Колька
Колька.
Рассказ.
Моему дедушке, Николаю Алексеевичу Родину, посвящается.
Южный Казахстан. Чимкентская область, посёлок Блинково. Май 1944 года. До Победы 1 год.
Это наш дом - маленькая белёная изба-мазанка. Во дворе могучий орешник. Орехи грецкие, их, наверно, греки посадили, а иначе почему бы они так назывались. Справа вишнёвый сад, и там опять поют соловьи, и рано-рано просыпается солнышко.
Я совсем не помню отца, мне было два года, когда он ушёл на фронт добровольцем, но я чувствую его крепкие тёплые руки.
Вот и сейчас я вижу его, он большой, сильный, смеётся, поднимает меня к самому потолку и говорит:
-Ну, Николай, я поехал. Ребята будут в поле и на ферме помогать, а ты дома хозяинуй, да смотри, мать не обижай!
А мама-то у нас красавица: такая хрупкая, такая ласковая, глаза большие-большие, как смоль, чёрные, но такие добрые, руки – заботливые, нежные и всё-всё умеют.
Нас у неё шестеро. Самая старшая – Мария, она уже совсем взрослая, ей двадцать лет, с утра до ночи работает на ферме. Василию – восемнадцать, вчера мы проводили его в армию (мама так плакала, так плакала, а почему – не пойму). Катерине – шестнадцать, она никуда на работу не ходит, всё дома сидит: убирает, стирает, есть готовит да в огороде копается. Пашка с Сашкой (десять и восемь лет) в помощниках то у мамы в поле, то у Катерины в огороде…
Сегодня я просыпаюсь сам, так ярко в оконце солнышко светит, ещё утро, а оно припекает. Так радостно – во сне отца видел, и мне кажется, что это я такой большой, такой крепкий на фронте бью фашистов.
Хватаю два бидончика и бегу на Сайрам. В реке вода студёная (снег талый с гор бежит), но чистая-чистая. Воды много, она гудит, того и гляди схватит, на бурунах брызги яркой радугой рассыпаются. Зачерпнул так удачно: оба бидончика полны. Выливать жалко, а тащить - не подниму. Но я придумал: буду таскать перебежками: один, потом другой, снова первый, потом второй.
Только бы не расплескать.
- Ай да Колька! Ай да молодец!- смеётся Катерина,- два бидона за раз притащил. Умывайся да садись завтракать.
Выпиваю молоко, на ходу доедаю лепёшку из лебеды, бегу на ферму, в загон. Быков уже выгнали. У них, наших кормильцев (лошадей почему-то не было) сейчас отдых, до урожая далеко, сенокос недели через две, поэтому наше дело их пасти. А гоняли мы их за Сайрам, километров пять: только там луга хорошие и травы много, даже летом в зной. Когда травы много, быки послушные…
В июне начался сенокос. Бабы и старшие ребята косят, девчата сено переворачивают. А жара стоит такая, что вечером сено в стога метать можно. У нас с Сашкой работа важная: на быках, запряжённых в телеги, сено к ферме перевозить. Быки ревут, им жарко, они есть хотят, но ведь и мы-то голодные. Кричим на быков, кнутом стегаем, а сами плачем, от того, что страшно, что ноги босые поранены, но знаем: надо везти. Четвёртый раз из лугов за рекой возвращаемся. А завтра всё сначала. Да, если бы папка был дома…
Вот началась уборка ржи и пшеницы.
- Урожай небывалый,- говорит дядя Фёдор. Он на прошлой неделе, после ранения, с фронта вернулся. Я долго ждал, пока все с ним переговорят, чтобы спросить, не видел ли он на войне папку моего или брата Василия.
- Не видел, - говорит, - подожди, Колька, скоро война кончится, ух заживём!
- Конечно, заживём, ведь отец вернётся,- подумал я.
Прошлым летом во время уборки и Сашка, и Пашка по ночам плакали, я спрашивал почему, они говорили: «Не твоё дело, мал ещё!» А теперь-то я и сам понял. День в поле, вечером опять быки с повозками, а потом на току с лопатой, да ещё «принеси, унеси, подай». На ладошках кровяные мозоли, на ногах живого места нет: изодраны соломой. Прошлой ночью я тоже плакал, так чтоб мама не слышала.
А сегодня плакать не буду! На жерновках перетёр три стакана пшеницы, Сашка кизяками растопил печь, и мама испекла хлебушек. Он такой румяный, такой красивый, золотистый, как куполок над церковью. Мама сидит, положив руки на колени, слёзки капают в загорелые ладошки. А Мария режет хлебушек. Он хрустит, от него поднимается парок. А у меня в голове слова, что сказал дядя Фёдор на току: «Всё для фронта, всё для победы!»
- А едят ли на войне тёплый хлебушек папа и брат Василий?
Теперь я знаю: Василий служит на границе, он письмо написал.
Вот и наступила зима. Снег пока только высоко в горах. Мы по-прежнему каждый день гоняем быков на пастбище, но только уже со старшими ребятами. Наши бычки потрудились на славу! Поля вспаханы, озимые посеяны. В лугах травы уже почти нет, а сено бережём до снега и морозов, быки злые, всё время ревут. Но я смелый, мне уже шестой год, я их не боюсь. Дядя Фёдор сказал вчера:
- Сын солдата и брат солдата ничего не должен бояться…
Уже утро, но ещё темно, Пашка заболел, я выпил стакан молока и отправился в загон. Сашка уже выгонял быков. Навстречу мне лениво, тяжело дыша, шёл Буян, он самый большой, сильный и красивый. Вдруг из-за загона выскочил соседский пёс Куцый, ухватил быка за заднюю ногу. Буян мотнул головой… и дальше я ничего не помню.
Из больницы в Георгиевке меня забрали в июне. Сашка рассказывал, когда Буян мотнул головой, он подцепил меня под левую подмышку и надел на огромный рог, и я повис на его могучем лбу, а капельки крови стекали по бычьей морде. Снял меня с Буяна дядя Фёдор. Кричала мама, плакали братья и сёстры. Но я-то знал, что сын солдата ничего не боится и со всем справится. Говорят, что правой рукой я крепко держался за второй рог Буяна, а бык, как будто понимал, что виноват, стоял и не двигался.
В конце июня вернулся папка. Соседка тётя Маруся закричала:
- Нюра, Нюра, смотри, сыны тебе мужа ведут!
Я сразу папку узнал.
Он шёл по дороге, немного прихрамывая, рядом с ним скакали Пашка и Сашка, громко рассказывали о том, как мы жили, что приключилось со мной.
А я был ещё слабенький, стоял возле избы и так ждал, так ждал, когда же папка подойдёт, возьмёт меня на руки и поднимет высоко-высоко… А он подошёл, опустился на колено, подал мне руку, как настоящему мужику и сказал:
- Ну, здравствуй, сын, я знал, что ты у меня настоящий солдат. Труд – ведь это тоже подвиг.
Я тогда счастлив был и не понимал, почему плачут и мама, и Мария, и Катерина, ни о чём не мог думать, всё время держал отца за руку.
А вечером, когда все легли, я вспомнил слова отца. Интересно, о каком это подвиге он говорил? Мы с братьями подвигов не совершали. Ну, быков пасли, сено, пшеницу, рожь возили. Интересно, о чём это папка говорил?
- Ладно, спокойной ночи, Колька, - сказал я себе и решил, что завтра у него спрошу…
Рассказ.
Моему дедушке, Николаю Алексеевичу Родину, посвящается.
Южный Казахстан. Чимкентская область, посёлок Блинково. Май 1944 года. До Победы 1 год.
Это наш дом - маленькая белёная изба-мазанка. Во дворе могучий орешник. Орехи грецкие, их, наверно, греки посадили, а иначе почему бы они так назывались. Справа вишнёвый сад, и там опять поют соловьи, и рано-рано просыпается солнышко.
Я совсем не помню отца, мне было два года, когда он ушёл на фронт добровольцем, но я чувствую его крепкие тёплые руки.
Вот и сейчас я вижу его, он большой, сильный, смеётся, поднимает меня к самому потолку и говорит:
-Ну, Николай, я поехал. Ребята будут в поле и на ферме помогать, а ты дома хозяинуй, да смотри, мать не обижай!
А мама-то у нас красавица: такая хрупкая, такая ласковая, глаза большие-большие, как смоль, чёрные, но такие добрые, руки – заботливые, нежные и всё-всё умеют.
Нас у неё шестеро. Самая старшая – Мария, она уже совсем взрослая, ей двадцать лет, с утра до ночи работает на ферме. Василию – восемнадцать, вчера мы проводили его в армию (мама так плакала, так плакала, а почему – не пойму). Катерине – шестнадцать, она никуда на работу не ходит, всё дома сидит: убирает, стирает, есть готовит да в огороде копается. Пашка с Сашкой (десять и восемь лет) в помощниках то у мамы в поле, то у Катерины в огороде…
Сегодня я просыпаюсь сам, так ярко в оконце солнышко светит, ещё утро, а оно припекает. Так радостно – во сне отца видел, и мне кажется, что это я такой большой, такой крепкий на фронте бью фашистов.
Хватаю два бидончика и бегу на Сайрам. В реке вода студёная (снег талый с гор бежит), но чистая-чистая. Воды много, она гудит, того и гляди схватит, на бурунах брызги яркой радугой рассыпаются. Зачерпнул так удачно: оба бидончика полны. Выливать жалко, а тащить - не подниму. Но я придумал: буду таскать перебежками: один, потом другой, снова первый, потом второй.
Только бы не расплескать.
- Ай да Колька! Ай да молодец!- смеётся Катерина,- два бидона за раз притащил. Умывайся да садись завтракать.
Выпиваю молоко, на ходу доедаю лепёшку из лебеды, бегу на ферму, в загон. Быков уже выгнали. У них, наших кормильцев (лошадей почему-то не было) сейчас отдых, до урожая далеко, сенокос недели через две, поэтому наше дело их пасти. А гоняли мы их за Сайрам, километров пять: только там луга хорошие и травы много, даже летом в зной. Когда травы много, быки послушные…
В июне начался сенокос. Бабы и старшие ребята косят, девчата сено переворачивают. А жара стоит такая, что вечером сено в стога метать можно. У нас с Сашкой работа важная: на быках, запряжённых в телеги, сено к ферме перевозить. Быки ревут, им жарко, они есть хотят, но ведь и мы-то голодные. Кричим на быков, кнутом стегаем, а сами плачем, от того, что страшно, что ноги босые поранены, но знаем: надо везти. Четвёртый раз из лугов за рекой возвращаемся. А завтра всё сначала. Да, если бы папка был дома…
Вот началась уборка ржи и пшеницы.
- Урожай небывалый,- говорит дядя Фёдор. Он на прошлой неделе, после ранения, с фронта вернулся. Я долго ждал, пока все с ним переговорят, чтобы спросить, не видел ли он на войне папку моего или брата Василия.
- Не видел, - говорит, - подожди, Колька, скоро война кончится, ух заживём!
- Конечно, заживём, ведь отец вернётся,- подумал я.
Прошлым летом во время уборки и Сашка, и Пашка по ночам плакали, я спрашивал почему, они говорили: «Не твоё дело, мал ещё!» А теперь-то я и сам понял. День в поле, вечером опять быки с повозками, а потом на току с лопатой, да ещё «принеси, унеси, подай». На ладошках кровяные мозоли, на ногах живого места нет: изодраны соломой. Прошлой ночью я тоже плакал, так чтоб мама не слышала.
А сегодня плакать не буду! На жерновках перетёр три стакана пшеницы, Сашка кизяками растопил печь, и мама испекла хлебушек. Он такой румяный, такой красивый, золотистый, как куполок над церковью. Мама сидит, положив руки на колени, слёзки капают в загорелые ладошки. А Мария режет хлебушек. Он хрустит, от него поднимается парок. А у меня в голове слова, что сказал дядя Фёдор на току: «Всё для фронта, всё для победы!»
- А едят ли на войне тёплый хлебушек папа и брат Василий?
Теперь я знаю: Василий служит на границе, он письмо написал.
Вот и наступила зима. Снег пока только высоко в горах. Мы по-прежнему каждый день гоняем быков на пастбище, но только уже со старшими ребятами. Наши бычки потрудились на славу! Поля вспаханы, озимые посеяны. В лугах травы уже почти нет, а сено бережём до снега и морозов, быки злые, всё время ревут. Но я смелый, мне уже шестой год, я их не боюсь. Дядя Фёдор сказал вчера:
- Сын солдата и брат солдата ничего не должен бояться…
Уже утро, но ещё темно, Пашка заболел, я выпил стакан молока и отправился в загон. Сашка уже выгонял быков. Навстречу мне лениво, тяжело дыша, шёл Буян, он самый большой, сильный и красивый. Вдруг из-за загона выскочил соседский пёс Куцый, ухватил быка за заднюю ногу. Буян мотнул головой… и дальше я ничего не помню.
Из больницы в Георгиевке меня забрали в июне. Сашка рассказывал, когда Буян мотнул головой, он подцепил меня под левую подмышку и надел на огромный рог, и я повис на его могучем лбу, а капельки крови стекали по бычьей морде. Снял меня с Буяна дядя Фёдор. Кричала мама, плакали братья и сёстры. Но я-то знал, что сын солдата ничего не боится и со всем справится. Говорят, что правой рукой я крепко держался за второй рог Буяна, а бык, как будто понимал, что виноват, стоял и не двигался.
В конце июня вернулся папка. Соседка тётя Маруся закричала:
- Нюра, Нюра, смотри, сыны тебе мужа ведут!
Я сразу папку узнал.
Он шёл по дороге, немного прихрамывая, рядом с ним скакали Пашка и Сашка, громко рассказывали о том, как мы жили, что приключилось со мной.
А я был ещё слабенький, стоял возле избы и так ждал, так ждал, когда же папка подойдёт, возьмёт меня на руки и поднимет высоко-высоко… А он подошёл, опустился на колено, подал мне руку, как настоящему мужику и сказал:
- Ну, здравствуй, сын, я знал, что ты у меня настоящий солдат. Труд – ведь это тоже подвиг.
Я тогда счастлив был и не понимал, почему плачут и мама, и Мария, и Катерина, ни о чём не мог думать, всё время держал отца за руку.
А вечером, когда все легли, я вспомнил слова отца. Интересно, о каком это подвиге он говорил? Мы с братьями подвигов не совершали. Ну, быков пасли, сено, пшеницу, рожь возили. Интересно, о чём это папка говорил?
- Ладно, спокойной ночи, Колька, - сказал я себе и решил, что завтра у него спрошу…
Сергун Анна, 15 лет, Хадыженск
Рейтинг: 2
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |