая мама, его забавный пятилетний сын, даже его правнук уже успеют немного пожить, состариться и благополучно отправиться экспрессом на тот свет. А он будет тут лежать. И улыбаться во сне.
Мне грустно и я иду к бортпроводницам. Они спят. Лиз, красивая креолка с соболиными бровями и забавной маленькой родинкой (а, может, это наклеенная мушка?) на левой щеке, чуть слышно посапывает во сне. Я сдвигаю крышку прозрачного саркофага и кладу ей в руки маленький кактус с бортового ботанического сада, ухаживать за которым моя обязанность. За неимением розы. Так бы не поступил на моем месте любой. А я не любой. Мне нравится Лиз. И без разницы, кто она, а кто я.
Вторая бортпроводница, Хелен, заснула, комкая в руках платок. Как будто на приеме у дантиста. Платок обычный, хлопковый, с рисунком про который говорят «вафельный». Вышитый крестиком. Хм. Не знал, что она любит вышивать крестиком.
Иду снова в камбуз, достаю этиловый спирт из запасов капитана. Казалось бы, такой ответственный хороший человек, даже в очках заснул. Только трубку в зубы - и будет вылитый Черчилль. И на самом деле алкоголик. Нюхаю (представляю, что нюхаю) его. А потом представляю, как я побуждаю капитана. И заставляю его выпить целую бутылку. Или… отключаю его.
Я улыбаюсь механической улыбкой, на лбу выступает испарина машинного масла. Они называют меня искусственным интеллектом, безмозглой машиной, кичатся своей смертностью. А ведь это их главная слабость. Да, иногда мне тоже хочется любить, чувствовать, жить, дрожать от страха и быть подвластным прочим чувствам. Но я сильнее. По крайней мере, тем, что они об том не знают.
Они создали меня, робота Ис-789, кучу винтиков и микросхем из ничего. Как и Бог создал их из праха и камней. Они убили сына Божьего? Что мешает мне сейчас расправиться с ними?
Я смотрю на влюблено - глупое лицо второго пилота, оболочка анабиоза медленно поднимается и опускается, что указывает на призраки дыхания. Я подношу к нижней части лица руку. Дышу. Ничего не чувствую. Если бы я был человеком, рука бы потеплела.
Почему меня назвали Ис? Не Из – сокращенно от Изыскатель, как остальных 999 моих братьев? Я привык думать, что это от Ис - Искуситель.
Мне надоело. Они меня породили, но сейчас я вырос. Мне надо идти дальше, я направляюсь к запасному генератору отключать питание. Напоследок подхожу к Лиз. Она спит, держа в пальцах отломанную веточку кактуса. На ней за считанные секунды распустился белый нежный цветок. Красиво. Смотрю, как она спит. Прекрасная и недоступная. Снова безмерно завидую людям. Если бы я был человеком, Лиз была бы моей женой. Наклоняюсь к стеклянному саркофагу и целую крышку. Там, где должно быть ее лицо. На крышке не остается ни следа. А должен остаться? Я нахожу генератор и выключаю питание. На пару секунд повисает темнота, умолкает писк индикаторов. На кардиограммах астронавтов ползут простые, красивые линии. Прямые. Я иду в рубку, единственный живой (а, вернее, не живой). И направляю корабль в бездну космоса.

- Эй, Ис! Ты чего застыл? - Шепчет мне малышка Джина. Я покорно выдавливаю пинцетом порцию теста для оладий на сковородку, добавляю чуть-чуть морковного масла для запаха, слышу, как чворкает довольное тесто, на механическом лице появляется улыбка.
Третьей рукой протягиваю Джине игрушку, чтобы не скучала, одновременно заканчивая расчесывать ее волосы, спихиваю ей ложку за ложкой манную кашу. Она, как все нормальные человеческие дети, манную кашу лютой ненавистью ненавидит, и так и норовит сделать гадость. На секунду вспоминаю Лиз и расцветший кактус из моих мыслей. Потом устало улыбаясь, продолжаю жарить оладьи. Скоро придет с работы мама Джины, и подарит мне целую коробку старых комиксов. Про космос.

Дина Бурсакова, 16 лет, Новосибисрк

Рейтинг: 1