о любви
Иссушающее марево. И долгий закат. И шум далеких деревьев, и пламенное солнце, с силой, неимоверным, диким духом жизни. Это гора Килиманджаро, объятая пламенем. Это место где, сменяясь годами, людскими поколениями Знание остается прежним. Остается прежним, или меняется?
Когда я слушаю эту музыку, я растворяюсь в ней, там есть и голод, и первобытные устои, и вода — о, даже сейчас я слышу ее диковинный заповедный шум; и дикие саванны, стада антилоп, несущихся в тучах пыли к водопою — дикие, неуправляемые, живые. Иссушающая жара, ночной полет, и шаман, в отблесках костра заветных Предков. Это язычество, неистовость, это Африка.
Я еду в метро. Люди снуют туда — сюда, не понимаю их суетливости, однодневности их устоев, жалкой и напыщенной деловитости. Я сижу молча, взгляд устремлен в никуда. В ушах наушники, старый плеер. Эта музыка звучит во мне — грезы о просторах Африки. Мне нет дело до бабушки, с последних сил ведущей за руку упрямую внучку в вагон электрички, ни до усталого мужчины в протертых джинсах и серой куртке, с такими усталыми, как у собаки — бассета глазами, ни до девушек — кокеток, стреляющих глазками в поисках подходящего партнера, ни до пацаненка — беспризорника, оборвыша, не успеешь оглянуться стянет кошелек, с открытым ртом глазеющего на пеструю рекламу, ни до жалких березок, тянущихся нескончаемым ковром, ни до безразлично ворчащей подо льдом реки.
И вдруг я вижу. Это затмение, магнетизм, какая — то секунда… Девочка со смешными косичками, перевязанными красными веревочками, заходит в вагон как — то смущенно, на шее на тонком шнурке болтается бусина — кулон. Деревянная, с дыркой посередине. Что — то значит, наверное. У нее дырявые вязаные варежки, худенькое пальто. На улице мороз, она вся раскраснелась, щеки так и алеют. Смотрит вдаль, улыбается, думает о чем — то своем, кривенькие зубки, глаза, в общем — то, обычные, серые, но добрые, чистые, вдохновлено сверкают.
Я поражен. Вытаскиваю наушники, пальцы сами находят кнопку выключения плеера. Оторопело смотрю на нее. Несколько судорожных мгновений: она смотрит на меня, наши взоры пересекаются. Потом она смущенно отводит взгляд. И все. Я боюсь, впервые в жизни боюсь. Сказать боюсь, смотрю куда угодно, только не на нее, на лица людей, рекламные плакаты. Только не на нее.
Наконец, новая станция. Она встает немного неуклюже, улыбается, надевает вязаную шапку со смешным помпоном, выходит. «Осторожно, двери закрываются» — безразличный нудный голос. Я понимаю, что могу ее потерять — одно мгновение, и ангел исчезнет, растворится в серой мути дня. И Африка, этот фантом, ирреальность, растворилась, нет ее больше. Я вскакиваю, кидаюсь за ней — понимаю, что могу потерять, смысл жизни, тайну, все.
Бросаюсь к дверям, стучу, но уже поздно. Она уже исчезла — растворилась, ускользнула в сером конвейере прибывающих на станцию людей.
Потом неделю, месяц, год, всю жизнь я ездил этим маршрутом: вглядываясь в лица и старясь заприметить те косички и шапку со смешным помпоном. Напрасно. Она ускользнула из моей жизни. Навсегда. И я так и не успел спросить, зачем ей та бусина: деревянная с дырочкой посередине. Лишь взглянув на счастье, я его упустил. Но знаю, что в моей жизни оно было. Счастье. Хотя нет, счастье не проходит. Оно было, есть и будет. Не могу только понять: счастье в любви, или любовь в счастье.
Когда я слушаю эту музыку, я растворяюсь в ней, там есть и голод, и первобытные устои, и вода — о, даже сейчас я слышу ее диковинный заповедный шум; и дикие саванны, стада антилоп, несущихся в тучах пыли к водопою — дикие, неуправляемые, живые. Иссушающая жара, ночной полет, и шаман, в отблесках костра заветных Предков. Это язычество, неистовость, это Африка.
Я еду в метро. Люди снуют туда — сюда, не понимаю их суетливости, однодневности их устоев, жалкой и напыщенной деловитости. Я сижу молча, взгляд устремлен в никуда. В ушах наушники, старый плеер. Эта музыка звучит во мне — грезы о просторах Африки. Мне нет дело до бабушки, с последних сил ведущей за руку упрямую внучку в вагон электрички, ни до усталого мужчины в протертых джинсах и серой куртке, с такими усталыми, как у собаки — бассета глазами, ни до девушек — кокеток, стреляющих глазками в поисках подходящего партнера, ни до пацаненка — беспризорника, оборвыша, не успеешь оглянуться стянет кошелек, с открытым ртом глазеющего на пеструю рекламу, ни до жалких березок, тянущихся нескончаемым ковром, ни до безразлично ворчащей подо льдом реки.
И вдруг я вижу. Это затмение, магнетизм, какая — то секунда… Девочка со смешными косичками, перевязанными красными веревочками, заходит в вагон как — то смущенно, на шее на тонком шнурке болтается бусина — кулон. Деревянная, с дыркой посередине. Что — то значит, наверное. У нее дырявые вязаные варежки, худенькое пальто. На улице мороз, она вся раскраснелась, щеки так и алеют. Смотрит вдаль, улыбается, думает о чем — то своем, кривенькие зубки, глаза, в общем — то, обычные, серые, но добрые, чистые, вдохновлено сверкают.
Я поражен. Вытаскиваю наушники, пальцы сами находят кнопку выключения плеера. Оторопело смотрю на нее. Несколько судорожных мгновений: она смотрит на меня, наши взоры пересекаются. Потом она смущенно отводит взгляд. И все. Я боюсь, впервые в жизни боюсь. Сказать боюсь, смотрю куда угодно, только не на нее, на лица людей, рекламные плакаты. Только не на нее.
Наконец, новая станция. Она встает немного неуклюже, улыбается, надевает вязаную шапку со смешным помпоном, выходит. «Осторожно, двери закрываются» — безразличный нудный голос. Я понимаю, что могу ее потерять — одно мгновение, и ангел исчезнет, растворится в серой мути дня. И Африка, этот фантом, ирреальность, растворилась, нет ее больше. Я вскакиваю, кидаюсь за ней — понимаю, что могу потерять, смысл жизни, тайну, все.
Бросаюсь к дверям, стучу, но уже поздно. Она уже исчезла — растворилась, ускользнула в сером конвейере прибывающих на станцию людей.
Потом неделю, месяц, год, всю жизнь я ездил этим маршрутом: вглядываясь в лица и старясь заприметить те косички и шапку со смешным помпоном. Напрасно. Она ускользнула из моей жизни. Навсегда. И я так и не успел спросить, зачем ей та бусина: деревянная с дырочкой посередине. Лишь взглянув на счастье, я его упустил. Но знаю, что в моей жизни оно было. Счастье. Хотя нет, счастье не проходит. Оно было, есть и будет. Не могу только понять: счастье в любви, или любовь в счастье.
Дина Бурсакова, 15 лет, Новосибисрк
Рейтинг: 0
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |