Большая вода.
«Так получилось, что образование у меня всего 6 классов: война не дала учиться. В 1946 году осенью поехала я пытать счастья в Киргизию к деду Меркияну, дальнему родственнику, думала: может на работу какую устроюсь в городе. Но мне было только 16 лет тогда, и работать можно было лишь в колхозе, а в городах после войны на работу малолеток не брали. Просидела зиму так и решила домой возвращаться. В марте месяце сошла я с поезда на станции Амангельды, дальше пошла пешком. Снег сошел уже, распутица, грязь, что по дороге, что на обочине, к сапогам кирзовым липнет, чмокает, чавкает, думала приду в одних голенищах, подошва в грязи останется.
Бреду, на палку опираюсь, ноги из глины выдираю, вдруг из-за пригорка показались двое, думаю: «Ладно, я приехала из далёка, домой как-то добираться надо, а этим что дома в такую пору не сидится». Поравнялись – оказалось, что это свои, поселочные, из Сухоречки. Они-то мне и сказали, чтоб я разворачивалась и шла назад, на казармы (а это ещё 4 километра по грязи) к дедушке Артамону, там нашла попутчика, и на лодке переправлялась в родное село. Иначе никак домой не попадешь: вода пришла ещё в январе и до сей поры стоит.
Развернулась я и пошла назад. Солнце уж к вечеру клонится. А там и стемнело. Страшно – а если волки? Вижу: огоньки светятся - и недалеко совсем! Да ведь это в Сухоречке! Эх, если бы не разлив, махнула б напрямки и скоро уж дома оказалась…
К полуночи добралась я до деда Артамона (дяди моего отца). Отмыла сапоги (выдержали, и подошва на месте), поставила сушить, сама в сон провалилась, даже ужинать не стала, так устала грязь месить. А утром нашелся и попутчик, односельчанин Лексей Белухин, уже неделю сидевший там в ожидании напарника – одному в плавание по полой воде пускаться нельзя. Правда, из меня помощник никудышный - я вроде балласта на скамейке сидела. Сначала пыталась помочь грести (вместо весел в лодке были две лопаты (!)), но лодка подо мной с боку на бок переваливалась, и Лексей приструнил меня : «Брось, не крутись, а то перевернемся. Я сам справлюсь».
Плывем: вроде и родные места, а вода всё залила, все знакомые ложбинки, пригорки скрыла, деревья наполовину в воде стоят – не узнаю ничего. Лишь Лешка поясняет: что да где проплываем. Он с отцом в рыбацкой артели сызмальства трудится, всю окружность знает. Проплываем мимо одного дерева, а на нем гнездо. Захотелось парню поозоровать, как в детстве: яйца вынуть. Пристал к дереву, скомандовал: «Держись за ствол, я гнездо проверю». Обхватила я дерево двумя руками, ногами лодку пытаюсь удержать, а вода ее из-под меня тащит. Я канючу: « Не лазь, нет там яиц, пустое оно. Рано ещё, ведь неделя всего, как «жаворонки» прошли. Лешка, слазь, лодку унесет. Лешка, не могу, руки устали». Добрался он до гнезда – и
правда, пустое. Слез, устроился в лодке поудобнее, опустил лопату в воду, и я смогла разжать занемевшие руки, сесть на свою скамейку, перевести дух. Попеняла Лешке за его мальчишество, и поплыли мы дальше.
А правил он лодку среди молодых талов, у которых только верхушки из воды виднеются, цепляют, скребут по дну. «Тебе же тяжело, айда «чистым» пойдем»,- не раз предлагаю я. Лексей только приговаривает: «Ничего, это - наше счастье».
Прошли Корсунскую, спустились в луга, а там - в «кишки». Сколько плыли так, наконец, вышли из «кишок» - да прямо в озеро! А оно – как зачерпнутое с краешками!.. Вода мутная, бурлит, кипит ключом – страх берет глядеть!
- Вот теперь айда чистым, - говорит Лексей.
- Ой, нет! - вцепилась я в скамейку, - Лешка, давай как-нибудь берегом пойдём!
- А что ты там хотела чистым?
- Там талы грести мешали…
- Ты знаешь, за лето молодой тальник насколько вырастает? А сейчас только верхушки видны… А если б нас на стремнину вынесло, что б мы на двух лопатах сделали? Налетели на топляк какой, перевернулись, не дай Бог, когда и где б нас нашли?
- А-а-а-а… - дошло до меня : за лето молодая поросль метра на три вырастает, и под нами там, в Корсунской, было столько же грязной, несущей за собой всякий сор воды!
Направил лодку Лексей через озеро по-над мельницей, а я сжала зубы, держусь изо всех сил за скамейку и поскуливаю от страха… Переплыли, а потом берегом-берегом доплыли до своего проулка.
Так закончилось мое путешествие по талой воде. А была такая большая вода в 1947 году, больше такой я не припомню».
Примечания.
Окружность – округа, окрестность.
«Кишками» жители Сухоречки называют некоторые места в лугах, поросшие кустарником. Эти заросли образуют настоящий лабиринт, в котором немудрено и заблудиться.
Пойдем «чистым». «Чистое» – пространство воды, свободное от зарослей.
«Жаворонки» - Сороки (Жаворонки) - славянский праздник 22 марта
На Жаворонки день с ночью меряются. Зима кончается, весна начинается. У русских повсюду существовала вера в то, что в этот день из теплых стран прилетают сорок разных птиц, и первая из них - жаворонок.
Бабуля до сих пор к 22 марта печет «жаворонков», с распростертыми крылышками, как бы летящих, с хохолками, глазками из просяных или пшеничных зернышек. Раздает нам всем: и взрослым, и детям; а мне все ещё, как самой маленькой, предлагает насадить птичку на длинный шест, залезть с ним на крышу бани или сарая, поднять шест повыше и громко кликать весну:
Жаворонки, прилетите,
Студеную зиму заберите,
Теплую весну принесите:
Нам зима надоела,
Весь хлеб у нас поела!
Я отказываюсь, она посмеивается: «Мы в детстве так весну зазывали, а прохожие ещё подзадоривали: «Кричите громче, а то птицы не услышат, весна не придет».

Юткина Надежда, 17 лет, с.Привольное

Рейтинг: 6