Никита Сергеевич
Никита Сергеевич.
Много у российского народа традиций, много праздников. 9 мая – день Победы любим и почитаем всеми поколениями. Наверное, именно поэтому в этот день на улицах так много народа, каждый спешит к вечному огню почтить минутой молчания память ушедших, но не побежденных граждан погибших в этой Великой Отечественной войне. Встречаются ветераны, на их глазах слезы радости и печали, грусти и великой гордости за свою страну, свой народ. В такой вечер я люблю бродить с фотоаппаратом по аллеям парка, запечатлеть единственный, неповторимый миг, который может перевернуть душу любому, едва он взглянет на снимок. Именно тогда я знакомлюсь с фронтовиками, не редко они рассказываю мне свои истории. Вот одна из них, которую поведал мне Никита Сергеевич ветеран и инвалид Великой Отечественной. Что именно меня привлекло в этом человеке сейчас и не помню. Наверно его грустный и потухший взгляд бледно-голубых глаз на осунувшемся лице. Или старый потертый пиджачок, на котором блестела в лучах заходящего солнца одна единственная медаль за Отвагу. Я подошел к нему и попросил разрешение сделать несколько снимков. Ветеран поднял голову, оценивающе посмотрел на меня и сказал:- «Давай я лучше расскажу тебе о той войне. Своих внуков у меня нет, а ты видно парень серьезный, запомнишь мой рассказ».
- Знаешь, когда зычный голос Левитана объявил о начале Великой Отечественной, мне едва исполнилось тринадцать лет. Скажу тебе по секрету, хулиган я был ужасный. В школе даже из пионеров хотели исключить, не смотря на лето, да не успел. На рассвете началась война. Никогда не забыть мне маминых глаз наполненных испугом и тоской, хмурого взгляда отца, лиц младших братишек и сестренок, жавшихся к моим ногам. “- Что же будет? Что же с нами будет?”- в сотый раз шептали губы матери. Отец продолжал складывать незатейливые пожитки в походный мешок. Он все больше хмурился и вдруг громко крикнул: “- Никитка, подь сюда!” Я сразу бросился на зов, этого раньше со мной не случалось. Папа даже слегка растерялся, а потом грустно так сказал: - “Кончилось твое детство сынок, за мужика в доме останешься, кормильцем будешь для младших, опорой и защитой для матери”. Резко развернулся, схватил мешок и не прощаясь вышел во двор, только дверь хлопнула. Я словно очнулся от долгого сна, увидел слезы, катившиеся по щекам мамы, детские испуганные лица, и только тогда осознал, что пришла беда.
А она уже черным крылом накрыла советские города, села и деревушки. По дорогам тянулись обозы беженцев, все ближе и ближе раздавалась канонада. И вот однажды, собирая в лесу грибы, я услышал немецкую речь. Быстрее ветра бежал я в деревню, а там уже бесчинствовали вражеские захватчики. Выгоняли жителей в сарай, а сами заселялись в крестьянские избы. На улице стоял небывалый шум. Всё смешалось, немецкая речь, плач женщин и детей, визг поросят и кудахтанье испуганных кур, которых тащили гогочущие фрицы. Табун, словно молния озарила мой мозг, табун колхозных лошадей, нельзя допустить, чтобы они попали в руки к противнику. Я бежал напрямик через лес, пробираясь через заросли шиповника и вскоре ободранный и обессиленный появился перед пастухами. Губы мои потрескались, язык не шевелился, я таращил глаза и показывал в сторону деревни. Но этого было достаточно, старый Илья Кузьмич всё понял. Он коротко отдавал приказы пастушатам, а сам уже протягивал мне кружку освежающего кумыса. С того дня началось мое путешествие. Табун мы гнали вглубь леса. Я наблюдал за ребятами и поражался, как быстро они повзрослели. Их движения стали уверенными, речь отрывистая и конкретная. Никто не хныкал, не смотря на все тягости пути. Да трудностей хватало, но больше всего мучил голод. Мы собирали ягоды, коренья, пили ключевую воду, костер разводить боялись, связи со своими не имели. Я залезал на деревья, сидел там подолгу, охраняя мирно пасшийся табун, а под покровом темноты по-пластунски полз в близ лежащую деревню, немцы были повсюду. Так прошла неделя. Старый Кузьма совсем отчаялся, как словно из-под земли вместе с утренним туманом появились партизаны. Вернее два мужика в потертых старых пиджаках, через плечо у них висели винтовки, глаза из-под кепок смотрели настороженно, на заросших щетиной лицах застыло суровое выражение. Разобравшись, что к чему нас привели в отряд. Партизаны очень обрадовались лошадям, а вот с нам не знали что делать, отправлять назад нельзя всюду враг, и в отряде не безопасно. Но мы сразу стали глазами, ушами и быстрыми ногами партизан. На бедных деревенских мальчишек гитлеровцы мало обращали внимание, поэтому нам удавалось без труда собрать нужную информацию. Я часто прикидывался юродивым, а когда солдаты теряли бдительность, проникал в нужную избу, иногда крал документы. И совсем скоро без нас не обходилось ни одно совещание, хорошо выучив местность и расположение врага, мы были незаменимы во всем. Так проходил день, а ночью я видел встревоженное лицо матери, сдвинутые брови отца, протянутые ко мне ручонки младших братишек и сестренок. Каждую минуту помнил о них, но сделать ничего не мог, враг наступал, а партизаны углублялись в леса. Многие из нас не знали о своих семьях и с неистовым упорством защищали Родину. Мое последнее сражение произошло в мае сорок третьего, под Житомиром. Со старшими товарищами я пробрался в логово противника, там быстро захватили языка, и стали отступать , но из-за угла вынырнул патруль, завязалась перестрелка, небо осветили сигнальные ракеты. Мы бежали через поле, петляя как зайцы, на наших плечах висел фриц и тут рядом ухнуло. Комья земли, дым и тьма. Очнулся я на лавке в блиндаже, рядом сидел командир, в руке сжимал какую-то коробочку и смотрел на меня печальными глазами.
-Вот тебе сынок, медаль за Отвагу. В госпиталь поедешь сегодня, отбили мы станцию, вылечат тебя; говорит, а сам глаза прячет.
Так я оказался в тылу, лишь там узнал, что мне ампутировали ногу. Много я видел раненных, видел и смерть на больничных койках, но память о семье давало мне веру в будущее, в самого себя. Вскоре я прыгал на костылях, а сторож Сергей Петрович смастерил мне протез. Еще два года длилась война. Раскидала она человеческие души по всему свету, и я много лет искал свою родню, но лишь младшего братишку Ваню нашел спустя десять лет. Не ценил в детстве семейного счастья, не понимал его значимость, и только великое горе потери научило меня беречь каждый миг жизни, каждую секунду общения с близкими, недаром говорят “что имеем, не храним, потерявши плачем”.
Небо озарил праздничный салют. Раздались ликующие крики детей, на глазах ветеранов выступили слезы. Я щелкам фотоаппаратом, перебегал с места на место, а когда вернулся, скамейка была пуста. И только тогда я понял, что забыл спросить фамилию Никиты Сергеевича. Я долго не решался писать об этой истории. Но его грустные глаза, в которых застыло что-то не высказанное, казалось, с укором смотрели на меня, с моих же снимков.
Много у российского народа традиций, много праздников. 9 мая – день Победы любим и почитаем всеми поколениями. Наверное, именно поэтому в этот день на улицах так много народа, каждый спешит к вечному огню почтить минутой молчания память ушедших, но не побежденных граждан погибших в этой Великой Отечественной войне. Встречаются ветераны, на их глазах слезы радости и печали, грусти и великой гордости за свою страну, свой народ. В такой вечер я люблю бродить с фотоаппаратом по аллеям парка, запечатлеть единственный, неповторимый миг, который может перевернуть душу любому, едва он взглянет на снимок. Именно тогда я знакомлюсь с фронтовиками, не редко они рассказываю мне свои истории. Вот одна из них, которую поведал мне Никита Сергеевич ветеран и инвалид Великой Отечественной. Что именно меня привлекло в этом человеке сейчас и не помню. Наверно его грустный и потухший взгляд бледно-голубых глаз на осунувшемся лице. Или старый потертый пиджачок, на котором блестела в лучах заходящего солнца одна единственная медаль за Отвагу. Я подошел к нему и попросил разрешение сделать несколько снимков. Ветеран поднял голову, оценивающе посмотрел на меня и сказал:- «Давай я лучше расскажу тебе о той войне. Своих внуков у меня нет, а ты видно парень серьезный, запомнишь мой рассказ».
- Знаешь, когда зычный голос Левитана объявил о начале Великой Отечественной, мне едва исполнилось тринадцать лет. Скажу тебе по секрету, хулиган я был ужасный. В школе даже из пионеров хотели исключить, не смотря на лето, да не успел. На рассвете началась война. Никогда не забыть мне маминых глаз наполненных испугом и тоской, хмурого взгляда отца, лиц младших братишек и сестренок, жавшихся к моим ногам. “- Что же будет? Что же с нами будет?”- в сотый раз шептали губы матери. Отец продолжал складывать незатейливые пожитки в походный мешок. Он все больше хмурился и вдруг громко крикнул: “- Никитка, подь сюда!” Я сразу бросился на зов, этого раньше со мной не случалось. Папа даже слегка растерялся, а потом грустно так сказал: - “Кончилось твое детство сынок, за мужика в доме останешься, кормильцем будешь для младших, опорой и защитой для матери”. Резко развернулся, схватил мешок и не прощаясь вышел во двор, только дверь хлопнула. Я словно очнулся от долгого сна, увидел слезы, катившиеся по щекам мамы, детские испуганные лица, и только тогда осознал, что пришла беда.
А она уже черным крылом накрыла советские города, села и деревушки. По дорогам тянулись обозы беженцев, все ближе и ближе раздавалась канонада. И вот однажды, собирая в лесу грибы, я услышал немецкую речь. Быстрее ветра бежал я в деревню, а там уже бесчинствовали вражеские захватчики. Выгоняли жителей в сарай, а сами заселялись в крестьянские избы. На улице стоял небывалый шум. Всё смешалось, немецкая речь, плач женщин и детей, визг поросят и кудахтанье испуганных кур, которых тащили гогочущие фрицы. Табун, словно молния озарила мой мозг, табун колхозных лошадей, нельзя допустить, чтобы они попали в руки к противнику. Я бежал напрямик через лес, пробираясь через заросли шиповника и вскоре ободранный и обессиленный появился перед пастухами. Губы мои потрескались, язык не шевелился, я таращил глаза и показывал в сторону деревни. Но этого было достаточно, старый Илья Кузьмич всё понял. Он коротко отдавал приказы пастушатам, а сам уже протягивал мне кружку освежающего кумыса. С того дня началось мое путешествие. Табун мы гнали вглубь леса. Я наблюдал за ребятами и поражался, как быстро они повзрослели. Их движения стали уверенными, речь отрывистая и конкретная. Никто не хныкал, не смотря на все тягости пути. Да трудностей хватало, но больше всего мучил голод. Мы собирали ягоды, коренья, пили ключевую воду, костер разводить боялись, связи со своими не имели. Я залезал на деревья, сидел там подолгу, охраняя мирно пасшийся табун, а под покровом темноты по-пластунски полз в близ лежащую деревню, немцы были повсюду. Так прошла неделя. Старый Кузьма совсем отчаялся, как словно из-под земли вместе с утренним туманом появились партизаны. Вернее два мужика в потертых старых пиджаках, через плечо у них висели винтовки, глаза из-под кепок смотрели настороженно, на заросших щетиной лицах застыло суровое выражение. Разобравшись, что к чему нас привели в отряд. Партизаны очень обрадовались лошадям, а вот с нам не знали что делать, отправлять назад нельзя всюду враг, и в отряде не безопасно. Но мы сразу стали глазами, ушами и быстрыми ногами партизан. На бедных деревенских мальчишек гитлеровцы мало обращали внимание, поэтому нам удавалось без труда собрать нужную информацию. Я часто прикидывался юродивым, а когда солдаты теряли бдительность, проникал в нужную избу, иногда крал документы. И совсем скоро без нас не обходилось ни одно совещание, хорошо выучив местность и расположение врага, мы были незаменимы во всем. Так проходил день, а ночью я видел встревоженное лицо матери, сдвинутые брови отца, протянутые ко мне ручонки младших братишек и сестренок. Каждую минуту помнил о них, но сделать ничего не мог, враг наступал, а партизаны углублялись в леса. Многие из нас не знали о своих семьях и с неистовым упорством защищали Родину. Мое последнее сражение произошло в мае сорок третьего, под Житомиром. Со старшими товарищами я пробрался в логово противника, там быстро захватили языка, и стали отступать , но из-за угла вынырнул патруль, завязалась перестрелка, небо осветили сигнальные ракеты. Мы бежали через поле, петляя как зайцы, на наших плечах висел фриц и тут рядом ухнуло. Комья земли, дым и тьма. Очнулся я на лавке в блиндаже, рядом сидел командир, в руке сжимал какую-то коробочку и смотрел на меня печальными глазами.
-Вот тебе сынок, медаль за Отвагу. В госпиталь поедешь сегодня, отбили мы станцию, вылечат тебя; говорит, а сам глаза прячет.
Так я оказался в тылу, лишь там узнал, что мне ампутировали ногу. Много я видел раненных, видел и смерть на больничных койках, но память о семье давало мне веру в будущее, в самого себя. Вскоре я прыгал на костылях, а сторож Сергей Петрович смастерил мне протез. Еще два года длилась война. Раскидала она человеческие души по всему свету, и я много лет искал свою родню, но лишь младшего братишку Ваню нашел спустя десять лет. Не ценил в детстве семейного счастья, не понимал его значимость, и только великое горе потери научило меня беречь каждый миг жизни, каждую секунду общения с близкими, недаром говорят “что имеем, не храним, потерявши плачем”.
Небо озарил праздничный салют. Раздались ликующие крики детей, на глазах ветеранов выступили слезы. Я щелкам фотоаппаратом, перебегал с места на место, а когда вернулся, скамейка была пуста. И только тогда я понял, что забыл спросить фамилию Никиты Сергеевича. Я долго не решался писать об этой истории. Но его грустные глаза, в которых застыло что-то не высказанное, казалось, с укором смотрели на меня, с моих же снимков.
Виталий Смирнов, 17 лет, Лубяны
Рейтинг: 6
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |