Недописанная хроника военных лет
(дневник)
Тетради бывают разные: для контрольных работ и диктантов, аккуратные чистовики и черновики с выдранными страницами. Но в моих руках была особенная: несколько страниц, исписанных выцветшим химическим карандашом, кратко озаглавлены - «Дневник».
30 декабря 1940 год. Сегодня мне исполнилось двенадцать лет. Можно подводить первые итоги. Жаль, но я не скачу, как мои ровесники в гражданскую, с шашкой на горячем коне. И мне почти нечего о себе рассказать. Родился я в селе Золотое Саратовской области, название которому дал ещё Степан Разин. По бабушкиным словам, только-только родившись, я закричал так громко и басовито, что мама, прижимая меня к своей груди, засмеялась: «Витенька - будущий герой». Я - пионер и в предсказания не верю. Но показать своё геройство шанс обязательно будет. Гитлер уже твёрдо заявил о себе, и намерения у фашистского предводителя очень даже серьёзные. Коричневое полотно уже накрыло небо над Европой. Надо быть готовым. Чтобы воспитать волю и аккуратность, даю честное пионерское слово - ежедневно вести этот дневник.
1 сентября 1941 год. В школу я сегодня не пошёл, потому что началась война, и мой долг - помогать Родине. По совету отца я работаю вместе с ним на буксире. Товарищ Сталин распорядился брать на работу с четырнадцати лет. Но я - парень рослый и без труда был принят учеником рулевого. Сегодня я первый раз самостоятельно встал на вахту. Мой отец много лет служил на речном флоте, и каждое моё лето проходило на Волге. Мне очень нравятся просторы этой величественной реки. Уже в семь лет я первый раз попробовал себя в роли рулевого. Как страшно было первый раз у штурвала! Я, босой парнишка с порванной до колен штаниной, взошёл на баржу, словно царь входит в свои хоромы. Иду с гордо поднятой головой и представляю, как буду ходить по водам всех рек мира, открывать новые земли... И вот передо мной он. Сердце сжалось, я весь съёжился, в тот момент, наверное, был похож на знак вопроса. Глаза метались из стороны в сторону, но я - боец, и не струшу, не за что не струшу. Подхожу всё ближе и ближе, кажется, не смогу обхватить этого гиганта. И тут чувствую сильную руку отца на своём плече, а через секунду я - уже герой: вцепился в штурвал, сейчас всем покажу, кто такой Витька! Я теперь не просто какой-нибудь «пацанёнок, слоняющийся без дела», я - рулевой.
Как гром среди ясного неба прозвучал для меня голос отца: «Право руля»! Сердце замерло. Ведь это же он мне... От волнения у меня задёргался левый глаз, затряслись руки... Все отцовские подчинённые, будь они прокляты, как-то одновременно ехидно захихикали, а отец глаз с меня не сводил, он ждал. Через минуту громада покорилась мне, я не видел, что делает отец, да и не до этого было, она покорилась мне, мне и никому больше...
От радости кружилась голова, но снова голос отца ударил обухом по голове: «Курс на восток. Подходим к базе». Я повернул на восток. Отец встал сзади, хлопнул меня по плечу и хриплым голосом сказал: «Молодец, сынок». Тогда это была игра, сейчас всё всерьёз, и отец - теперь не просто отец, а мой капитан.
23 августа 1942 год. Два часа назад мы привезли баржу с грузом для Сталинграда. Только города, который мы видели две недели назад, больше нет. Ещё издалека мы услышали гул, отец стал мрачнее тучи. Потом серая дымка заволокла безоблачное летнее небо. Через несколько секунд над горизонтом поднялись чёрные клубы дыма. А скоро гул пламени заглушил даже гул вражеских самолётов. Горело всё, даже река. Нефть из повреждённого хранилища растеклась по воде. Такого столба дыма я никогда не видел. Наверное, из-за него гитлеровские стервятники в этом месте не кружат. Сейчас стемнеет, и мы поплывём назад, взяв на борт раненых бойцов и сталинградцев.
23 августа 1942 год (двумя часами позже). В ту ночь не стемнело. Серый от дыма, как осенние сумерки, день сменила светлая от пожара ночь. Раненые кричали от боли с каждой минутой всё сильней. Они не могли больше ждать. Укрывая детей, женщины становились похожи на разъярённых волчиц. Отец решил уходить. Только на меня он посмотрел как-то странно. Неужели подумал, что струшу?! Или боится за меня, как за маленького?
Мы были более получаса в пути, когда один раненый окликнул меня. Мне стало жутко. Скулы свело от напряжения, и отца, как назло, нет рядом. Я иду. А он кричит, ругается: «Быстрей, щенок»! Я подбежал, о самолюбии тогда думать не приходилось. Тот вынул из кармана нож и протянул мне: «Чего стоишь? Коли! Коли! Коли, сынок, не бойся»! И он застонал. В моих глазах невольно возник портрет отца. Руки затряслись. Нож упал. Я струсил... Убежал...
Не помню, в какой уголок забился, но не вылезал я долго, мне казалось, на том месте лежал мой отец, единственный близкий человек после того, как ни стало мамы, он смерти просил...
30 августа 1942 год. Мы попали под обстрел. Сегодня отец исполнял роль рулевого. Только что отец стоял у руля, ничто не предвещало беды, как вдруг огромный водяной столб вырос у самого борта. Взрывной волной накрыло баржу. Я бросился к штурвалу, возле которого почему-то не оказалось отца. У меня, словно что-то оборвалось внутри… Когда умерла мама мне было пять лет, и я толком ничего не помню, а если ещё и отец... Фашистский самолёт падал в пике прямо на меня.
Кажется, я видел ухмыляющееся лицо гитлеровца... Но мне было всё равно. Я должен найти отца. Куда он мог деться?.. Нет, нет, он жив. Мной овладела паника. Не помня себя от страха потери, я стал кричать: «Отец! Где ты»? Ответа нет. О, Господи, нет ответа!!! Товарищ Сталин приказал: «Ни шагу назад!»: а я... я, наверное, струсил, струсил во второй раз. В общем, я не понял, зачем рванул штурвал в сторону, и как наша баржа оказалась в тени торчащих из воды глыб. Но в своё оправдание могу сказать, что фашист этого тоже не ожидал, и бомбы не попали в цель. Ставшие нашим укрытием огромные глыбы приняли на себя основной удар убийственной волны. Кажется, все уцелели. Только страшно кричали женщины, прижимая к себе детей. Вместе с укрытием мы попали в ловушку: баржа застряла между двумя глыбами. Я не знал, что делать. Да и не хотел знать. Мне было важно, чтобы мой отец... мой отец... остался в живых. «Господи, ну, где же ты? Отец!», - продолжал нервно кричать я. Ответа нет... Между тем немцы не оставляли попыток потопить судно. Но у нас оказалось одно преимущество, у атаковавшего самолёта закончились бомбы. Но фашист чувствовал себя уверенно и продолжал кружить, поджидая подмогу. Нам ждать было нечего. И тут я увидел отца. Его прижало к борту. Я бросился к нему... Метр. Я поскользнулся. Упал. Дополз до него. Тогда только увидел торчавшую из его ноги палку, пронзившую её насквозь. Обернулся. Вокруг кровавое озеро. Я был весь в крови, в его крови. Мне стало страшно. Вообще-то я не боюсь крови, но ноги вдруг стали ватными, и радужная плёнка слёз встала перед глазами. Поэтому я не сразу сообразил, что пытается сказать отец, нет - мой командир. А, поняв, вновь взялся за штурвал. Странно, но взрослые люди - красноармейцы и даже командиры, сразу принялись выполнять мои распоряжения. Они признали во мне старшего. Раненые бойцы с пожарными баграми, ломами, досками (и откуда всё это взялось?) помогали буксиру вытащить баржу. После нескольких рывков мы освободились. И вот уже дым и ночь скрыли нас от глаз врага.
Следующие дни я провёл в госпитале с отцом. Из-за большой потери крови состояние его стало критическим. Но я твёрдо уверен в том, что не потеряю отца. Он выживет, обязательно выживет.
***
Я перелистываю страницу. Но запись об отце оказалась последней в дневнике героя. На этом рассказ обрывается.
Мне плохо спалось. Уроки, даже любимая литература, казалось, никогда не кончатся. Ту тетрадку дал мне мой старенький сосед вместо ответа на расспросы о войне. И вот я вновь у него, почти от порога кричу: - Виктор Михайлович! Четырнадцатилетний рулевой Витя - это вы? А что стало с вашим отцом?
Виктор Михайлович сел в своё любимое на сломанных колесиках кресло, потёр свой не видящий глаз, жестом пригласил меня присесть, но ничего так и не сказал. Он только ласково улыбнулся. А улыбка его рассказала обо всём лучше всяких слов.
Примечание:
В этом сочинении использовании факты из жизни моего односельчанина капитан-лейтенанта В.М. Смолова. С 1970-1990 гг. он работал в Подвязьевской средней школе учителем Начальной военной подготовки. Сейчас на пенсии. Михаил Смолов скончался 1 сентября 1942 года от потери крови.
Тетради бывают разные: для контрольных работ и диктантов, аккуратные чистовики и черновики с выдранными страницами. Но в моих руках была особенная: несколько страниц, исписанных выцветшим химическим карандашом, кратко озаглавлены - «Дневник».
30 декабря 1940 год. Сегодня мне исполнилось двенадцать лет. Можно подводить первые итоги. Жаль, но я не скачу, как мои ровесники в гражданскую, с шашкой на горячем коне. И мне почти нечего о себе рассказать. Родился я в селе Золотое Саратовской области, название которому дал ещё Степан Разин. По бабушкиным словам, только-только родившись, я закричал так громко и басовито, что мама, прижимая меня к своей груди, засмеялась: «Витенька - будущий герой». Я - пионер и в предсказания не верю. Но показать своё геройство шанс обязательно будет. Гитлер уже твёрдо заявил о себе, и намерения у фашистского предводителя очень даже серьёзные. Коричневое полотно уже накрыло небо над Европой. Надо быть готовым. Чтобы воспитать волю и аккуратность, даю честное пионерское слово - ежедневно вести этот дневник.
1 сентября 1941 год. В школу я сегодня не пошёл, потому что началась война, и мой долг - помогать Родине. По совету отца я работаю вместе с ним на буксире. Товарищ Сталин распорядился брать на работу с четырнадцати лет. Но я - парень рослый и без труда был принят учеником рулевого. Сегодня я первый раз самостоятельно встал на вахту. Мой отец много лет служил на речном флоте, и каждое моё лето проходило на Волге. Мне очень нравятся просторы этой величественной реки. Уже в семь лет я первый раз попробовал себя в роли рулевого. Как страшно было первый раз у штурвала! Я, босой парнишка с порванной до колен штаниной, взошёл на баржу, словно царь входит в свои хоромы. Иду с гордо поднятой головой и представляю, как буду ходить по водам всех рек мира, открывать новые земли... И вот передо мной он. Сердце сжалось, я весь съёжился, в тот момент, наверное, был похож на знак вопроса. Глаза метались из стороны в сторону, но я - боец, и не струшу, не за что не струшу. Подхожу всё ближе и ближе, кажется, не смогу обхватить этого гиганта. И тут чувствую сильную руку отца на своём плече, а через секунду я - уже герой: вцепился в штурвал, сейчас всем покажу, кто такой Витька! Я теперь не просто какой-нибудь «пацанёнок, слоняющийся без дела», я - рулевой.
Как гром среди ясного неба прозвучал для меня голос отца: «Право руля»! Сердце замерло. Ведь это же он мне... От волнения у меня задёргался левый глаз, затряслись руки... Все отцовские подчинённые, будь они прокляты, как-то одновременно ехидно захихикали, а отец глаз с меня не сводил, он ждал. Через минуту громада покорилась мне, я не видел, что делает отец, да и не до этого было, она покорилась мне, мне и никому больше...
От радости кружилась голова, но снова голос отца ударил обухом по голове: «Курс на восток. Подходим к базе». Я повернул на восток. Отец встал сзади, хлопнул меня по плечу и хриплым голосом сказал: «Молодец, сынок». Тогда это была игра, сейчас всё всерьёз, и отец - теперь не просто отец, а мой капитан.
23 августа 1942 год. Два часа назад мы привезли баржу с грузом для Сталинграда. Только города, который мы видели две недели назад, больше нет. Ещё издалека мы услышали гул, отец стал мрачнее тучи. Потом серая дымка заволокла безоблачное летнее небо. Через несколько секунд над горизонтом поднялись чёрные клубы дыма. А скоро гул пламени заглушил даже гул вражеских самолётов. Горело всё, даже река. Нефть из повреждённого хранилища растеклась по воде. Такого столба дыма я никогда не видел. Наверное, из-за него гитлеровские стервятники в этом месте не кружат. Сейчас стемнеет, и мы поплывём назад, взяв на борт раненых бойцов и сталинградцев.
23 августа 1942 год (двумя часами позже). В ту ночь не стемнело. Серый от дыма, как осенние сумерки, день сменила светлая от пожара ночь. Раненые кричали от боли с каждой минутой всё сильней. Они не могли больше ждать. Укрывая детей, женщины становились похожи на разъярённых волчиц. Отец решил уходить. Только на меня он посмотрел как-то странно. Неужели подумал, что струшу?! Или боится за меня, как за маленького?
Мы были более получаса в пути, когда один раненый окликнул меня. Мне стало жутко. Скулы свело от напряжения, и отца, как назло, нет рядом. Я иду. А он кричит, ругается: «Быстрей, щенок»! Я подбежал, о самолюбии тогда думать не приходилось. Тот вынул из кармана нож и протянул мне: «Чего стоишь? Коли! Коли! Коли, сынок, не бойся»! И он застонал. В моих глазах невольно возник портрет отца. Руки затряслись. Нож упал. Я струсил... Убежал...
Не помню, в какой уголок забился, но не вылезал я долго, мне казалось, на том месте лежал мой отец, единственный близкий человек после того, как ни стало мамы, он смерти просил...
30 августа 1942 год. Мы попали под обстрел. Сегодня отец исполнял роль рулевого. Только что отец стоял у руля, ничто не предвещало беды, как вдруг огромный водяной столб вырос у самого борта. Взрывной волной накрыло баржу. Я бросился к штурвалу, возле которого почему-то не оказалось отца. У меня, словно что-то оборвалось внутри… Когда умерла мама мне было пять лет, и я толком ничего не помню, а если ещё и отец... Фашистский самолёт падал в пике прямо на меня.
Кажется, я видел ухмыляющееся лицо гитлеровца... Но мне было всё равно. Я должен найти отца. Куда он мог деться?.. Нет, нет, он жив. Мной овладела паника. Не помня себя от страха потери, я стал кричать: «Отец! Где ты»? Ответа нет. О, Господи, нет ответа!!! Товарищ Сталин приказал: «Ни шагу назад!»: а я... я, наверное, струсил, струсил во второй раз. В общем, я не понял, зачем рванул штурвал в сторону, и как наша баржа оказалась в тени торчащих из воды глыб. Но в своё оправдание могу сказать, что фашист этого тоже не ожидал, и бомбы не попали в цель. Ставшие нашим укрытием огромные глыбы приняли на себя основной удар убийственной волны. Кажется, все уцелели. Только страшно кричали женщины, прижимая к себе детей. Вместе с укрытием мы попали в ловушку: баржа застряла между двумя глыбами. Я не знал, что делать. Да и не хотел знать. Мне было важно, чтобы мой отец... мой отец... остался в живых. «Господи, ну, где же ты? Отец!», - продолжал нервно кричать я. Ответа нет... Между тем немцы не оставляли попыток потопить судно. Но у нас оказалось одно преимущество, у атаковавшего самолёта закончились бомбы. Но фашист чувствовал себя уверенно и продолжал кружить, поджидая подмогу. Нам ждать было нечего. И тут я увидел отца. Его прижало к борту. Я бросился к нему... Метр. Я поскользнулся. Упал. Дополз до него. Тогда только увидел торчавшую из его ноги палку, пронзившую её насквозь. Обернулся. Вокруг кровавое озеро. Я был весь в крови, в его крови. Мне стало страшно. Вообще-то я не боюсь крови, но ноги вдруг стали ватными, и радужная плёнка слёз встала перед глазами. Поэтому я не сразу сообразил, что пытается сказать отец, нет - мой командир. А, поняв, вновь взялся за штурвал. Странно, но взрослые люди - красноармейцы и даже командиры, сразу принялись выполнять мои распоряжения. Они признали во мне старшего. Раненые бойцы с пожарными баграми, ломами, досками (и откуда всё это взялось?) помогали буксиру вытащить баржу. После нескольких рывков мы освободились. И вот уже дым и ночь скрыли нас от глаз врага.
Следующие дни я провёл в госпитале с отцом. Из-за большой потери крови состояние его стало критическим. Но я твёрдо уверен в том, что не потеряю отца. Он выживет, обязательно выживет.
***
Я перелистываю страницу. Но запись об отце оказалась последней в дневнике героя. На этом рассказ обрывается.
Мне плохо спалось. Уроки, даже любимая литература, казалось, никогда не кончатся. Ту тетрадку дал мне мой старенький сосед вместо ответа на расспросы о войне. И вот я вновь у него, почти от порога кричу: - Виктор Михайлович! Четырнадцатилетний рулевой Витя - это вы? А что стало с вашим отцом?
Виктор Михайлович сел в своё любимое на сломанных колесиках кресло, потёр свой не видящий глаз, жестом пригласил меня присесть, но ничего так и не сказал. Он только ласково улыбнулся. А улыбка его рассказала обо всём лучше всяких слов.
Примечание:
В этом сочинении использовании факты из жизни моего односельчанина капитан-лейтенанта В.М. Смолова. С 1970-1990 гг. он работал в Подвязьевской средней школе учителем Начальной военной подготовки. Сейчас на пенсии. Михаил Смолов скончался 1 сентября 1942 года от потери крови.
Лаврова Надежда, 18 лет, Воронеж
Рейтинг: 0
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |