Шел второй час. Остывающее солнце закатилось за тучу и лишь изредка отражалось в золотых куполах лавры. По асфальтовым дорожкам стучали каблуки, и, казалось, никому не было дела до того, что незаметно наступила осень, и что одеты они не по погоде, и что вокруг царит атмосфера сентябрьского волшебства, как и сотни лет назад.
Здесь, среди надгробий и аллей, вдали от суеты, сидело два живых существа. Своим появлением я нарушила их тихую беседу. Старый ворон с блестящим, как смоль, клювом внимательно смотрел на меня, сверкая черными глазами-бусинами. Внезапно он взлетел и опустился возле пожилой женщины. Черты ее лица едва можно было разглядеть: прежняя красота изранена была старостью: глубокие морщины покрывали глаза и некогда гладкие щеки, на которых гранатовым соком разливался румянец. Сейчас же на лице ее поселилась серая печаль.
- Вяжете?- я подошла ближе.
-Ага, балуюсь,- слабо улыбнулась она. Я всегда прихожу сюда вязать. Приехали издалека?
- Да. Из ****.
-А, знаю. Места у вас красивые, и люд приличный.
- У вас там знакомые?
- Нет, я видела. И вокзал у вас хорош. Да, вокзал ничего: светлый, просторный. Вся жизнь моя прошла по вокзалам и по станциям. Присядете? Здесь хорошо. Давно не приходилось мне говорить, разве что с этой вороной. Чудная она, у нее умные глаза. Мы вместе здесь сидим. Вот и вы с нами давайте.
Солнце выглянуло из за тучи, и вновь спряталось, а ветер подхватил желтеющие листья и понес их с собой. Я присела на плиту. Ворона стояла напротив и все сверкала своими черными глазками, наклонив голову набок.
- Мне ли не знать вокзалы,- продолжила старуха. – Стук колес по рельсам будто слился с моим сердцебиением теперь. Лязг железа и гудки стали мне колыбельной и песней. У нас на Кавказе много было удивительных песен. Бывало, пели мы с матерью в грушевом саду, да так пели, что соседи прибегали к изгороди и слушали, слушали нас. Однажды в мой дом пришли пули, огонь. Всех потеряла я. Ну да что плакать вновь- нет больше слез у меня, ничего нет.
На несколько минут она замолчала, словно погрузившись в глубины памяти, затем снова продолжила:
- Мы живем, сетуя на судьбу, выкрикиваем злобные проклятия. Но вдруг, все становится серым, бесчувственным. Тогда начинаем жалеть о сказанном, и все спрашивать себя, отчего не ценили то, что было прежде. И хочется вспомнить что-нибудь теплое, да ничего, кроме жалоб и недовольства не приходит на ум. Не ценим мы того, что дает нам Всевышний… да. Мой муж был ко мне так добр, а я все думала от него сбежать: хотела свободы и свежего ветра в волосах. А сейчас иди хоть на четыре стороны, никто не ждет, никто не противится. И лишь ветер играет в седых волосах. О том ли я мечтала…
Ее сухие пальцы продолжали перебирать нити, превращая мягкую шерсть в причудливые узоры.
- Кто у вас в области губернатор?- старуха прекратила вязать и посмотрела на меня.
Я ответила. Она задумчиво наклонила голову в потертой расшитой красными нитями тюбитейке:
- Не знаю такого. Странно. Всех помню, а этого… забыла.
Все это время черная ворона сидела на могильной плите возле одинокой старухи. Внезапно я подумала о том, как много тех, кто делит свой скудный завтрак с такими же одинокими птицами, и как важно для таких людей, кто в маленьком городишке губернатор. Исчезли туристы, а деревья рассыпали золотые листья по холодному асфальту. Солнце давно закатилось за тугие облака, оставляя замерзать осеннюю аллею…

Ксения Дубенко, 16 лет, Орел

Рейтинг: 1