А...в тамбуре было людно. На удивление людно. Пара рабочих с загнанными усталыми пропитанными махоркой и пылью лицами мрачно сплевывали на пол, студенты в углу о чем-то рьяно спорили с раскрасневшимися лицами, курсистка в пуховом платке смотрела в пол, за воротом тулупа что-то отчетливо топорщилось (прокламации?), оборванный бродяга дул на обмороженные пальцы, несколько угодливых вертлявых скупщиков - жидов окручивалась возле солидного на вид господина с напомаженными топорщащимися усами, который, запахнувшись в протертую соболью шубу, знатно понюхивал себе отменный столичный табачок.
Варенька, влетев в тамбур, чуть присвистнула, поправила перчатки и зарделась, поймав на себе очень даже конкретные взгляды мужской половины тамбура.
- M-le Varvara! Ma chère! – Укоризненно осадил ее возглас сухонькой M-le Kate, гувернантки.
Варенька выдавила из себя услужливую улыбку и зарделась еще больше. Она бесцеремонно оттолкнула перекупщиков - жидов, задела плечом курсистку, (которая сидела себе мирно начитывала затрепанную книжицу с вырванным титульным листом «Что делать!» и никто и не подумал ее остановить) и примостилась возле запотелого окошка рядом с господином в собольей шубе.
За выстиранной с осенней синькой полоской березняка небо дырявили пики елей. Снега не было.
Варенька долго и широко дышала полной грудью на морозное стекло, ее гипотетически укачивало, но запах табачка господина в соболье шубе нисколько ее не смущал.
- Ваше…высокородие… Не уступите ли окошко?! Барышню укачало…- Запричитала за ее спиной Агафья Никитична, по-старому нянька, по-новому ma tante.
- Я вам покажу высокородие! Ваше превосходительство, господин генерал! – Человек в собольей шубе надулся так, что щеки раскраснелись, что два помидора, а кончик носа побелел.
- Гаспа-дин генерал! Разве не уступите такой милой барышне табачку нюхнуть?! - Наобум посверкивая глазками из-за шапки (полночи на французских ленточках) локонов и кружевного английского капора, спросила Варенька. M-le Kate при этом отвернулась, искусывая недожеванные полоски губ, Агафья Никитична чуть было не начала креститься, господин в собольей шубе стал пыхтеть, как рассерженный примус, один из рабочих сплюнул махорку, показывая стан выбитых или зеленых гнилых зубов, бродяга продолжил дуть на руки, как ни в чем ни бывало.
Варенька без спросу вырвала лакированную табакерку и принялась внюхиваться в табачок, подгоняя к себе флюиды запаха энергичным маханием руки; глаза полуприкрыты, так и стреляют амурными иголками, щеки румяные, как печеные яблоки. Ее чары были устремлены, конечно, на студентов, которые уже было, повелись как «безвинные» овечки на этот зов, да хитренький лукавый скупщик (тот, что помоложе), неоднозначно встал рядом с Варенькой и стал нюхать «ее» табачок задарма. Варенька, будучи барышней горячей, такого не потерпела и сыпанула пригоршню ему в лицо, тот согнулся пополам и принялся отчаянно чихать, Варенька-же залилась чистым, как колокольчик, смехом.
Через три часа, когда уже стемнело, и за окном слепили морозную гладь только два масляных фонаря похрапывающего проводника, в тамбуре было почти пусто. Только у окна сидела, разбросав ноги, как палочки, с закатившимися глазами и съехавшим на бок французским чепцом, на рассеченном горле застыли капельки темной заледеневшей на холоде крови, m-le Kate.
Ее нашли около полуночи, (без десяти двенадцать, как утверждалось на часах господина в собольей шубе, впрочем, они могли и отставать); кровь успела почти совсем замерзнуть и превратилась в коричнево-красную корку, пропитавшую дорогое дорожное платье английской шерсти.
Обнаруживший покойную Колька-рабочий, младший бригадир, растолкал храпящего проводника, тот в свою очередь распорядился о пробуждении самого высокого чина, чтобы тот поставил свою подпись на собственноручно начертанным на газетной бумаге протоколе. Поскольку самым большим чиновником уездных губерний явился знакомый нам ранее господин в собольей шубе, эта обязанность выпала ему. Очень недовольный подъемом среди ночи, он, было, рассвирепел еще больше, когда его попросили одолжить на время свои часы в связи с обнаружением покойной, убитой насильственно (горло перерезано от уха до уха острым колюще-режущим предметом, предположительно - ножом). Помощник машиниста, поверенный в делах из другого вагона (подрабатывающий, как говорится, по совместительству и статистом и криминалистом), Колька – младший – бригадир, господин в собольей шубе, непонятно, как и откуда взявшийся бродяга, дующий на пальцы, позже заспанные, но впечатленные вышли из купе Варенька и Агафья Никитишна. Варенька сразу же хлопнулась в глубокий обморок, Агафья Никитишна поймала ее и стала неистово креститься, послали Кольку – бригадира за нашатырем, нашатыря не обнаружили, помощник машиниста вытащил откуда-то из-под тулупа измочаленную, но гербовую бумагу, которую гордо именовал протоколом расследования, потом стал требовать поставить подпись всех свидетелей на протоколе, свидетелей при этом резко поубавилось, бригадир заявил, что писать не обучен, Агафья Никитична приводила в чувства Вареньку, которая иногда бойко приоткрывала глазок, искала студентов, и, с легким стоном падала в обморок вторично
- Что за произвол! Кто тут смотритель богоугодных заведений! - Насупив лоб, трубил без конца господин в собольей шубе, которого заставили расписаться, да он все мерило шагами прокуренный тамбур, все никак не желая уходить. Вскоре, все разошлись спать. Покойницу забрали рабочие и вынесли из тамбура, помощник машиниста (по совместительству и великолепный оратор) прочитал длинную саморучно писаную бумагу на трех листах о том, как подобает себя вести пассажирам, дабы помочь изловить преступника окаяннаго, предложил сторожить в тамбуре по часам, пока поезд не прибудет на станцию. Все разошлись спать, позевывая от ярких бликов керосинки, на умах вертелось одно: еще целая ночь впереди. Скольких убийца еще успеет отпаривать на тот свет?!
Через полтора часа все было тихо, но в мутном воздухе не было дыхания спящих людей - все лежали молча, блестя глазами в потолок, боялись даже пошевелиться. Единственная Агафья Никитична храпела на своей койке, раскинув руки, так что это почти естественно что Варенька выбралась из под ее крылышка, тихонько прикрыла дверь и снедаемая болезненным любопытством, отправилась в тамбур.
Сторож храпел, как и предполагалось, иней ерошил белую холодную гриву по всему окну, шапке и кустистой бороде сторожа. Варенька встала тихо в засаду, приподняла подол платья, достала из ремешка маленькую полупустую фляжку, отхлебнула прямо из голышка, после чего глаза ее засверкали, чуть ли не в два раза ярче, а щеки раскраснелись еще больше.
Ничего не происходило, Варенька прихлебывала еще, пыталась курить (пачка гаванских сигар, стащенных у папеньки из стола, была на том-же ремешке), но через полчаса ее сморил в свои объятья царь Морфей.
Тем временем поезд прибывал на следующую станцию и снова отправлялся, полосатые щербатые заборы, заснеженные дачи, запаханные малярной кистью белил поля стали встречаться чаще, чем разлапистые ели. Вдалеке стала маячить туманная, многоликая столица.

Дина Бурсакова, 16 лет, Новосибисрк

Рейтинг: 1