Времена меняются, поют ветры над полянами, унося за собой невидимые и дорогие песчинки. Что есть человек, чтобы остановить ветер? Ветер – это ветер. Вечен он, свободен, ничто ему не преграда.
И гонял ветер легкой вуалью по парку стайки цветных рваных и высохших листьев. Разбушевалась непогода… Сентябрь приходит и уходит неизменным, хоть жалуются синоптики на непонятности осени и весны в наших краях. По их меркам, что одно, что другое – слякоть, грязь, мокрота да разбитый асфальт. Не пойму никак, за что винить природу, хотя, кроме человеческой ничьей вины нет…
Юность – весна, по меркам многих, но не знают они: истинная юность, юность влюбленная и ученая начинается осенью, просыпаясь в каждой частичке наших душ и циркулируя по жилам с алеющей жизнью. Весной просыпается в человеке бодрость, а осенью приходит величавая сила мысли…
Однако нет силы необыкновенней любви. Любовь смерти сильнее, иначе был бы у всего конец, которого нет. Но где же гибель для ветра?
Нет ему равных, нет подобных. Свободен ветер и вечно влюблен.
Любовь пришла ко мне с ветром осенью в старом парке.
Одноклассница моя, Ленка, была редактором школьной газеты «Чайка Джонатан» и знала в школе все обо всем и про всех, потому её боялись и обходили, как умели. Меня смешила такая трусость, и день за днем я общался с ней все больше и больше, понемногу отлучаясь от своих сверстников.
Ленка оказалась хорошей собеседницей, сколько бы ни знала и про кого, молчала о том. Главным её достоинством стали широкие познания в литературе. Она знала классиков едва ли не наизусть по списку, с произведениями вместе, что окончательно отгородило её от обыкновенных ребят.
Так вот сидели мы однажды в парке на потрепанной с вида скамеечке. Листья колыхались у ног, весело шепчась с солнечными бликами. Осеннее золото – вот что окружало нас. Мы утопали в роскоши, которой никто не видел и не понимал, и были богаче спешащих прохожих, не имея ни гроша в кармане.
Лена, смеясь, рассказывала о каком-то приятном, крошечном рассказе. Я заслушался, утонул в шорохах и шепоте осени, как вдруг вихрь налетел на папку, придерживаемую подругой. Под громкое возмущенное оханье бумажки, клочки, вырезки, исписанные самолетики и старые газеты вырвались наружу, мельтеша и прячась в осени.
- Боже мой! Куда вы?! – с искренним отчаянием воскликнула девочка, пытаясь изловить беженцев, пока те не исчезли из виду.
Я бросился на помощь. Спустя минут десять нашлась почти вся пропажа.
- Все собрали? – спросил я, высматривая вокруг, поглядывая на разбитые бока асфальта.
- Кажется, - эхом отозвалась Лена.
Тут мой глаз приметил нечто странное, задержавшееся на скамейке. Что-то изо всех сил трепыхалось, словно стремилось на волю.
- А это? – неловкое молчание повисло между нами, когда я приподнял найденное.
- Не знаю, фотография… вроде не встречалась мне. Ну, возьми, вдруг на удачу, - сказала подруга.
- А наоборот, везение как рукой снимет? – с недоверием погладив большим пальцем фотокарточку, я оглянулся по сторонам.
- Знаешь, на неудачу не улыбаются! - заверила она меня.
Мы разошлись…
Начались первые контрольные, и я на время забыл о фотографии, скрыв её в одной из домашних книг. Не попадись мне эта книга под руку, так бы и остался лежать на полке осколок светлого дня.
Выходные наступили неожиданно, так стремительно проносится учебная неделя, если ты в делах весь. Я забрался в любимое старое кресло и собрался «проглотить» за вечер «Мастера и Маргариту».
Неожиданно для себя нашел знакомую книгу и достал картинку.
Очаровательная, милая, наверное, очень легкая на подъем и обаятельная девушка скромно улыбалась мне с простого фона. Русые с золотым отливом волосы, собранные маленькой, аккуратной шишечкой, напомнили мне те листья, то золото, которого не было для всех. Добрые глаза, смотревшие в самую душу, искрились от невидимого света. Я, право, не знал, много ли ей лет: была в её скромном, почти святом обличии великая, скрытая житейская мудрость. Но сколько мечты, сколько отблесков детства было в этом портрете!
Далее читать уже не получалось. От неизвестного чувства, что где-то мы могли бы встретиться, закружилась голова, и, наверно, помутился рассудок. Страшно почему-то, уставший, я доплелся до кровати, и сознание покинуло меня до следующего утра.
Оставшиеся каникулы я пытался понять, кем же была незнакомка. Искал, спрашивал у друзей, товарищей – все молчали. С каждым вопросом, с каждой прошедшей в неясных догадках ночью, с каждым днем, когда терзали меня странные сомнения, уверенность во мне росла - найду.
Какая-то неведомая сила зарождалась в глубине сердца, крепла, росла, пробиваясь свежим ростком через асфальт навалившихся будней.
Мало-помалу я стал стремиться к уединению и тишине, ибо знал, что кроме ушедшей в труды Ленки, не с кем поделиться необычным счастьем. И вечером, когда оставалось время, забирался на подоконник и смотрел в угасающее небо, видя в далеких, ярких и звенящих морозом звездах знакомые, милые искры. Может, снилось мне, может, слышалось взаправду, но в стенах моей комнаты улыбка чудесной девушки отражалась многократной сияющей вспышкой, солнечной, осенней бурей. И всегда шуршали рядом золотые листья.
Зима, практически не одевшая земли, пронеслась незаметно, как и весна, с шумными экзаменами и обезумевшими старшеклассниками, со звенящими ручьями и нежными цветами мать-и-мачехи. Лето овеяло зноем и опалило солнцем, сменяясь осенью. А чувство, странное, сильное и острое, как осколок древнего зеркала, поселилось во мне и расцвело алым, махровым цветком.
Осень вернулась в город, окрасив серое золотым, поцеловав уходящим светом ветки деревьев, а потом дорожки, тротуары и лужи.
Я, кажется, стал другим, но того никто вокруг и не замечал.
Мы сидели с Ленкой в парке, по-прежнему обсуждая излюбленных писателей и их творения, во время бесед искали всякий скрытый смысл в любой фразе, новое, неизведанное на месте хорошо знакомого. Иногда нам это удавалось.
Ветер раскрыл мою тетрадь, когда я погрузился в размышления. Карточка с близким и уже родным человеком показалась… Пока я соображал, что произошло, Ленка вытащила фото на свет и замерла.
- Это она, да? – голос редактора газеты ужасно дрожал.
- Да, она. Узнала кого-то? – надежда хлынула в мою душу теплым августовским ливнем. Вот-вот увижусь с тем, кого так долго ждал.
- Прости, - Ленка уставилась в свою сумку, вынула небольшую книгу и номер старой газеты, протянула их мне. «Вот уже год, как нет с нами Наташи Разбитновой, замечательной поэтессы, автора многих статей», - твердила одна из передовиц. Снимок её, моей милой незнакомки, стоял там же, рядом, в черноватой оправе.
- А, - немой, оглушенный, потерянный, оторванный от всего мира, я замер. Не могло такого быть. Не могло.
- Знаешь, она нас не оставила, - тише прежнего произнесла Лена. – Если бы хотела уйти по-английски, то ушла бы…
- Но…
- Не «но». Она не забыла нас, слышишь? И тебя помнит, и всех помнит и видит. Видит! Она жива! Жив её дар, жива память о ней…
Я едва не захлебнулся от таких странных утешений.
– Мы дороги ей. Все дороги, и дар её на бумаге тому подтверждение.
Сил ответить у меня не было…
- Возьми, - она протянула мне книгу. – Навсегда возьми. Ну!..
Рука несмело протянулась к переплету и жесткой корочке. - И не смей вешать нос. Знай, она тебе, точно бы сказала: не унывай, живи! Живи и радуйся своей жизни, радуйся каждому мигу, радуйся солнцу, - она задумалась. - Ты ведь тоже солнце…
- Солнце, - я с трудом улыбнулся. - А она не солнце? Нет, она – ветер.
Свободен ветер, несется ввысь. Не могут остановить его, и не нужно останавливать, люди, нельзя. И творчества не остановить, и памяти, а стихи вечно будут звенеть в вышине, как ветер звенит рядом с солнцем и звездами.
И ты, Наташа, навек останешься в моем сердце…

PS Наталья Разбитнова – пермская поэтесса. 6 октября 2006 года после продолжительной болезни в возрасте 30 лет ушла из жизни… Светлая память ей…

Юля Ходырева, 15 лет, Пермь

Рейтинг: 0