Летний уют
Уютный текст
Летом я лежу на траве. Жарко, страшно жарко. Кажется, что с моей кожи поднимается жар. Кузнечики стрекочут в траве. По голой коленке ползёт муравей, видно, не понимая сути этого загадочного предмета, вдруг ни с того ни с сего появившегося в его мироздании. Бабочки и крапива (знатная, ростом выше человека, с удивительно-культивированными жалящими средствами). Пахнет сушащимися на солнце гигантскими вениками душнички. По небу (под моими закрытыми и налитыми малинового кипятка веками) плывут кучковатые табуны овец-облаков, торопящихся куда-то за горизонт, по зову невидимого пастуха. Солнце то печет нестерпимо жарко, то слабеет, чтобы потом начать испепелять все и вся своими нещадными лучами.
Со мной рядом лежит мой Версаль (далматин), шерсть накаляется (на черных пятнашках больше, чем на белых), дрыгает лапами и тихо тонко скулит во сне. Что же ему снится? Кошки? Погони за белками? Охота? Зимний снег? Дворняжка Жулька из соседнего подъезда? Не узнаешь ведь никак.
Потом, сбрызгивая каждым своим шагом рой кузнечиков (бабочки сидят на благоухающий свежестью сорванной душничке, перепутав по ошибке ее с живыми цветами). Встаю и бреду по досточкам в дом. В больших алюминиевых ваннах отмокают в колодезной воды грибы. Рыжие лисички, подосиновиками с синим срезом ножки, грязные как смертный грех, но такие белые и вкусные грузди, подберезовики с налипшими на шляпку волосинками осоки, благородные белые, рыжики, сыроежки и моховики. Между ними всплывают оставленные в корзинах берестяные полоски, обрывки мха и редкие красные ягоды брусники. Брусника и клубника сушатся здесь же на солнце, вываленные в кучу на противни для выпекания в печи: от них идет такой густой и пряный ядреный ягодный дух, что в голову ударяет.
Дома, в долгожданной прохладе смотрит на меня здоровая остывшая печь. Кое-где отвалилась штукатурка и я маленькая рисовала угольком разных животных: коней, собак, кошек, динозавров и акул. Лежу на печи, холодные кирпичи, алча под штукатуркой, всасывают из меня лишнее тепло, отдыхаю.
Когда идти в баню слишком холодно (весной и осенью), у нас есть свой маленький секретный ритуал. В печь. Уже прогоревшую. Но еще пышущую скрытым жаром. Залезают и долго-долго сидят на кирпичах среди выгребенного угля и золы, где пахнет кедром (разлитый в прошлом году бутылек кедрового ароматического масла) и углем и сверчками, долго греешься, пока не устанешь от тепла, бурлящего вместе с кровью во всем теле. В настоящей бане: густой пар под палками, в котором, кажется, можно забуксовать, как в непролазной грязи, если после дождя ехать за клюквой.
Еще вечером в одной ночной рубашке босиком можно выйти в огород. Там дальше, через забор, березняк – и на каменистый пустырь, называемый местными «каменный горки». Здесь выходя породы, как маленький холм возвышается над этой окраиной деревни каменистые склоны, поросшие «заячьей капустой». Тут первая-первая, еще в самом начале июня, зреет клубника. Правда и выбирают ее деревенские тоже очень скоро. Вдали за березняком притаилась старая пожарная вышка. Прибегаешь на эти 2каменные горки», лезешь на верхушку. На самую лысую седую от ковыля макушку холма и смотришь на небо. Хочешь лечь на камни - ложись. Они еще не успели остыть от солнца. Над головой выбитые резчиком дырочки, отверстия, прогрызенные на черном льняном полотнище небес невидимой титанической молью.
Еще я обожаю забираться в чулан, где лежит абсолютно все: старая керосинка «керогаз», дрова, картинки, репродукции со старыми пятнами от пролитого чая, посуда, корзины, чайники и черенки от граблей и лопат, свечи, кнопки, гамаки, авоськи. Стоят старые комоды с запыленными стёклами, в выдвижных ящичках которых модно найти еще много всякой всячины. Рай для натюрмортов!
Еще, бывало, одурев от сбора клубники, падаешь в поле (в накомарнике, экипированная на все сто) на спину и чувствуешь солнце на лице. Так и загораешь – в сеточку.
Думаю, если есть духовность, если есть содержание, форму моно наполнить самую любую.
Летом я лежу на траве. Жарко, страшно жарко. Кажется, что с моей кожи поднимается жар. Кузнечики стрекочут в траве. По голой коленке ползёт муравей, видно, не понимая сути этого загадочного предмета, вдруг ни с того ни с сего появившегося в его мироздании. Бабочки и крапива (знатная, ростом выше человека, с удивительно-культивированными жалящими средствами). Пахнет сушащимися на солнце гигантскими вениками душнички. По небу (под моими закрытыми и налитыми малинового кипятка веками) плывут кучковатые табуны овец-облаков, торопящихся куда-то за горизонт, по зову невидимого пастуха. Солнце то печет нестерпимо жарко, то слабеет, чтобы потом начать испепелять все и вся своими нещадными лучами.
Со мной рядом лежит мой Версаль (далматин), шерсть накаляется (на черных пятнашках больше, чем на белых), дрыгает лапами и тихо тонко скулит во сне. Что же ему снится? Кошки? Погони за белками? Охота? Зимний снег? Дворняжка Жулька из соседнего подъезда? Не узнаешь ведь никак.
Потом, сбрызгивая каждым своим шагом рой кузнечиков (бабочки сидят на благоухающий свежестью сорванной душничке, перепутав по ошибке ее с живыми цветами). Встаю и бреду по досточкам в дом. В больших алюминиевых ваннах отмокают в колодезной воды грибы. Рыжие лисички, подосиновиками с синим срезом ножки, грязные как смертный грех, но такие белые и вкусные грузди, подберезовики с налипшими на шляпку волосинками осоки, благородные белые, рыжики, сыроежки и моховики. Между ними всплывают оставленные в корзинах берестяные полоски, обрывки мха и редкие красные ягоды брусники. Брусника и клубника сушатся здесь же на солнце, вываленные в кучу на противни для выпекания в печи: от них идет такой густой и пряный ядреный ягодный дух, что в голову ударяет.
Дома, в долгожданной прохладе смотрит на меня здоровая остывшая печь. Кое-где отвалилась штукатурка и я маленькая рисовала угольком разных животных: коней, собак, кошек, динозавров и акул. Лежу на печи, холодные кирпичи, алча под штукатуркой, всасывают из меня лишнее тепло, отдыхаю.
Когда идти в баню слишком холодно (весной и осенью), у нас есть свой маленький секретный ритуал. В печь. Уже прогоревшую. Но еще пышущую скрытым жаром. Залезают и долго-долго сидят на кирпичах среди выгребенного угля и золы, где пахнет кедром (разлитый в прошлом году бутылек кедрового ароматического масла) и углем и сверчками, долго греешься, пока не устанешь от тепла, бурлящего вместе с кровью во всем теле. В настоящей бане: густой пар под палками, в котором, кажется, можно забуксовать, как в непролазной грязи, если после дождя ехать за клюквой.
Еще вечером в одной ночной рубашке босиком можно выйти в огород. Там дальше, через забор, березняк – и на каменистый пустырь, называемый местными «каменный горки». Здесь выходя породы, как маленький холм возвышается над этой окраиной деревни каменистые склоны, поросшие «заячьей капустой». Тут первая-первая, еще в самом начале июня, зреет клубника. Правда и выбирают ее деревенские тоже очень скоро. Вдали за березняком притаилась старая пожарная вышка. Прибегаешь на эти 2каменные горки», лезешь на верхушку. На самую лысую седую от ковыля макушку холма и смотришь на небо. Хочешь лечь на камни - ложись. Они еще не успели остыть от солнца. Над головой выбитые резчиком дырочки, отверстия, прогрызенные на черном льняном полотнище небес невидимой титанической молью.
Еще я обожаю забираться в чулан, где лежит абсолютно все: старая керосинка «керогаз», дрова, картинки, репродукции со старыми пятнами от пролитого чая, посуда, корзины, чайники и черенки от граблей и лопат, свечи, кнопки, гамаки, авоськи. Стоят старые комоды с запыленными стёклами, в выдвижных ящичках которых модно найти еще много всякой всячины. Рай для натюрмортов!
Еще, бывало, одурев от сбора клубники, падаешь в поле (в накомарнике, экипированная на все сто) на спину и чувствуешь солнце на лице. Так и загораешь – в сеточку.
Думаю, если есть духовность, если есть содержание, форму моно наполнить самую любую.
Дина Бурсакова, 16 лет, Новосибисрк
Рейтинг: 1
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |