Солнечные люди
Познакомилась с Динкой я в пятом классе, на новогодней дискотеке. Я сидела на подоконнике и горько плакала. Отчего плакала, сейчас уже не вспомню. Скорее всего, это был всего лишь очередной приступ тоски и полного никомуненужества. Мы никогда не общались с Диной раньше, так как она совсем недавно перешла в наш класс. Но, нельзя сказать, что я её совсем не замечала. Дина мне сразу показалась какой-то другой, недосягаемо далёкой и слишком крутой до меня. Да, забыла упомянуть, в детстве у меня были сильные проблемы с самооценкой. А, если быть точнее, я завидовала всем и каждому, а саму себя считала уродливым противным ничтожеством. Именно поэтому на публике я выглядела на редкость задиристой, самодовольной задавакой. Так часто ведут себя дети, пытаясь скрыть собственные комплексы, чтобы никто не догадался, какими они на самом деле деле ощущают себя лузерами.
Само собой, Динке я завидовала не меньше, чем всем остальным. Точнее, даже гораздо больше, чем остальным. Ведь у неё были богатые родители, которые привозили её к самой школе на роскошном мерседесе (если честно, я не помню, какая именно у них была машина, но пусть будет мерседес). У Динки была целая куча друзей. Вообще говоря, она разом сдружилась почти с каждым своим одноклассником, и порой казалось, что для каждого из них именно она — лучшая подруга. Бывают такие люди, поразительно лёгкие в общении, которые всегда выглядят весёлыми, непринуждёнными, полными энергии, и с ними до ужаса приятно проводить время.
Конечно, Динку нельзя было назвать красавицей. Но внешность, если честно, не всегда играет решающую роль. Порой девушки, совсем невзрачные с виду, становятся объектом обожания целой толпы молодых людей. Тут главное, как себя подать. Кажется, я вас слегка запутала... Я не имела ввиду, что тогда Динку можно было отнести к такому типу девочек. Наоборот, мальчики не воспринимали её, как особь противоположного пола, они, напротив, принимали её в свои ряды, как полноправного пацана. Она с поразительной лёгкостью умела влиться и в мужское общество с его безбашенными проказами, и в женское с всякими разными финтифлюшками и болтовнёй о косметике, одежде и туфлях. От неё в восторге были почти все.
Были, конечно, люди, которые, как и я, молча мрачно завидовали Дине, не пытаясь с ней сдружиться, и даже предпринимали попытки опустить её в чужих глазах (в большинстве случаев безуспешно). Дина на них, конечно, не обижалась, а, как правило, пыталась наладить с ними отношение, показав, что она ничего против них не имеет. Но эти люди (и я в их числе) хладнокровно отвергали все её заманчивые предложения дружбы.
Так вот, вернёмся к подоконнику в туалете и заплаканной мне. Кажется, последней каплей, обеспечившей мой срыв, была жвачка, которую одна из моих одноклассниц прилепила мне на волосы во время дискотеки. Уж не знаю, предназначалась ли эта жвачка именно мне, или её хотели приклеить кому-нибудь другому, а моя мучительница случайно промахнулась в темноте. Вполне возможно, что жвачка должна была оказаться в волосах самой Дины, ведь именно ей чаще всего завидовали.
Динка приоткрыла скрипучую дверь (у нас в школе почти все двери были страшно скрипучими, кроме двери в кабинет директора, естественно). Увидев меня на подоконнике (я демонстративно отвернулась), она не смутилась и не потеряла уверенности, как сделал бы любой, увидевший чужое горе. Как же мне противно тогда было видеть её лицо с вечно смеющимися глазками! Хотелось очутиться у двери и успеть поставить ей под ножку до того, как она сделает первый шаг по кафельному полу.
— Не открепляется, да? — голос у Динки был довольно низкий и ломался, как у мальчика. Поэтому по голосу её иногда трудно было отличить от пацана.
— Всё у меня открепляется! Это у тебя вечно ничего не открепляется! — с вызовом набросилась я, не переставая с интересом разглядывать ствол гниющего дерева за окном.
— Я слышала, жвачку легко отцепить, если заморозить её, — Динка, не раздумывая, одним прыжком очутилась на подоконнике. Я перестала смотреть в окно и начала разглядывать крайнюю кабинку туалета, стоящую напротив, которую кто-то забыл закрыть.
— То есть, ты предлагаешь, чтобы я сейчас залезла холодильник и замёрзла там насмерть! — я даже попыталась саркастически хохотнуть. — Хороша идейка! Зато жвачка отцепится, всё нормально.
— Индейка? — совершенно серьёзно переспросила Динка, но я не поверила, что она на самом деле так услышала. — Я пробовала один раз индейку, мне показалось, что курица вкуснее... Не очень понимаю, что в ней такого особенного, что её сделали национальном блюдом на рождество в Англии... Так что там с твоей жвачкой?
— Да всё нормально, я уже её отстригла, — мне надоело злиться, и, к тому же, шея затекла от постоянного смотрения на кабинку туалета. Я указала пальцем на короткую прядь, как сосулька, свисавшую на лоб. Захотелось просто поплакать.
Я думала, что, как только заплачу, Динка начнёт меня утешать. Гладить по плечу, повторять дурацкое «ну успокойся, слезами не поможешь...», или что там обычно делают девочки, которые пытаются успокоить других девочек. Но ничего подобного Дина делать не стала. Она просто тихонько сидела рядом. Я даже время от времени забывала, что она здесь, потому что она сидела тихо-тихо, как мышка, и не шевелилась. Слышно было только её тяжёлое дыхание, наверное, в тот день у неё был насморк, и нос был заложен. Так или иначе, Дина уходить не собиралась, и утишать меня не собиралась тоже. Мне показалось, что она пытается подшутить надо мной таким образом. Что сейчас она спрыгнет с подоконника резко-резко, напугает меня каким-нибудь звуком. Может быть, она думает, что это сможет мне поднять настроение?
Когда все слёзы закончились (а длилось моё слёзолитие около пятнадцати минут), я наконец осмелилась посмотреть на сидящую рядом Дину. Она была в том же положение, в котором я видела её в последний раз. Только смотрела не в мою сторону, а на кафельную плитку. Как будто там было написано какое-то важное сообщение от инопланетных цивилизаций, которое она всё это время расшифровывала.
— Ты знала, что через это окно совсем просто вылезти на улицу? — вдруг спросила она всё тем же уверенны, громко-низким голосом.
— Н-нет... — слегка ошарашено ответила я. — А з-зачем?
— Ты что, хочешь вернуться на дискотеку? — почти с презрением произнесла Дина.
— Пф-ф-ф, чего я там не видела! — с таким же презрением воскликнула я. Мне кажется, именно тогда мы впервые достигли взаимопонимания. Меня вдруг осенило, что не обязательно постоянно наблюдать за этой девочкой издалека, завидовать ей, её друзьям и всем, кто участвует в её занимательных проделках. Можно просто подключиться, и от этого ничто не изменится в худшую сторону.
— Ну, тогда, вперёд! — сказала Динка таким голосом, каким обычно во всяких детских мультиках говорят «Навстречу приключениям!»
В тот день я раз пять обожгла голые ноги (я была в коротком платьице) о крапиву, два раза споткнулась и получила ссадину, больно ударилась мизинчиком об угол скамейки, а один раз вообще врезалась лбом в фонарный столб (потому что фонарь на нём был почему-то выключен). Тем не менее, это был, несомненно, лучший день за последние несколько месяцев. Динка потащила меня на заброшенное кладбище, которое было неподалёку (мы с классом обычно катались там на лыжах на уроках физкультуры зимой). Со стыдом вынуждена признаться, что я была из числа пугливых детей, которые писались от страха при просмотре фильмов ужасов. Но в этот раз что-то (и, замечу, не только боязнь опуститься в глазах новоприобретённого друга) заставило меня с энтузиазмом повиноваться Динке и её безбашенной идее подкараулить призрака прямо на кладбище. У меня было ощущение, что этот день сам по себе особенный, не такой, как все предыдущие. И раз он такой особенный, то почему бы не сделать что-нибудь из ряда вон выходящее, на что бы я никогда не решилась сама? Если и начинать новую эру в жизни, нужно подступиться к этому кардинально!
Очень долго я не могла определиться, кого же именно мне напоминала моя подруга Динка. С одной стороны, её постоянная жизнерадостность, вечно смеющиеся глаза, желание поддерживать настрой всех и каждого воссоздавали в моей памяти образ героини по имени Поллианна из книги, прочитанной мною в совсем ещё юном возрасте. Книгу написала, если я не ошибаюсь, писательница Элеанор Портер. Поллианна — девочка, умевшая во всём, в любой жизненной ситуации найти плюсы. Эдакий ходячий позитивчик. За время своих путешествий в книге она сумела изменить жизнь многих к лучшему. Также как и Дина, которая ежедневно поднимала всем нам настрой. Когда на улице было до тошноты пасмурно (эдакая непонятная погодка, когда всё небо затянуто тучами, птичкам лень петь свои песенки, дождь накрапывает нехотя, вместо того, чтобы обрушиться нормальной грозой), я еле-еле волокла ноги, как ватная кукла, усаживалась за парту и придавалась тоскливым раздумьям. Потом ко мне подсаживалась Динка и начинала, немного проглатывая слова, тараторить о том, как вчера она насчитала целых пять летящих самолётов по дороге домой, о том, как смешно у её соседа-дворника растут усы (как будто они у него накладные, и он их приклеил вверх ногами), о том, как можно выбраться из гроба, если тебя закапали заживо (почему-то очень хорошо запомнила эту инструкцию, и, благодаря Дине, я теперь совсем не боюсь быть закапанной заживо). Часто я даже не слушала, что именно Динка говорит мне, её слова как будто входили ко мне в уши, но чудесным образом огибали мозг по своей траектории. Но сам монотонный звук её голоса (хоть Динка и часто тараторила, но, из-за того, что голос у неё был довольно низким, этот звук скорее успокаивал, чем раздражал) чудесным образом заставлял разваливающиеся кирпичики внутри меня установиться на прежние места. Казалось, что всё не так уж и плохо, что все эти мелкие неприятности, и гадкая погода — абсолютные мелочи по сравнению с тем, что я теперь знаю, например, как выбираться из гроба. Или как правильно приготовить кактусы, чтобы их можно было съесть.
Я немного отошла от мысли... Вторая героиня, которая напоминала мне Динку не меньше, чем Полианна — Пеппи Длинный Чулок. Или Пеппилотта, не помню, как её там по батюшке... Озорная, безбашенная, абсолютно без тормозов. Дина постоянно влезала в какие-нибудь передряги. Точнее, если в школе проходила какая-нибудь крупная передряга, можно было, не сомневаясь, сказать, что во всём этом замешана Динка. В начальных классах она нередко ввязывалась в драки с мальчишками. Потом она, слава Богу, отучилась от этой скверной привычке. Я, кажется, говорила, что Дина пыталась со всеми поддерживать хорошие отношения? Даже если не говорила, так оно и было. Но только по прошествии шестого класса. Тогда Дина внезапно решила «почистить свою карму». Она дала обещание ни на кого не злиться, ни с кем не драться, и ни на кого не нападать. И у неё, нужно отдать должное, выходило весьма не плохо. До самого одиннадцатого класса она подралась всего два раза, причём, один из этих разов случился лишь потому, что она не могла равнодушно наблюдать за тем, как крупные старшеклассники избивают хилого очкастого ботана.
Динка была просто гуру общения. Как я уже говорила, она нравилась почти всем, кроме тех, кто ей страшно завидовал и хотел её очернить (в этот список я уже перестала входить) и некоторых учителей, которым она случайно сорвала урок. Но, к сожалению, так продолжалось только до седьмого класса. В седьмом классе Динка как-то внезапно для всех похорошела. Не просто похорошела, а повзрослела, оформилась как девочка, так сказать. С этого момента другие девочки стали воспринимать её не только как весёлую одноклассницу и подругу, но и как соперницу. Ведь Дина по-прежнему отлично общалась со всеми мальчиками, но, если раньше все воспринимали её как пацанку, теперь девчонкам начало казаться, что она уводит у них всех парней. Этого никто не мог допустить. И так началась война.
Всё только усугубилось, когда выяснилось (так же внезапно), что целых два мальчика из класса (если не ошибаюсь, звали их Егор и Максим) были уже очень давно влюблены в Динку. Я мальчики эти были, я скажу вам, совсем не прыщавые аутсайдеры. Егор был главным красавцем класса, по которому сохли все девчонки (всё потому, что он умел играть на гитаре, и часто приносил из дома своих породистых котят), а Максим хоть и не умел играть на гитаре, и котят не приносил, но был очень милым и стеснительным парнем, какие обычно нравятся девчонкам, и всегда всех обыгрывал в «дурака».
Я знала, что Динка всегда больше всего расстраивается, если у неё не ладятся с кем-то отношения. А здесь ещё и целая толпа обозлившихся на её девчонок, которым никак не объяснишь, что она, Дина, здесь совсем ни в чём не виновата. И что она никак не сможет заставить этих двух сердцеедов срочно её разлюбить.
Но виду Динка, конечно, не подавала. Она веселилась также беззаботно, также громко смеялась на уроках (хотя теперь этим она злила не только преподавателей, но и всю женскую половину класса). На День Святого Валентина Динка подарила каждой девочки из класса шоколадное сердечко (причём, она специально не подарила ничего никому из парней). Всё, как казалось, немного сгладилось, но ненадолго. Пока не случилось непоправимое — Егор, демонстративно встав на колено, приподнёс Дине коробку шоколадных конфет и розового мишку-teddy. Уж такого ей простить не могли. Такое не прощают. И Дина прекрасно это понимала. Поэтому перестала пытаться наладить отношения с девчонками и молча сносила все их козни.
Как часто бывает, тебе и в голову не приходит поддержать человека, который всегда выглядит приподнятым. Раньше мне и в голову не приходило, что Динке, быть может, очень нужны были пара добрых, напутствующих слов или просто жизнеутверждающая улыбка. Но она продолжала носить авторитет идеального человека, который никогда ни в чём и ни в ком не нуждался, а лишь помогал остальным. Поэтому ни я, и никто из других её близких друзей, не знали, как к ней в этом плане подступиться. Ведь ей ничего не было нужно!
Динка была невысокой, но довольно фигуристой (что было весьма непривычно, так как все привыкли к Динке-мальчику, почти ничем, кроме длины волос, не отличавшейся от пацанов). Её низкий голосок из неказистого и ломающегося превратился в весьма обворожительный, бархатный. Таким голосом обычно говорят женщины из реклам шоколада или духов. Что-то вроде «Почувствуй себя прекрасной! Аромат, который соблазнит любого мужчину!..» Волосы у Динки были тёмно-тёмно каштановые, почти чёрные, и всегда неаккуратные, всегда торчащие во все стороны, как пружинки из какого-нибудь аппарата. И ресницы у неё были не очень длинные, и карие глаза — не очень большими, а брови и вовсе густыми до неприличия. Однако, лицо в целом смотрелось гармонично и даже очень очаровательно. Брови Динка никогда не выщипывала и, не смотря на их густоту, теперь они почему-то выглядели аккуратными (ещё один повод её ненавидеть для девчонок-одноклассниц).
Несмотря на всю свою идеальность, были у Динки и недостатки. Например, она совершенно не переносила порядок. Найти что-то в её школьной сумке было непосильной задачей. Слишком много ненужных болтиков, кусочков цветной бумаге, декоративных стекляных шариков для горшков с цветами, кассет от магнитофона, деталей от старой разобранной мясорубки (мне кажется, я так и забыла у неё спросить, зачем ей эти детали были нужны). Дина всегда с весёлым задором рассказывала, как мама в очередной раз читала ей лекцию о том, что «ты девочка, в конце концов! Должна иметь представление о том, что такое порядок! Кто ж тебя замуж такую возьмёт?!» В такие моменты мне было даже немного жалко маму Динки. Потому что никакого представления о том, что такое порядок, она и правда не имела.
— Это всё Ленка из «А»-класса! — я сидела на своём любимом кресле-диване, обхватив колени руками, и беспомощно всхлипывала. Да, да, я опять плакала! Пусть читатель не осуждает меня за то, что я вновь представляю ему эпизод из своей жизни, когда у меня глаза на мокром месте. Да, в детстве я любила пустить слезу. Не помню, упоминала ли я об этом... Но я хотела показать читателю, как важно для меня было в такие моменты присутствие Динки. Как она помогала мне справиться с отчаянием и серой тоской.
— Ленка — эта та прыщавая, с носом, как огурец? — спросила Динка. Голос у неё был совсем не весёлый, а какой-то покорный и немного наставительный. Она никогда не говорила весёлым голосом, если видела, что мне совсем плохо. Иначе мне захотелось бы ей врезать.
— И с глазами выпуклыми, как шары для боулинга! — добавила я. — Я только не понимаю... что... что он в ней нашё-о-о-ол! — я залилась слезами, не пытаясь скрыть рыдания. — Ч-чем я ху-у-уже?.. У м-меня... х-хотябы нос н-не как огуре-е-е-ец!..
— У тебя нос, как невскрытый арахис, — совершенно серьёзно произнесла Динка, и поспешно добавила: — То есть, маленький и аккуратный. Я это имела ввиду.
Последние её слова я совсем заглушила своими душераздирающими рыданиями. Я знала, что эти слова — последние, которые подруга произнесла в ближайшие десять-двадцать минут. Меня только что бросил парень, и мне ничего не нужно, кроме как хорошенько выплеснуть всю обиду наружу. Точно также, как и в первый наш разговор. Я молча рыдаю, а Дина молча сидит рядом и не мешает мне упиваться своим горем. Только теперь я осознала, что именно это нужно человеку, когда ему плохо. Когда ему кажется, что весь мир вдруг стал таким равнодушным и мерзопакостным, что всем вокруг плевать на тебя, твои проблемы и твоё горе. Не нужны чьи-то утешительные слова и дружеское похлопывание по плечу. Нужно, чтобы тебя все оставили в покое, но в то же время ощущать чьё-то безмолвное присутствие. Ты не слышишь, не видишь, но знаешь, что он — друг — рядом, и никуда не денется, пока твоя полоса серости и безнадёжности не отступит.
За окном уже стемнело, и я, уже успокоившись, заметила, что нигде в доме не горел свет (мои родители в тот день уехали на дачу).
— Свет вырубили, — констатировала Дина.
— Упс... — только и смогла произнести я. Длительные рыдания производили на меня опустошающее действие и губительно влияли на моё красноречие.
Только с Диной я научилась по-нормальному пугаться. То есть, пугаться так, чтобы это было смешно и приносило удовольствие. Если ты один-одинёшенек в пустой квартире, где вырубили свет, тут у тебя вряд ли получится по-нормальному испугаться. Ну а если ты в компании друзей или по крайней мере одного очень весёлого друга — тут у тебя есть все шансы.
— Ну что? — Динка уже успела где-то откопать мой фонарик и стала освещать им своё лицо сверху-вниз. Брови расползлись по всему лбу, и выглядело это, мягко говоря, жутковато. Я нервно хихикнула. — Будем мутить страшилки? Или... вызовем Пиковую Даму!
— Что?! — я чуть язык не проглотила. Наверное, вы сами помните такое развлечение в детстве — вызывание всякой разной нечисти при помощи зеркала и разных заклинаний. Такое любили проделывать в лагерях. Но тут был не лагерь. Тут был один пустой дом и всего две девочки. Пиковую Даму я, конечно, никогда не вызывала, да и в жизни не верила в этот бред... Но Динка, её таинственная зловещая ухмылка. Ах да, я упоминала, какой отменный злобный хохот у неё выходил? От такого хохота сердце уходило в пятки, и кровь леденела в жилах.
— А мы разве не выросли из этих глупых детских страшилок? — пытаясь не подать виду, непринуждённым голосом осведомилась я. Как я уже говорила, в детстве я была жутко пугливой. Ничего не могла с этим поделать.
— Да ла-а-адно тебе, — Динка так сильно хлопнула меня по плечу, что я от неожиданности чуть не повалилась на пол. — Неужели ты правда веришь в эти глупости? Пиковая Дама и зелёные гномики? Я же просто так предложила, посмеяться! Можно даже заснять на видео, а потом прийти во двор и показать школоте, что никого у них вызвать таким способом не получится! Представим, так сказать, экспериментальные доказательства!
— Ну зачем же так рушить детские мечты? — мне, конечно, было плевать и на все эти детские мечты, и на самих школьников.
— Ты права. Об этом я не подумала, — согласилась Динка, и я уже было перевела дух, как она объяла: — Снимать на видео не будем!
В самой разгар вызова Пиковой Дамы, когда Динка своим басистым голосом бормотала какие-то жуткие заклинания, я вдруг ощутила срочную потребность опорожнить мочевой пузырь. Долго я не могла заставить себя выйти из туалета, по чём свет стоит ругая свою трусость. За дверью слышались какие-то странные звуки, и с каждым новым шумом всё внутри меня сжималось в маленький клубочек. Хотя я, конечно, не сомневалась в том, что Динка специально всё подстроила так, чтобы меня напугать.
Динин голос вывел меня из транса.
— Эй, красавица! Кам аут! Свет включили.
Это я уже сама поняла, так как в туалете свет тоже включился. Приняв самое невозмутимое из возможных выражение лица, я самым невозмутимым тоном осведомилась:
— Ну что? Как твои успехи?
Однако, как только я увидела Динку, у меня ёкнуло сердце. Волосы ещё более взъерошены, чем обычно, а в глазах какие-то дикие искорки. Как будто она в самом деле только что увидела призрака. И в довершении всего эта жуткая таинственная ухмылка.
— Нет, ничего не вышло, — совсем неубедительным тоном ответила она. Всё зеркало было изрисовано непонятными знаками (впоследствии выяснилось, что я случайно дала Дине перманентный маркер, и знаки так и не смылись, из-за чего я ещё очень долго боялась вечером смотреться в это зеркало).
— Тогда почему ты такая... ну... пришибленная?
Ухмылка Дины стала ещё шире.
— Она просила никому не рассказывать! — понизив голос до шёпота, сообщила девочка. Я судорожно сглотнула.
Очень долго меня преследовало чувство, что Дина в тот вечер всё-таки встретилась с Пиковой Дамой и даже неплохо с ней побеседовала. Каждый раз, когда я донимала подругу расспросами, она отвечала то же самое «Меня просили никому не рассказывать!» и заливалась своим жутким хохотом. Хотя, я, конечно, не верю в подобную чепуху... Развлечения для малышей в лагерях. Вызывание всяких дам, демонов, душей умерших... Бред собачий.
Это был выпускной. Последний день в школе, которую я, к слову, не слишком сильно любила. За несколько дней до него я успела расстаться с ещё одним своим парнем. Настрой был ни к чёрту. К тому же, что меня беспокоило гораздо сильнее, чем расставание с парнем, на днях я случайно подслушала спор родителей. Всё давно к тому шло, но я настойчиво отказывалась верить. До тогдашнего вечера. Больше я не могла этого отрицать. Они собирались разводиться.
До ужаса не хочется вспоминать тот выпускной, мне до боли стыдно. Но рассказать читателю этот эпизод важно, без него никак, к сожалению.
— Съешь мороженку, не грусти! — Динка, как всегда, была рядом. Сама она, несмотря на свою популярность среди юношей, за все эти годы не встречалась ни с кем. Я знала, что ей долго нравился один мальчик из параллели, но с ним у неё почему-то были на редкость холодные отношения. Что было особенно странно, ведь со всеми остальными Дина была неизменно приветлива и дружелюбна. С этим мальчиком она тоже была дружелюбна, но не так приветлива. Может быть, потому, что он сам был не достаточно дружелюбен. Так или иначе, почему-то она не хотела с ним сойтись. Ведь, если бы хотела, я уверена, Динка могла бы добиться кого угодно.
— Не хочу, спасибо, — я холодно отстранила подругу рукой. И, да, если читатель думает, что его снова ожидают мои слёзы, он ошибается. На этот раз обойдётся без них.
— Этот Артёмка, если хочешь знать, был на редкость заносчивым! — заявила Динка, подбрасывая в воздух ягоду черешни. — К тому же, я тут узнала, что он ужасно разбрасывает свои вещи. Прямо как я! Его носки валяются по всей комнате, даже на люстру иногда залезают! Только представь, если бы тебе пришлось с ним жить.
— Да плевать мне на этого Артёма! — в сердцах воскликнула я. Всё вокруг меня начало дико раздражать. К сожалению, в том юном возрасте у меня редко получалось сдерживать вспышки гнева, не смотря на то, что со мной рядом был такой хороший пример для подражания. Тогда меня почему-то мало беспокоило самосовершенствование. Я вообще редко задумывалась о том, что я думаю, о том, что я говорю. И теперь я очень часто жалею о многих поступках, и то том, что, напротив, не было сделано и не было сказано.
— Как?.. — Дина немного ошалела. — Я думала, ты это из-за него...
— Конечно, нет! Буду я ещё из-за него убиваться! — я прям чувствовала, как гнев внутри нарастает. Как будто я паровозик, и из ушей у меня скоро выйдет пар со звуком «Тю-тюх!» — Тут вообще не о том! Это всё родители...
— Родители? — по прошествии времени я поняла, что ничего в этой ситуации раздражающего не было. Но раньше, когда я была не в настроении, что угодно могло послужить поводом для моего срыва. В этот раз мне показалось, будто по фразе «Это всё мои родители...» было совершенно ясно, что родители мои собираются разводиться, и не было никакой надобности переспрашивать. Мне даже показалось, что Дина меня передразнивает, что она смеётся надо мной. И тогда я сказала то, о чём так часто теперь жалею.
— Ну конечно, тебе-то не понять! — язвительно произнесла я. — Ты, девочка из идеальной семьи! С идеальными мамой и папой, которые никогда не ссорятся. У тебя всё всегда было лучше! Тебя всегда все любят... Не то, что меня...
Сейчас мне особенно трудно вспомнить родителей Динки. Я помню только, что тогда очень мало внимания уделяла подобным деталям. Я плохо знала родителей Дины, и видела их только в ранних классах, когда они на своём мерседесе забирали девочку домой. Тогда мне запомнилась их поразительная красота — мама-брюнетка с очаровательной улыбкой, идеально-ровными и блестящими, как зеркало волосами. Папу я совсем не запомнила, но он точно был не менее прекрасным, чем его жена. Главное, все трое они мне казались безмерно счастливыми. Очень долго этот образ хранился в моей голове, как образ самой идеальной в мире семьи.
Я мало интересовалась судьбами других людей. Стыдно, безмерно стыдно, но тогда меня вообще мало что волновало, кроме своей собственной судьбы. К тому же, Динка всегда выглядела такой счастливой, такой беззаботной, что я и представить себе не могла, что у неё в семье может быть разлад. Я не спрашивала её ещё и потому, что знала, какой ответ последует. У Дины всегда всё было «хорошо». Даже когда я нутром чувствовала, что в душе её что-то происходит, что улыбка подруги более напряжённая, нежели обычно, у неё всё было «хорошо». Динка не могла себе позволить такую роскошь — нагрузить кого-то своими проблемами.
В общем, к слову о выпускном. Конечно, Дина не обиделась на меня. Тем более, что это мог бы быть наш последний совместный днень (она уезжала учиться в Москву, а я оставалась в родном городе). Просто лицо её сильно изменилось. Яркий разноцветный дискотечный свет не позволял хорошо её разглядеть, но я готова была поклясться, что Динка побледнела. И улыбка слезла с её лица. Но не так, как обычно, когда улыбка сменялась тёплым спокойствием. Она исчезла резко, как обычно солнце исчезает за появившимся откуда ни возьмись облаком. Внутри Динки как будто шла борьба. Но она одержала победу. В очередной раз.
— Ты права, — тихо произнесла подруга. И улыбнулась теперь совсем не так, как обычно. Грустно и виновато. — Ты права, откуда мне знать?..
Ещё один эпизод, прежде чем я отпущу моего бедного читателя. Эпизод будет совсем маленьким, и в нём даже не будет присутствовать Динка, зато опять будут присутствовать слёзы. Был день, когда я узнала о смерти своей мамы. Мне было уже двадцать пять, я получила высшее образование (за границей), и впервые за много лет вернулась в Россию.
Я сидела за своим маленьким рабочим столиком (только теперь он мне казался таким маленьким, хотя, с тех пор, как я в последний раз его видела, я ничуть не увеличилась в росте). Там лежал какой-то хлам, пыльные фотографии... не помню... В общем-то, в голове моей был какой-то туман, и я снова себя почувствовала брошенным, одиноким, никому не нужным ребёнком. Как в детстве. Я сидела за столом уже очень долго, совсем не двигаясь. Помню, что папа принёс тарелку. С пирожком. Или с супом. Не помню...
Помню только, что сидя очень долго вот так, не двигаясь, что все ноги и руки затекли так сильно, что я ими пошевелить не могла, и вся голова, весь мозг как будто тоже затёк и отказывался работать, в памяти моей всплыло это знакомое лицо. Человек, которого я так долго на вспоминала. С тех пор, как мы виделись в последний раз, всё наше общение заключалось в паре-тройке сообщений в электронной сети (я ведь жила за границей, а Динка продолжала учиться, а потом и работать в Москве). Я погрузилась в свои проблемы, встретила уйму новых, интересных людей, и так неблагодарно редко вспоминала свою школьную подругу. Ещё одна причина стыдить себя. Но в тот момент, сидя за столом с пыльными фотографиями, я поняла, что больше всего на свете мне не хватает Динки рядом с собой. Чтобы она молча посидела где-нибудь за моей спиной, на моём любимом кресле-кровати. Не обязательно даже, чтобы я её видела или слышала — главное, чтобы я знала, что она рядом. Не произносит ни слова, но как никто другой понимает меня и верит, что я справлюсь.
Я закрыла тяжёлые, опухшие веки и представила её, мою добрую Динку. Будто она в самом деле сидит рядышком и дышит громко, заложенным от насморка носом. Шумно, как маленький паровозик. И ничего мне больше не было нужно.
Неделю спустя, после похорон, я отправилась в Москву. Я навела справки у всех людей, кто знал Динку, нашла адрес её проживания. Оказалось, что всё это время Динка жила в Москве в маленькой квартирке у своей бабушки, а не в богатом двухэтажном коттедже (так я обычно представляла себе дом Дины-богачки). Я отыскала этот адрес, но меня ждало глубокое разочарование.
— Входи, входи, милая... — трясущимися руками бабушка обтирала руки об передник. Она была до того похожа на Динку, что в какой-то момент мне показалось, что передо мной моя постаревшая подруга. Те же смеющиеся карие глазки, та же тёплая озорная улыбка. Вылитая постаревшая копия!
— Дины... здесь нет? — догадалась я, и сердце моё ушло в пятки. В квартире было совсем тихо, только чайник мирно сопел на кухне. И, что самое главное, нигде не было видно разбросанной одежды.
— Нет, нет, моя хорошая... — вздохнула бабушка, продолжая обтирать руки фартуком. — Что ж за проклятье такое... Была здесь, два дня назад, моя хорошая! Уехала, уехала...
Оказалось, всего два дня назад Динка уехала в Швейцарию, по работе. Если бы я приехала чуть раньше, я могла бы её застать...
Только теперь, спустя столько лет после нашей последней встречи, я узнала, что моя Динка, самый жизнерадостный человек из всех, что я знала, самая весёлая, безбашенная, сумасшедшая, озорная и задорная, на самом деле была, наверное, и самым несчастным человеком из всех, что я знаю. Оказалось, когда Динке было восемь, умер её любимый маленький братик. Прямо на её глазах. Мать отошла на несколько минут, и мальчий (ему не было ещё года) вывалился из кроватки и ударился головкой. Динка не успела к нему подбежать. Больше всего на свете родители боялись потерять и второго ребёнка. Они всегда хотели оберечь детей от всех бед, но в один день они навсегда потеряли одного из них, и навсегда потеряли возможность вырастить счастливой, не знающей бед свою дочь.
Я никогда не перестану восхищаться Диной. И никогда мне не станет понятным то, как в таком юном возрасте ей открылась важная истина. Как будто её действиями управлял кто-то свыше. Динка научилась скрывать, с самых ранних лет научилась скрывать боль, и постепенно, с возрастом, научилась и подавлять эту самую боль. Главное — чтоб родители не узнали. Пусть они думают, что не помнит, пусть думают, что уже забыла тот страшный день, пусть думают... Хотя, конечно, нет, ничего она не забыла, и никогда забыть не сможет, просто с каждым новым днём у неё всё лучше и лучше получалось скрывать. Боль за улыбкой и смехом. Мне кажется, она сама иногда верила, что всё это происходила не с ней. Или с ней, но в таком далёком прошлом, что и никто больше не помнит эти древние времена...
Если бы только на этом закончились все её беды... За всё время нашего знакомства, как оказалось, ей пришлось претерпеть множество страшных потерь. Это был и любимый дедушка-весельчак, скончавшийся от сердечного приступа, и двоюродная сестра, бывшая ей, как родная (попала под машину), и дядя, папин брат (покончил жизнь самоубийством, сбросившись с десятого этажа). Грешно и думать о том, что с каждым новым разом ей было проще переживать потерю, что она в конце концов привыкла к этой чудовищной, страшной закономерности. Нет, просто скрывать у неё получалось всё лучше и лучше. Ей казалось, что никто, ни за что на свете не должен узнать правды о её горькой жизни, иначе она обречёт этого человека на вечные муки, как будто он обязан будет вечно ей сострадать. Будто таким способом она сделает этого человека более несчастным, чем она сама.
В довершении всего родители Динки разошлись, когда она заканчивала одиннадцатый класс. Разъехались в разные уголки России, так как не в силах были наблюдать каждый божий день перед глазами лицо, которое так сильно напоминало о всех страшных лишениях. С тех пор Динка жила в квартире у бабушки.
Сначала мне было не совсем понятно, зачем столько страшных испытаний на одну-единственную девочку? Ведь есть сотни здоровых, крепких людей, не знающих о том, что такое лишение, купающихся в богатствах и в достатке. Почему-то их жизнь балует бесконечным потоком радостей, а на одну единственную девочку разом рушится чуть ли не вся скорбь земли человеческой! Несправедливо? Кажется, что так... но, в конце концов, разве нам решать, что справедливо, а что нет? Никто не знает, какой стала бы девочка Динка, если бы всё пошло по-другому. Смогла бы она стать примером для подражания столь многих людей?.. Я уверенна, никто из моих бывших одноклассников не забыл Динку, и до сих пор все поминают её добрым словом (уверена, даже те, кто ей завидовали). Сверхчеловек. Супергерой. Вот кем она мне теперь представляется. Никого более удивительного, чем моя подруга Динка, я в жизни не встречала.
Одним словом, что же я хотела сказать?.. Всё-таки нельзя оставаться слепыми. Нельзя махать рукой на самых благополучных, как нам кажется, людей. Сколько же раз Дине было тяжело, и она со всем справлялась одна, и не думая просить о помощи. Наверное, до конца жизни мне будет стыдно за то, как я была к ней слепа, как я неаккуратно бросалась словами и невзначай ранила её. И ведь ни разу не поблагодарила за всё, что она мне сделала.
Порой самые светлые, самые солнечные люди в нашей жизни оказываются и самыми несчастными.
Само собой, Динке я завидовала не меньше, чем всем остальным. Точнее, даже гораздо больше, чем остальным. Ведь у неё были богатые родители, которые привозили её к самой школе на роскошном мерседесе (если честно, я не помню, какая именно у них была машина, но пусть будет мерседес). У Динки была целая куча друзей. Вообще говоря, она разом сдружилась почти с каждым своим одноклассником, и порой казалось, что для каждого из них именно она — лучшая подруга. Бывают такие люди, поразительно лёгкие в общении, которые всегда выглядят весёлыми, непринуждёнными, полными энергии, и с ними до ужаса приятно проводить время.
Конечно, Динку нельзя было назвать красавицей. Но внешность, если честно, не всегда играет решающую роль. Порой девушки, совсем невзрачные с виду, становятся объектом обожания целой толпы молодых людей. Тут главное, как себя подать. Кажется, я вас слегка запутала... Я не имела ввиду, что тогда Динку можно было отнести к такому типу девочек. Наоборот, мальчики не воспринимали её, как особь противоположного пола, они, напротив, принимали её в свои ряды, как полноправного пацана. Она с поразительной лёгкостью умела влиться и в мужское общество с его безбашенными проказами, и в женское с всякими разными финтифлюшками и болтовнёй о косметике, одежде и туфлях. От неё в восторге были почти все.
Были, конечно, люди, которые, как и я, молча мрачно завидовали Дине, не пытаясь с ней сдружиться, и даже предпринимали попытки опустить её в чужих глазах (в большинстве случаев безуспешно). Дина на них, конечно, не обижалась, а, как правило, пыталась наладить с ними отношение, показав, что она ничего против них не имеет. Но эти люди (и я в их числе) хладнокровно отвергали все её заманчивые предложения дружбы.
Так вот, вернёмся к подоконнику в туалете и заплаканной мне. Кажется, последней каплей, обеспечившей мой срыв, была жвачка, которую одна из моих одноклассниц прилепила мне на волосы во время дискотеки. Уж не знаю, предназначалась ли эта жвачка именно мне, или её хотели приклеить кому-нибудь другому, а моя мучительница случайно промахнулась в темноте. Вполне возможно, что жвачка должна была оказаться в волосах самой Дины, ведь именно ей чаще всего завидовали.
Динка приоткрыла скрипучую дверь (у нас в школе почти все двери были страшно скрипучими, кроме двери в кабинет директора, естественно). Увидев меня на подоконнике (я демонстративно отвернулась), она не смутилась и не потеряла уверенности, как сделал бы любой, увидевший чужое горе. Как же мне противно тогда было видеть её лицо с вечно смеющимися глазками! Хотелось очутиться у двери и успеть поставить ей под ножку до того, как она сделает первый шаг по кафельному полу.
— Не открепляется, да? — голос у Динки был довольно низкий и ломался, как у мальчика. Поэтому по голосу её иногда трудно было отличить от пацана.
— Всё у меня открепляется! Это у тебя вечно ничего не открепляется! — с вызовом набросилась я, не переставая с интересом разглядывать ствол гниющего дерева за окном.
— Я слышала, жвачку легко отцепить, если заморозить её, — Динка, не раздумывая, одним прыжком очутилась на подоконнике. Я перестала смотреть в окно и начала разглядывать крайнюю кабинку туалета, стоящую напротив, которую кто-то забыл закрыть.
— То есть, ты предлагаешь, чтобы я сейчас залезла холодильник и замёрзла там насмерть! — я даже попыталась саркастически хохотнуть. — Хороша идейка! Зато жвачка отцепится, всё нормально.
— Индейка? — совершенно серьёзно переспросила Динка, но я не поверила, что она на самом деле так услышала. — Я пробовала один раз индейку, мне показалось, что курица вкуснее... Не очень понимаю, что в ней такого особенного, что её сделали национальном блюдом на рождество в Англии... Так что там с твоей жвачкой?
— Да всё нормально, я уже её отстригла, — мне надоело злиться, и, к тому же, шея затекла от постоянного смотрения на кабинку туалета. Я указала пальцем на короткую прядь, как сосулька, свисавшую на лоб. Захотелось просто поплакать.
Я думала, что, как только заплачу, Динка начнёт меня утешать. Гладить по плечу, повторять дурацкое «ну успокойся, слезами не поможешь...», или что там обычно делают девочки, которые пытаются успокоить других девочек. Но ничего подобного Дина делать не стала. Она просто тихонько сидела рядом. Я даже время от времени забывала, что она здесь, потому что она сидела тихо-тихо, как мышка, и не шевелилась. Слышно было только её тяжёлое дыхание, наверное, в тот день у неё был насморк, и нос был заложен. Так или иначе, Дина уходить не собиралась, и утишать меня не собиралась тоже. Мне показалось, что она пытается подшутить надо мной таким образом. Что сейчас она спрыгнет с подоконника резко-резко, напугает меня каким-нибудь звуком. Может быть, она думает, что это сможет мне поднять настроение?
Когда все слёзы закончились (а длилось моё слёзолитие около пятнадцати минут), я наконец осмелилась посмотреть на сидящую рядом Дину. Она была в том же положение, в котором я видела её в последний раз. Только смотрела не в мою сторону, а на кафельную плитку. Как будто там было написано какое-то важное сообщение от инопланетных цивилизаций, которое она всё это время расшифровывала.
— Ты знала, что через это окно совсем просто вылезти на улицу? — вдруг спросила она всё тем же уверенны, громко-низким голосом.
— Н-нет... — слегка ошарашено ответила я. — А з-зачем?
— Ты что, хочешь вернуться на дискотеку? — почти с презрением произнесла Дина.
— Пф-ф-ф, чего я там не видела! — с таким же презрением воскликнула я. Мне кажется, именно тогда мы впервые достигли взаимопонимания. Меня вдруг осенило, что не обязательно постоянно наблюдать за этой девочкой издалека, завидовать ей, её друзьям и всем, кто участвует в её занимательных проделках. Можно просто подключиться, и от этого ничто не изменится в худшую сторону.
— Ну, тогда, вперёд! — сказала Динка таким голосом, каким обычно во всяких детских мультиках говорят «Навстречу приключениям!»
В тот день я раз пять обожгла голые ноги (я была в коротком платьице) о крапиву, два раза споткнулась и получила ссадину, больно ударилась мизинчиком об угол скамейки, а один раз вообще врезалась лбом в фонарный столб (потому что фонарь на нём был почему-то выключен). Тем не менее, это был, несомненно, лучший день за последние несколько месяцев. Динка потащила меня на заброшенное кладбище, которое было неподалёку (мы с классом обычно катались там на лыжах на уроках физкультуры зимой). Со стыдом вынуждена признаться, что я была из числа пугливых детей, которые писались от страха при просмотре фильмов ужасов. Но в этот раз что-то (и, замечу, не только боязнь опуститься в глазах новоприобретённого друга) заставило меня с энтузиазмом повиноваться Динке и её безбашенной идее подкараулить призрака прямо на кладбище. У меня было ощущение, что этот день сам по себе особенный, не такой, как все предыдущие. И раз он такой особенный, то почему бы не сделать что-нибудь из ряда вон выходящее, на что бы я никогда не решилась сама? Если и начинать новую эру в жизни, нужно подступиться к этому кардинально!
Очень долго я не могла определиться, кого же именно мне напоминала моя подруга Динка. С одной стороны, её постоянная жизнерадостность, вечно смеющиеся глаза, желание поддерживать настрой всех и каждого воссоздавали в моей памяти образ героини по имени Поллианна из книги, прочитанной мною в совсем ещё юном возрасте. Книгу написала, если я не ошибаюсь, писательница Элеанор Портер. Поллианна — девочка, умевшая во всём, в любой жизненной ситуации найти плюсы. Эдакий ходячий позитивчик. За время своих путешествий в книге она сумела изменить жизнь многих к лучшему. Также как и Дина, которая ежедневно поднимала всем нам настрой. Когда на улице было до тошноты пасмурно (эдакая непонятная погодка, когда всё небо затянуто тучами, птичкам лень петь свои песенки, дождь накрапывает нехотя, вместо того, чтобы обрушиться нормальной грозой), я еле-еле волокла ноги, как ватная кукла, усаживалась за парту и придавалась тоскливым раздумьям. Потом ко мне подсаживалась Динка и начинала, немного проглатывая слова, тараторить о том, как вчера она насчитала целых пять летящих самолётов по дороге домой, о том, как смешно у её соседа-дворника растут усы (как будто они у него накладные, и он их приклеил вверх ногами), о том, как можно выбраться из гроба, если тебя закапали заживо (почему-то очень хорошо запомнила эту инструкцию, и, благодаря Дине, я теперь совсем не боюсь быть закапанной заживо). Часто я даже не слушала, что именно Динка говорит мне, её слова как будто входили ко мне в уши, но чудесным образом огибали мозг по своей траектории. Но сам монотонный звук её голоса (хоть Динка и часто тараторила, но, из-за того, что голос у неё был довольно низким, этот звук скорее успокаивал, чем раздражал) чудесным образом заставлял разваливающиеся кирпичики внутри меня установиться на прежние места. Казалось, что всё не так уж и плохо, что все эти мелкие неприятности, и гадкая погода — абсолютные мелочи по сравнению с тем, что я теперь знаю, например, как выбираться из гроба. Или как правильно приготовить кактусы, чтобы их можно было съесть.
Я немного отошла от мысли... Вторая героиня, которая напоминала мне Динку не меньше, чем Полианна — Пеппи Длинный Чулок. Или Пеппилотта, не помню, как её там по батюшке... Озорная, безбашенная, абсолютно без тормозов. Дина постоянно влезала в какие-нибудь передряги. Точнее, если в школе проходила какая-нибудь крупная передряга, можно было, не сомневаясь, сказать, что во всём этом замешана Динка. В начальных классах она нередко ввязывалась в драки с мальчишками. Потом она, слава Богу, отучилась от этой скверной привычке. Я, кажется, говорила, что Дина пыталась со всеми поддерживать хорошие отношения? Даже если не говорила, так оно и было. Но только по прошествии шестого класса. Тогда Дина внезапно решила «почистить свою карму». Она дала обещание ни на кого не злиться, ни с кем не драться, и ни на кого не нападать. И у неё, нужно отдать должное, выходило весьма не плохо. До самого одиннадцатого класса она подралась всего два раза, причём, один из этих разов случился лишь потому, что она не могла равнодушно наблюдать за тем, как крупные старшеклассники избивают хилого очкастого ботана.
Динка была просто гуру общения. Как я уже говорила, она нравилась почти всем, кроме тех, кто ей страшно завидовал и хотел её очернить (в этот список я уже перестала входить) и некоторых учителей, которым она случайно сорвала урок. Но, к сожалению, так продолжалось только до седьмого класса. В седьмом классе Динка как-то внезапно для всех похорошела. Не просто похорошела, а повзрослела, оформилась как девочка, так сказать. С этого момента другие девочки стали воспринимать её не только как весёлую одноклассницу и подругу, но и как соперницу. Ведь Дина по-прежнему отлично общалась со всеми мальчиками, но, если раньше все воспринимали её как пацанку, теперь девчонкам начало казаться, что она уводит у них всех парней. Этого никто не мог допустить. И так началась война.
Всё только усугубилось, когда выяснилось (так же внезапно), что целых два мальчика из класса (если не ошибаюсь, звали их Егор и Максим) были уже очень давно влюблены в Динку. Я мальчики эти были, я скажу вам, совсем не прыщавые аутсайдеры. Егор был главным красавцем класса, по которому сохли все девчонки (всё потому, что он умел играть на гитаре, и часто приносил из дома своих породистых котят), а Максим хоть и не умел играть на гитаре, и котят не приносил, но был очень милым и стеснительным парнем, какие обычно нравятся девчонкам, и всегда всех обыгрывал в «дурака».
Я знала, что Динка всегда больше всего расстраивается, если у неё не ладятся с кем-то отношения. А здесь ещё и целая толпа обозлившихся на её девчонок, которым никак не объяснишь, что она, Дина, здесь совсем ни в чём не виновата. И что она никак не сможет заставить этих двух сердцеедов срочно её разлюбить.
Но виду Динка, конечно, не подавала. Она веселилась также беззаботно, также громко смеялась на уроках (хотя теперь этим она злила не только преподавателей, но и всю женскую половину класса). На День Святого Валентина Динка подарила каждой девочки из класса шоколадное сердечко (причём, она специально не подарила ничего никому из парней). Всё, как казалось, немного сгладилось, но ненадолго. Пока не случилось непоправимое — Егор, демонстративно встав на колено, приподнёс Дине коробку шоколадных конфет и розового мишку-teddy. Уж такого ей простить не могли. Такое не прощают. И Дина прекрасно это понимала. Поэтому перестала пытаться наладить отношения с девчонками и молча сносила все их козни.
Как часто бывает, тебе и в голову не приходит поддержать человека, который всегда выглядит приподнятым. Раньше мне и в голову не приходило, что Динке, быть может, очень нужны были пара добрых, напутствующих слов или просто жизнеутверждающая улыбка. Но она продолжала носить авторитет идеального человека, который никогда ни в чём и ни в ком не нуждался, а лишь помогал остальным. Поэтому ни я, и никто из других её близких друзей, не знали, как к ней в этом плане подступиться. Ведь ей ничего не было нужно!
Динка была невысокой, но довольно фигуристой (что было весьма непривычно, так как все привыкли к Динке-мальчику, почти ничем, кроме длины волос, не отличавшейся от пацанов). Её низкий голосок из неказистого и ломающегося превратился в весьма обворожительный, бархатный. Таким голосом обычно говорят женщины из реклам шоколада или духов. Что-то вроде «Почувствуй себя прекрасной! Аромат, который соблазнит любого мужчину!..» Волосы у Динки были тёмно-тёмно каштановые, почти чёрные, и всегда неаккуратные, всегда торчащие во все стороны, как пружинки из какого-нибудь аппарата. И ресницы у неё были не очень длинные, и карие глаза — не очень большими, а брови и вовсе густыми до неприличия. Однако, лицо в целом смотрелось гармонично и даже очень очаровательно. Брови Динка никогда не выщипывала и, не смотря на их густоту, теперь они почему-то выглядели аккуратными (ещё один повод её ненавидеть для девчонок-одноклассниц).
Несмотря на всю свою идеальность, были у Динки и недостатки. Например, она совершенно не переносила порядок. Найти что-то в её школьной сумке было непосильной задачей. Слишком много ненужных болтиков, кусочков цветной бумаге, декоративных стекляных шариков для горшков с цветами, кассет от магнитофона, деталей от старой разобранной мясорубки (мне кажется, я так и забыла у неё спросить, зачем ей эти детали были нужны). Дина всегда с весёлым задором рассказывала, как мама в очередной раз читала ей лекцию о том, что «ты девочка, в конце концов! Должна иметь представление о том, что такое порядок! Кто ж тебя замуж такую возьмёт?!» В такие моменты мне было даже немного жалко маму Динки. Потому что никакого представления о том, что такое порядок, она и правда не имела.
— Это всё Ленка из «А»-класса! — я сидела на своём любимом кресле-диване, обхватив колени руками, и беспомощно всхлипывала. Да, да, я опять плакала! Пусть читатель не осуждает меня за то, что я вновь представляю ему эпизод из своей жизни, когда у меня глаза на мокром месте. Да, в детстве я любила пустить слезу. Не помню, упоминала ли я об этом... Но я хотела показать читателю, как важно для меня было в такие моменты присутствие Динки. Как она помогала мне справиться с отчаянием и серой тоской.
— Ленка — эта та прыщавая, с носом, как огурец? — спросила Динка. Голос у неё был совсем не весёлый, а какой-то покорный и немного наставительный. Она никогда не говорила весёлым голосом, если видела, что мне совсем плохо. Иначе мне захотелось бы ей врезать.
— И с глазами выпуклыми, как шары для боулинга! — добавила я. — Я только не понимаю... что... что он в ней нашё-о-о-ол! — я залилась слезами, не пытаясь скрыть рыдания. — Ч-чем я ху-у-уже?.. У м-меня... х-хотябы нос н-не как огуре-е-е-ец!..
— У тебя нос, как невскрытый арахис, — совершенно серьёзно произнесла Динка, и поспешно добавила: — То есть, маленький и аккуратный. Я это имела ввиду.
Последние её слова я совсем заглушила своими душераздирающими рыданиями. Я знала, что эти слова — последние, которые подруга произнесла в ближайшие десять-двадцать минут. Меня только что бросил парень, и мне ничего не нужно, кроме как хорошенько выплеснуть всю обиду наружу. Точно также, как и в первый наш разговор. Я молча рыдаю, а Дина молча сидит рядом и не мешает мне упиваться своим горем. Только теперь я осознала, что именно это нужно человеку, когда ему плохо. Когда ему кажется, что весь мир вдруг стал таким равнодушным и мерзопакостным, что всем вокруг плевать на тебя, твои проблемы и твоё горе. Не нужны чьи-то утешительные слова и дружеское похлопывание по плечу. Нужно, чтобы тебя все оставили в покое, но в то же время ощущать чьё-то безмолвное присутствие. Ты не слышишь, не видишь, но знаешь, что он — друг — рядом, и никуда не денется, пока твоя полоса серости и безнадёжности не отступит.
За окном уже стемнело, и я, уже успокоившись, заметила, что нигде в доме не горел свет (мои родители в тот день уехали на дачу).
— Свет вырубили, — констатировала Дина.
— Упс... — только и смогла произнести я. Длительные рыдания производили на меня опустошающее действие и губительно влияли на моё красноречие.
Только с Диной я научилась по-нормальному пугаться. То есть, пугаться так, чтобы это было смешно и приносило удовольствие. Если ты один-одинёшенек в пустой квартире, где вырубили свет, тут у тебя вряд ли получится по-нормальному испугаться. Ну а если ты в компании друзей или по крайней мере одного очень весёлого друга — тут у тебя есть все шансы.
— Ну что? — Динка уже успела где-то откопать мой фонарик и стала освещать им своё лицо сверху-вниз. Брови расползлись по всему лбу, и выглядело это, мягко говоря, жутковато. Я нервно хихикнула. — Будем мутить страшилки? Или... вызовем Пиковую Даму!
— Что?! — я чуть язык не проглотила. Наверное, вы сами помните такое развлечение в детстве — вызывание всякой разной нечисти при помощи зеркала и разных заклинаний. Такое любили проделывать в лагерях. Но тут был не лагерь. Тут был один пустой дом и всего две девочки. Пиковую Даму я, конечно, никогда не вызывала, да и в жизни не верила в этот бред... Но Динка, её таинственная зловещая ухмылка. Ах да, я упоминала, какой отменный злобный хохот у неё выходил? От такого хохота сердце уходило в пятки, и кровь леденела в жилах.
— А мы разве не выросли из этих глупых детских страшилок? — пытаясь не подать виду, непринуждённым голосом осведомилась я. Как я уже говорила, в детстве я была жутко пугливой. Ничего не могла с этим поделать.
— Да ла-а-адно тебе, — Динка так сильно хлопнула меня по плечу, что я от неожиданности чуть не повалилась на пол. — Неужели ты правда веришь в эти глупости? Пиковая Дама и зелёные гномики? Я же просто так предложила, посмеяться! Можно даже заснять на видео, а потом прийти во двор и показать школоте, что никого у них вызвать таким способом не получится! Представим, так сказать, экспериментальные доказательства!
— Ну зачем же так рушить детские мечты? — мне, конечно, было плевать и на все эти детские мечты, и на самих школьников.
— Ты права. Об этом я не подумала, — согласилась Динка, и я уже было перевела дух, как она объяла: — Снимать на видео не будем!
В самой разгар вызова Пиковой Дамы, когда Динка своим басистым голосом бормотала какие-то жуткие заклинания, я вдруг ощутила срочную потребность опорожнить мочевой пузырь. Долго я не могла заставить себя выйти из туалета, по чём свет стоит ругая свою трусость. За дверью слышались какие-то странные звуки, и с каждым новым шумом всё внутри меня сжималось в маленький клубочек. Хотя я, конечно, не сомневалась в том, что Динка специально всё подстроила так, чтобы меня напугать.
Динин голос вывел меня из транса.
— Эй, красавица! Кам аут! Свет включили.
Это я уже сама поняла, так как в туалете свет тоже включился. Приняв самое невозмутимое из возможных выражение лица, я самым невозмутимым тоном осведомилась:
— Ну что? Как твои успехи?
Однако, как только я увидела Динку, у меня ёкнуло сердце. Волосы ещё более взъерошены, чем обычно, а в глазах какие-то дикие искорки. Как будто она в самом деле только что увидела призрака. И в довершении всего эта жуткая таинственная ухмылка.
— Нет, ничего не вышло, — совсем неубедительным тоном ответила она. Всё зеркало было изрисовано непонятными знаками (впоследствии выяснилось, что я случайно дала Дине перманентный маркер, и знаки так и не смылись, из-за чего я ещё очень долго боялась вечером смотреться в это зеркало).
— Тогда почему ты такая... ну... пришибленная?
Ухмылка Дины стала ещё шире.
— Она просила никому не рассказывать! — понизив голос до шёпота, сообщила девочка. Я судорожно сглотнула.
Очень долго меня преследовало чувство, что Дина в тот вечер всё-таки встретилась с Пиковой Дамой и даже неплохо с ней побеседовала. Каждый раз, когда я донимала подругу расспросами, она отвечала то же самое «Меня просили никому не рассказывать!» и заливалась своим жутким хохотом. Хотя, я, конечно, не верю в подобную чепуху... Развлечения для малышей в лагерях. Вызывание всяких дам, демонов, душей умерших... Бред собачий.
Это был выпускной. Последний день в школе, которую я, к слову, не слишком сильно любила. За несколько дней до него я успела расстаться с ещё одним своим парнем. Настрой был ни к чёрту. К тому же, что меня беспокоило гораздо сильнее, чем расставание с парнем, на днях я случайно подслушала спор родителей. Всё давно к тому шло, но я настойчиво отказывалась верить. До тогдашнего вечера. Больше я не могла этого отрицать. Они собирались разводиться.
До ужаса не хочется вспоминать тот выпускной, мне до боли стыдно. Но рассказать читателю этот эпизод важно, без него никак, к сожалению.
— Съешь мороженку, не грусти! — Динка, как всегда, была рядом. Сама она, несмотря на свою популярность среди юношей, за все эти годы не встречалась ни с кем. Я знала, что ей долго нравился один мальчик из параллели, но с ним у неё почему-то были на редкость холодные отношения. Что было особенно странно, ведь со всеми остальными Дина была неизменно приветлива и дружелюбна. С этим мальчиком она тоже была дружелюбна, но не так приветлива. Может быть, потому, что он сам был не достаточно дружелюбен. Так или иначе, почему-то она не хотела с ним сойтись. Ведь, если бы хотела, я уверена, Динка могла бы добиться кого угодно.
— Не хочу, спасибо, — я холодно отстранила подругу рукой. И, да, если читатель думает, что его снова ожидают мои слёзы, он ошибается. На этот раз обойдётся без них.
— Этот Артёмка, если хочешь знать, был на редкость заносчивым! — заявила Динка, подбрасывая в воздух ягоду черешни. — К тому же, я тут узнала, что он ужасно разбрасывает свои вещи. Прямо как я! Его носки валяются по всей комнате, даже на люстру иногда залезают! Только представь, если бы тебе пришлось с ним жить.
— Да плевать мне на этого Артёма! — в сердцах воскликнула я. Всё вокруг меня начало дико раздражать. К сожалению, в том юном возрасте у меня редко получалось сдерживать вспышки гнева, не смотря на то, что со мной рядом был такой хороший пример для подражания. Тогда меня почему-то мало беспокоило самосовершенствование. Я вообще редко задумывалась о том, что я думаю, о том, что я говорю. И теперь я очень часто жалею о многих поступках, и то том, что, напротив, не было сделано и не было сказано.
— Как?.. — Дина немного ошалела. — Я думала, ты это из-за него...
— Конечно, нет! Буду я ещё из-за него убиваться! — я прям чувствовала, как гнев внутри нарастает. Как будто я паровозик, и из ушей у меня скоро выйдет пар со звуком «Тю-тюх!» — Тут вообще не о том! Это всё родители...
— Родители? — по прошествии времени я поняла, что ничего в этой ситуации раздражающего не было. Но раньше, когда я была не в настроении, что угодно могло послужить поводом для моего срыва. В этот раз мне показалось, будто по фразе «Это всё мои родители...» было совершенно ясно, что родители мои собираются разводиться, и не было никакой надобности переспрашивать. Мне даже показалось, что Дина меня передразнивает, что она смеётся надо мной. И тогда я сказала то, о чём так часто теперь жалею.
— Ну конечно, тебе-то не понять! — язвительно произнесла я. — Ты, девочка из идеальной семьи! С идеальными мамой и папой, которые никогда не ссорятся. У тебя всё всегда было лучше! Тебя всегда все любят... Не то, что меня...
Сейчас мне особенно трудно вспомнить родителей Динки. Я помню только, что тогда очень мало внимания уделяла подобным деталям. Я плохо знала родителей Дины, и видела их только в ранних классах, когда они на своём мерседесе забирали девочку домой. Тогда мне запомнилась их поразительная красота — мама-брюнетка с очаровательной улыбкой, идеально-ровными и блестящими, как зеркало волосами. Папу я совсем не запомнила, но он точно был не менее прекрасным, чем его жена. Главное, все трое они мне казались безмерно счастливыми. Очень долго этот образ хранился в моей голове, как образ самой идеальной в мире семьи.
Я мало интересовалась судьбами других людей. Стыдно, безмерно стыдно, но тогда меня вообще мало что волновало, кроме своей собственной судьбы. К тому же, Динка всегда выглядела такой счастливой, такой беззаботной, что я и представить себе не могла, что у неё в семье может быть разлад. Я не спрашивала её ещё и потому, что знала, какой ответ последует. У Дины всегда всё было «хорошо». Даже когда я нутром чувствовала, что в душе её что-то происходит, что улыбка подруги более напряжённая, нежели обычно, у неё всё было «хорошо». Динка не могла себе позволить такую роскошь — нагрузить кого-то своими проблемами.
В общем, к слову о выпускном. Конечно, Дина не обиделась на меня. Тем более, что это мог бы быть наш последний совместный днень (она уезжала учиться в Москву, а я оставалась в родном городе). Просто лицо её сильно изменилось. Яркий разноцветный дискотечный свет не позволял хорошо её разглядеть, но я готова была поклясться, что Динка побледнела. И улыбка слезла с её лица. Но не так, как обычно, когда улыбка сменялась тёплым спокойствием. Она исчезла резко, как обычно солнце исчезает за появившимся откуда ни возьмись облаком. Внутри Динки как будто шла борьба. Но она одержала победу. В очередной раз.
— Ты права, — тихо произнесла подруга. И улыбнулась теперь совсем не так, как обычно. Грустно и виновато. — Ты права, откуда мне знать?..
Ещё один эпизод, прежде чем я отпущу моего бедного читателя. Эпизод будет совсем маленьким, и в нём даже не будет присутствовать Динка, зато опять будут присутствовать слёзы. Был день, когда я узнала о смерти своей мамы. Мне было уже двадцать пять, я получила высшее образование (за границей), и впервые за много лет вернулась в Россию.
Я сидела за своим маленьким рабочим столиком (только теперь он мне казался таким маленьким, хотя, с тех пор, как я в последний раз его видела, я ничуть не увеличилась в росте). Там лежал какой-то хлам, пыльные фотографии... не помню... В общем-то, в голове моей был какой-то туман, и я снова себя почувствовала брошенным, одиноким, никому не нужным ребёнком. Как в детстве. Я сидела за столом уже очень долго, совсем не двигаясь. Помню, что папа принёс тарелку. С пирожком. Или с супом. Не помню...
Помню только, что сидя очень долго вот так, не двигаясь, что все ноги и руки затекли так сильно, что я ими пошевелить не могла, и вся голова, весь мозг как будто тоже затёк и отказывался работать, в памяти моей всплыло это знакомое лицо. Человек, которого я так долго на вспоминала. С тех пор, как мы виделись в последний раз, всё наше общение заключалось в паре-тройке сообщений в электронной сети (я ведь жила за границей, а Динка продолжала учиться, а потом и работать в Москве). Я погрузилась в свои проблемы, встретила уйму новых, интересных людей, и так неблагодарно редко вспоминала свою школьную подругу. Ещё одна причина стыдить себя. Но в тот момент, сидя за столом с пыльными фотографиями, я поняла, что больше всего на свете мне не хватает Динки рядом с собой. Чтобы она молча посидела где-нибудь за моей спиной, на моём любимом кресле-кровати. Не обязательно даже, чтобы я её видела или слышала — главное, чтобы я знала, что она рядом. Не произносит ни слова, но как никто другой понимает меня и верит, что я справлюсь.
Я закрыла тяжёлые, опухшие веки и представила её, мою добрую Динку. Будто она в самом деле сидит рядышком и дышит громко, заложенным от насморка носом. Шумно, как маленький паровозик. И ничего мне больше не было нужно.
Неделю спустя, после похорон, я отправилась в Москву. Я навела справки у всех людей, кто знал Динку, нашла адрес её проживания. Оказалось, что всё это время Динка жила в Москве в маленькой квартирке у своей бабушки, а не в богатом двухэтажном коттедже (так я обычно представляла себе дом Дины-богачки). Я отыскала этот адрес, но меня ждало глубокое разочарование.
— Входи, входи, милая... — трясущимися руками бабушка обтирала руки об передник. Она была до того похожа на Динку, что в какой-то момент мне показалось, что передо мной моя постаревшая подруга. Те же смеющиеся карие глазки, та же тёплая озорная улыбка. Вылитая постаревшая копия!
— Дины... здесь нет? — догадалась я, и сердце моё ушло в пятки. В квартире было совсем тихо, только чайник мирно сопел на кухне. И, что самое главное, нигде не было видно разбросанной одежды.
— Нет, нет, моя хорошая... — вздохнула бабушка, продолжая обтирать руки фартуком. — Что ж за проклятье такое... Была здесь, два дня назад, моя хорошая! Уехала, уехала...
Оказалось, всего два дня назад Динка уехала в Швейцарию, по работе. Если бы я приехала чуть раньше, я могла бы её застать...
Только теперь, спустя столько лет после нашей последней встречи, я узнала, что моя Динка, самый жизнерадостный человек из всех, что я знала, самая весёлая, безбашенная, сумасшедшая, озорная и задорная, на самом деле была, наверное, и самым несчастным человеком из всех, что я знаю. Оказалось, когда Динке было восемь, умер её любимый маленький братик. Прямо на её глазах. Мать отошла на несколько минут, и мальчий (ему не было ещё года) вывалился из кроватки и ударился головкой. Динка не успела к нему подбежать. Больше всего на свете родители боялись потерять и второго ребёнка. Они всегда хотели оберечь детей от всех бед, но в один день они навсегда потеряли одного из них, и навсегда потеряли возможность вырастить счастливой, не знающей бед свою дочь.
Я никогда не перестану восхищаться Диной. И никогда мне не станет понятным то, как в таком юном возрасте ей открылась важная истина. Как будто её действиями управлял кто-то свыше. Динка научилась скрывать, с самых ранних лет научилась скрывать боль, и постепенно, с возрастом, научилась и подавлять эту самую боль. Главное — чтоб родители не узнали. Пусть они думают, что не помнит, пусть думают, что уже забыла тот страшный день, пусть думают... Хотя, конечно, нет, ничего она не забыла, и никогда забыть не сможет, просто с каждым новым днём у неё всё лучше и лучше получалось скрывать. Боль за улыбкой и смехом. Мне кажется, она сама иногда верила, что всё это происходила не с ней. Или с ней, но в таком далёком прошлом, что и никто больше не помнит эти древние времена...
Если бы только на этом закончились все её беды... За всё время нашего знакомства, как оказалось, ей пришлось претерпеть множество страшных потерь. Это был и любимый дедушка-весельчак, скончавшийся от сердечного приступа, и двоюродная сестра, бывшая ей, как родная (попала под машину), и дядя, папин брат (покончил жизнь самоубийством, сбросившись с десятого этажа). Грешно и думать о том, что с каждым новым разом ей было проще переживать потерю, что она в конце концов привыкла к этой чудовищной, страшной закономерности. Нет, просто скрывать у неё получалось всё лучше и лучше. Ей казалось, что никто, ни за что на свете не должен узнать правды о её горькой жизни, иначе она обречёт этого человека на вечные муки, как будто он обязан будет вечно ей сострадать. Будто таким способом она сделает этого человека более несчастным, чем она сама.
В довершении всего родители Динки разошлись, когда она заканчивала одиннадцатый класс. Разъехались в разные уголки России, так как не в силах были наблюдать каждый божий день перед глазами лицо, которое так сильно напоминало о всех страшных лишениях. С тех пор Динка жила в квартире у бабушки.
Сначала мне было не совсем понятно, зачем столько страшных испытаний на одну-единственную девочку? Ведь есть сотни здоровых, крепких людей, не знающих о том, что такое лишение, купающихся в богатствах и в достатке. Почему-то их жизнь балует бесконечным потоком радостей, а на одну единственную девочку разом рушится чуть ли не вся скорбь земли человеческой! Несправедливо? Кажется, что так... но, в конце концов, разве нам решать, что справедливо, а что нет? Никто не знает, какой стала бы девочка Динка, если бы всё пошло по-другому. Смогла бы она стать примером для подражания столь многих людей?.. Я уверенна, никто из моих бывших одноклассников не забыл Динку, и до сих пор все поминают её добрым словом (уверена, даже те, кто ей завидовали). Сверхчеловек. Супергерой. Вот кем она мне теперь представляется. Никого более удивительного, чем моя подруга Динка, я в жизни не встречала.
Одним словом, что же я хотела сказать?.. Всё-таки нельзя оставаться слепыми. Нельзя махать рукой на самых благополучных, как нам кажется, людей. Сколько же раз Дине было тяжело, и она со всем справлялась одна, и не думая просить о помощи. Наверное, до конца жизни мне будет стыдно за то, как я была к ней слепа, как я неаккуратно бросалась словами и невзначай ранила её. И ведь ни разу не поблагодарила за всё, что она мне сделала.
Порой самые светлые, самые солнечные люди в нашей жизни оказываются и самыми несчастными.
Елизавета Швецова, 18 лет, Сергиев Посад
Рейтинг: 1
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |