Одна из многих…
15 декабря. 2008 г.
… Поздняя в этом году зима. Тихо кружась, опускаются на землю снежинки. И я не спеша возвращаюсь после уроков домой. Вот так же, может быть, падал снег и сто лет назад, когда шла из женской прогимназии этой улочкой юная Лиза Дьяконова. « Милая Нерехта! Твой воздух действует на меня благотворно. Я оживляюсь при одном твоём виде», - напишет она в своём дневнике, который будет вести с 11 лет («…если жизнь мне поставит veto, то пусть останется этот дневник…»).
Почему я вдруг о ней вспомнила? Вероятно потому, что увидела наш краеведческий музей, в котором сейчас располагается экспозиция с романтичным названием «Одна из многих…» Я не раз бывала здесь (с мамой, с одноклассниками…), но…рука помимо воли открывает тяжёлую дверь с витиеватой ручкой, шум города тает за спиной, постепенно удаляясь. Взбегаю по ступенькам… «Здравствуй, Лиза!»- мысленно произношу я, обращаясь к портрету, который встречает меня сразу у порога. Мне кажется, он удался. Собраны и уло-жены вокруг чуть склонённой головы льняные волосы, форменное платье… Ну почему, почему ты считала себя некрасивой? Или все девочки в 11 лет очень придирчивы к своей внешности? Мне, девятикласснице 21 века, хочется говорить с тобой. И, я верю, наш диалог состоится: я буду задавать тебе вопросы и ждать ответов из твоего туманного далека, а отве-ты эти придут ко мне строками твоего дневника, размещёнными вдоль всей экспозиции. И я буду вновь и вновь проживать с тобой твою короткую, но такую яркую, насыщенную собы-тиями жизнь.
«Чем больше вспоминаешь, точно уходишь вглубь старого сада: везде попадаются забытые старые тропинки, внезапно встают дорогие, давно, давно исчезнувшие лица».
Вот портрет твоего отца во фраке. Щёголь, пользовавшийся успехом у дам, владевший анг-лийским языком, а по-французски объяснявшийся в любви матери. Он единственный в Костромском уезде окончил Коммерческую Московскую Академию. Благодаря ему семья богатела и процветала. А рядом – молодая, прелестная женщина с детски тоненькой, хрупкой фигурой, с характером твёрдым, резким, властным.
«В нашем купеческом быту всё счастье, всё благополучие жизни построено на деньгах…»
Так было всегда: деньги – сытость, деньги – счастье, деньги – успех… И как же понять мате-ри, что её старшая дочь (маленькая, беленькая девочка) мечтает о большем: «Моя цель жизни – послужить народному прогрессу, по одной из неотложных его частей – народному обра-зованию…» А всё: устои, порядки, законы – против неё: «В Нерехте не принято давать доче-рям какое-либо образование, кроме «домашнего» и гимназии с правом Домашней учитель-ницы».
«Средняя масса людей провинции, городов, так называемый интеллигентный круг, не теряют ли они время?» Нет, Лиза не намерена терять отпущенные ей судьбой годы. «Моя цель – Высшие женские Курсы в Петербурге»…
Читаю вновь и вновь строки дневника Лизы, которые ведут меня по экспозиции музея, и снова возвращаюсь глазами к портрету матери. Под ним установлен граммофон. Служитель-ница музея (в виде исключения ) ставит пластинку, и сквозь шипение пробивается старая, давно забытая мелодия, навевая грусть… А всё могло быть иначе, если бы мама поняла свою дочь. Да, на долю изящной женщины тоже выпало немало испытаний. Лизе исполнилось 12 лет, когда после болезни умер отец. Мать, забрав детей, уезжает к ярославской родне. «Мальчиков надо выучить, девочек удачно выдать замуж. А эта строптивица собралась на курсы! Да кто же потом женится на Вале? Хоть бы о судьбе сестры подумала!» - возможно, так рассуждала мать, не давая согласия Лизе на продолжение учёбы (а тогда оно требовалось девушкам, не достигшим возраста 21 года) и лишая за непослушание наследства не только её, но и других дочерей.
«Серебряная медаль!! Аттестат!!...В проповеди к окончившим курс гимназии отец Клавдий увещевал: «Воспитанницы, куда вы разойдётесь, в какие стороны раскинет вас судьба? Буде-те ли вы богатыми невестами производить фурор в ваших захолустьях, будете ли вы просто жить дома, т. е. ничего не делать, или бегать по грошовым урокам? Может быть, будете сельскими учительницами и сгинете без вести в дальних сёлах, или замуж выйдете и на базар будете ходить с корзинкой в руке и грязно одетой прислугой позади? Во всех случаях судьба ваша скверная…»
Она решилась изменить судьбу женщины в России, но в домашних не нашла понимания, даже любимая бабушка (вот её портрет справа) говорила: «Бог с тобой, Лиза, выйдешь замуж, ну, зачем тебе эти курсы, ведь говорят, все курсистки курят». Около портрета бабушки оформлен уголок, изображающий Пасхальный стол в доме Дьяконовых: самовар, варенье, кулич, всегда свежие баранки. «…Была тихая пасхальная ночь. В большом доме Дьяконовых в угловой комнате мерцал огонёк лампады, озаряя её уютную обстановку, стол, мягкое кресло, а в кресле старушку. Это и есть бабушка».
Вздыхаю про себя: «Как это трудно – бороться с близкими, родными людьми». И как трудно быть в любом деле первым. Она дойдёт до министра образования и добьётся…
«Я – на курсах…Моя цель жизни – передо мной…» Кажется, даже дышится свободнее и крылья вырастают за спиной. Теперь у неё две родины: Нерехта и Петербург – духовная ро-дина. За время учёбы Лиза побывает во многих городах России. Фотографии в следующей витрине – свидетельство тому. Нижний Новгород, Москва, Казань, Ярославль, Кострома, Ростов…
«Я возвратилась из Нижнего с выставки. Видела всю нашу Русь – матушку…Бесконечны равнины моей родины, столицы и города…
Москва! В ней человек незаметно исчезает в общей массе. Только входя в Кремль, проника-ешься благоговением…
В Ярославле невозможно описать всю красоту Волги…
Кострома с берега – точно русская купчиха расползлась в ширину. Самое замечательное в ней – Ипатьевский монастырь…
В Ростове церкви отличаются богатым убранством, здесь я без счёту ездила в церковь…» И во всех поездках сопровождает Лизу портрет Л. Н. Толстого (он тоже сохранился, а на полях паспарту по-французски девичьим бисерным почерком идут размышления о жизни, о Бо-ге…) После поездки в Казань она напишет своему духовному наставнику: «Лев Николаевич! Пришлось ехать к голодающим в Казанскую губернию. Защемило сердце: 300 лет прошло с времён взятия Казани, а уровень культурного развития покорённого народа – тот же. Необходимо просвещение».
«Ещё в детстве я, зачитываясь Житиями Святых, мечтала о подвигах, о монастырях… мечта-ла образовать женский университет в России…» «Я на Курсах… начала ясно осознавать мо-гущество науки. Всё проходит, наука же – единственное относительно вечное, которое существует на этой земле…, но человек никогда не должен забывать, что он сотворён по образу и подобию Божию…» «Сперва я решила поехать в деревню, заниматься физическим трудом, заниматься с крестьянскими ребятами, так жить до весны, потом – за границу, проникнуть на юридическое поприще. Надо быть застрельщиком». А женщин – юристов на тот момент в России не было. «Отчего не предложить женщине новый путь?.. В Париж! В Сорбонну!..»
Парижу и Лондону посвящены в музее два витража. Могу подолгу стоять около них, уносясь мыслью вслед за строками Лизиного дневника. Ощущаю масштаб этих городов и, кажется, даже слышу шум улиц…
«Париж, 1 декабря 1900 г. Моя комнатка – самая дешёвая в нашем маленьком пансио-не…Холод в Париже зимой сильнее, чем у нас в России, потому что нет снегу – под ногами холодный камень, в доме тоже холодно…»
«Вакации провела в Лондоне. Если Петербург мал по сравнению с Парижем, то Париж по-кажется невелик в сравнении с Лондоном. Лондон, город громадный, город – чудовище, раз-давил, уничтожил меня. Бесконечные улицы, дома, шум экипажей…»
А вот фотография Лизы той поры в русском сарафане и кокошнике. Так она одевалась за границей, ведь «это наше русское, родное».
Следующий витраж – изображение роскошного тирольского водопада Луиза – и притягива-ет, и отталкивает меня. Притягивает красотой гор, которые так любила Лиза, отталкивает – неотвратимостью трагичной развязки. «Декабрьская ночь 1900 года…Мы на пороге Нового Века, во всех уголках земного шара ждут его…» «Я тороплюсь уехать из Парижа…С нетер-пением жду, скоро ли буду в маленьком немецком городке…»
«Еду в Тироль… Я давно полюбила горы, от них веет спокойной, неподвижной, охранной силой…Они скрывают новые, ещё неведомые места…» В Тироле она должна была встре-титься с ярославской тётушкой и сестрой, подлечиться в пансионате.
…Шёл дождь, ужасная погода, но она всё равно ушла гулять в горы и не вернулась…
Через два дня пастух нашёл её тело и аккуратно сложенные на берегу вещи…
«А далеко в России с колоколен семи церквей нёсся торжественный благовест…»
Все вещи Лизы убрались в дорожный кофр…Кусочек булыжной мостовой, коляска с прито-роченным сзади кофром, дамский зонтик – яркие экспонаты «Музея русской женщины», «одной из многих», как она себя называла.
Что же ещё? Окидываю окружающие предметы взглядом…Книжный шкаф. В нём собраны произведения авторов, которых предпочитала Лиза, и семейный альбом, с моим любимым портретом, где струятся по плечам льняные волосы Лизы, а взор погружён внутрь. Вот фис-гармония, а над ней – портреты потомков рода Дьяконовых.
«Я не хотела бы умереть, не оставив следа на земле!..» Мечта Лизы сбылась, есть её продол-жение на земле. Тот след, о котором она грезила и не предполагала, каким он будет. А среди потомков Дьяконовых много людей так же, как и она, послуживших отечеству и оставивших в истории свои имена. Это и актриса Малого театра Александра Александровна Дьяконова-Щепкина, и актриса Государственного Камерного Драматического театра Надежда Валентиновна Катрановская, и доктор технических наук, профессор МГТУ им. Баумана, академик Международной Академии Автоматизации Георгий Борисович Евгеньев…
25 декабря. 2008 г.
В нашем Доме Творчества Юных сегодня бал-маскарад. Спешу туда. Вот уже и ворота, и сам дом, бледно-розовый, с колоннами и мемориальной табличкой, гласящей о том, что некогда этим домом владели Дьяконовы. Да-да, именно здесь и прошло детство Лизы.
«По происхождению я – чистая купчиха, ярославская, ростовская, нерехтская. Мы жили в маленьком уездном городке. Ах, как все жили! Большой старый дом был точно муравейник, сверху донизу полон народа. Все жили по-старинному под одной крышей».
«С наступлением лета начинается опять моя обычная «тоска по родине», меня тянет домой, в Нерехту…родной уголок! Здесь каждое окошко в доме, кустик – всё близко сердцу. Бегу в старый запущенный сад, вожусь с ягодами, целый день на жаре, возвращаюсь с корзиной вишен… Закроешь глаза и кажется, будто я опять в коротеньком платье бегаю по этим до-рожкам и вот-вот позовёт меня бабушка».
И по крутой лестнице, по которой сейчас иду я, взбегала она в свою светёлку. Или у окна, подперев голову рукой, сидела, подолгу вглядываясь вдаль. С какой щемящей тоской будет вспоминать она эти минуты, живя за границей. Её влечёт, тянет на родину, и из любого «красивого далека» она возвращается сюда. «Я в Нерехте! Опять на родине, дышу её возду-хом…Ах, какие чудесные здесь вечера! Я долго гуляю в саду, смотрю на небо, шелестит ве-тер, кузнечики стрекочут в кустах, становится темно…Я у окна своей комнаты. Внизу раскинулся тёмной массой город. На большой равнине, где-то в средней полосе России, меж зелёных лугов затерялся городишко Нерехта, люди настроили себе крошечных домиков, живут в них, спят спокойно…»
И будущего своего она не мыслила без Нерехты. «Здесь я чувствую себя куда лучше… Ви-деть кругом себя обновляющую природу – это такая радость, которая никогда надоесть не может».
6 января 2009 г.
Иду по направлению к Крестовоздвиженской церкви и вспоминаю: «Мои мысли летят к ро-дине…» - писала Лиза. Через три границы она спешила домой в канун Рождества…
Она вернулась, чтобы навсегда стать частью нерехтской земли…Куст сирени, белый мрамор с серебряной лилией на кресте – скромная могила близ храма, долгие годы неухоженная, но, к счастью, не потерянная, а даже (благодаря поддержке меценатов) восстановленная в пер-воначальном виде. Родственники Дьяконовых разъехались, поэтому чаще могилу посещают работники музея, сердобольные прихожане да теперь ещё школьники.
…Смахну варежкой налетевший снежок. Постою и услышу звенящую тишину…
«Что есть жизнь?..» - спрашивала Лиза и сама себе отвечала: «Творчество!»
Вероятно, так. Ведь именно творчество, воплощённое в слове, способно протягивать ниточку сквозь века. Такой «ариадниной нитью» в лабиринтах времени стал для меня «Дневник русской женщины» Елизаветы Дьяконовой, три части которого вышли в свет в 1904 году благодаря брату Лизы, Александру Александровичу Дьяконову (любимому брату Шурке, ставшему актёром двух театров). Он перевёл его и на английский, немецкий, французский языки. То было время расцвета политической «весны». Такой же бурный период культурного и общественного обновления переживает Россия, на мой взгляд, и сейчас. А свидетельство тому – повторное издание дневника Лизы в 2002 и в 2006 гг.
«Люблю подолгу вглядываться в изображение…Воображение переносит в прошлое – вос-создаёт его, и люди становятся, как живые. Так лучше понимаешь историю. Десятки лекций не стоят одного старинного документа, старинных гравюр…Главное что? – уметь понять, перевоплотиться в этих исчезнувших людей, и тогда эта прошлая жизнь станет понятной…, почему они жили, думали, действовали так, а не иначе…»
Лиза…Смогла ли я хоть чуточку приблизиться к тебе, дотянуться до тебя сквозь века своей мыслью, словом, взглядом?..
Тишина и покой в музейных залах – смятение в моей душе. Но это…ничего, жизнь всё рас-ставит по своим местам.
А если вы ещё не были в единственном в своём роде музее русской женщины «Одна из мно-гих», приходите.
Увидите – полюбите, а полюбите – поверите!..
… Поздняя в этом году зима. Тихо кружась, опускаются на землю снежинки. И я не спеша возвращаюсь после уроков домой. Вот так же, может быть, падал снег и сто лет назад, когда шла из женской прогимназии этой улочкой юная Лиза Дьяконова. « Милая Нерехта! Твой воздух действует на меня благотворно. Я оживляюсь при одном твоём виде», - напишет она в своём дневнике, который будет вести с 11 лет («…если жизнь мне поставит veto, то пусть останется этот дневник…»).
Почему я вдруг о ней вспомнила? Вероятно потому, что увидела наш краеведческий музей, в котором сейчас располагается экспозиция с романтичным названием «Одна из многих…» Я не раз бывала здесь (с мамой, с одноклассниками…), но…рука помимо воли открывает тяжёлую дверь с витиеватой ручкой, шум города тает за спиной, постепенно удаляясь. Взбегаю по ступенькам… «Здравствуй, Лиза!»- мысленно произношу я, обращаясь к портрету, который встречает меня сразу у порога. Мне кажется, он удался. Собраны и уло-жены вокруг чуть склонённой головы льняные волосы, форменное платье… Ну почему, почему ты считала себя некрасивой? Или все девочки в 11 лет очень придирчивы к своей внешности? Мне, девятикласснице 21 века, хочется говорить с тобой. И, я верю, наш диалог состоится: я буду задавать тебе вопросы и ждать ответов из твоего туманного далека, а отве-ты эти придут ко мне строками твоего дневника, размещёнными вдоль всей экспозиции. И я буду вновь и вновь проживать с тобой твою короткую, но такую яркую, насыщенную собы-тиями жизнь.
«Чем больше вспоминаешь, точно уходишь вглубь старого сада: везде попадаются забытые старые тропинки, внезапно встают дорогие, давно, давно исчезнувшие лица».
Вот портрет твоего отца во фраке. Щёголь, пользовавшийся успехом у дам, владевший анг-лийским языком, а по-французски объяснявшийся в любви матери. Он единственный в Костромском уезде окончил Коммерческую Московскую Академию. Благодаря ему семья богатела и процветала. А рядом – молодая, прелестная женщина с детски тоненькой, хрупкой фигурой, с характером твёрдым, резким, властным.
«В нашем купеческом быту всё счастье, всё благополучие жизни построено на деньгах…»
Так было всегда: деньги – сытость, деньги – счастье, деньги – успех… И как же понять мате-ри, что её старшая дочь (маленькая, беленькая девочка) мечтает о большем: «Моя цель жизни – послужить народному прогрессу, по одной из неотложных его частей – народному обра-зованию…» А всё: устои, порядки, законы – против неё: «В Нерехте не принято давать доче-рям какое-либо образование, кроме «домашнего» и гимназии с правом Домашней учитель-ницы».
«Средняя масса людей провинции, городов, так называемый интеллигентный круг, не теряют ли они время?» Нет, Лиза не намерена терять отпущенные ей судьбой годы. «Моя цель – Высшие женские Курсы в Петербурге»…
Читаю вновь и вновь строки дневника Лизы, которые ведут меня по экспозиции музея, и снова возвращаюсь глазами к портрету матери. Под ним установлен граммофон. Служитель-ница музея (в виде исключения ) ставит пластинку, и сквозь шипение пробивается старая, давно забытая мелодия, навевая грусть… А всё могло быть иначе, если бы мама поняла свою дочь. Да, на долю изящной женщины тоже выпало немало испытаний. Лизе исполнилось 12 лет, когда после болезни умер отец. Мать, забрав детей, уезжает к ярославской родне. «Мальчиков надо выучить, девочек удачно выдать замуж. А эта строптивица собралась на курсы! Да кто же потом женится на Вале? Хоть бы о судьбе сестры подумала!» - возможно, так рассуждала мать, не давая согласия Лизе на продолжение учёбы (а тогда оно требовалось девушкам, не достигшим возраста 21 года) и лишая за непослушание наследства не только её, но и других дочерей.
«Серебряная медаль!! Аттестат!!...В проповеди к окончившим курс гимназии отец Клавдий увещевал: «Воспитанницы, куда вы разойдётесь, в какие стороны раскинет вас судьба? Буде-те ли вы богатыми невестами производить фурор в ваших захолустьях, будете ли вы просто жить дома, т. е. ничего не делать, или бегать по грошовым урокам? Может быть, будете сельскими учительницами и сгинете без вести в дальних сёлах, или замуж выйдете и на базар будете ходить с корзинкой в руке и грязно одетой прислугой позади? Во всех случаях судьба ваша скверная…»
Она решилась изменить судьбу женщины в России, но в домашних не нашла понимания, даже любимая бабушка (вот её портрет справа) говорила: «Бог с тобой, Лиза, выйдешь замуж, ну, зачем тебе эти курсы, ведь говорят, все курсистки курят». Около портрета бабушки оформлен уголок, изображающий Пасхальный стол в доме Дьяконовых: самовар, варенье, кулич, всегда свежие баранки. «…Была тихая пасхальная ночь. В большом доме Дьяконовых в угловой комнате мерцал огонёк лампады, озаряя её уютную обстановку, стол, мягкое кресло, а в кресле старушку. Это и есть бабушка».
Вздыхаю про себя: «Как это трудно – бороться с близкими, родными людьми». И как трудно быть в любом деле первым. Она дойдёт до министра образования и добьётся…
«Я – на курсах…Моя цель жизни – передо мной…» Кажется, даже дышится свободнее и крылья вырастают за спиной. Теперь у неё две родины: Нерехта и Петербург – духовная ро-дина. За время учёбы Лиза побывает во многих городах России. Фотографии в следующей витрине – свидетельство тому. Нижний Новгород, Москва, Казань, Ярославль, Кострома, Ростов…
«Я возвратилась из Нижнего с выставки. Видела всю нашу Русь – матушку…Бесконечны равнины моей родины, столицы и города…
Москва! В ней человек незаметно исчезает в общей массе. Только входя в Кремль, проника-ешься благоговением…
В Ярославле невозможно описать всю красоту Волги…
Кострома с берега – точно русская купчиха расползлась в ширину. Самое замечательное в ней – Ипатьевский монастырь…
В Ростове церкви отличаются богатым убранством, здесь я без счёту ездила в церковь…» И во всех поездках сопровождает Лизу портрет Л. Н. Толстого (он тоже сохранился, а на полях паспарту по-французски девичьим бисерным почерком идут размышления о жизни, о Бо-ге…) После поездки в Казань она напишет своему духовному наставнику: «Лев Николаевич! Пришлось ехать к голодающим в Казанскую губернию. Защемило сердце: 300 лет прошло с времён взятия Казани, а уровень культурного развития покорённого народа – тот же. Необходимо просвещение».
«Ещё в детстве я, зачитываясь Житиями Святых, мечтала о подвигах, о монастырях… мечта-ла образовать женский университет в России…» «Я на Курсах… начала ясно осознавать мо-гущество науки. Всё проходит, наука же – единственное относительно вечное, которое существует на этой земле…, но человек никогда не должен забывать, что он сотворён по образу и подобию Божию…» «Сперва я решила поехать в деревню, заниматься физическим трудом, заниматься с крестьянскими ребятами, так жить до весны, потом – за границу, проникнуть на юридическое поприще. Надо быть застрельщиком». А женщин – юристов на тот момент в России не было. «Отчего не предложить женщине новый путь?.. В Париж! В Сорбонну!..»
Парижу и Лондону посвящены в музее два витража. Могу подолгу стоять около них, уносясь мыслью вслед за строками Лизиного дневника. Ощущаю масштаб этих городов и, кажется, даже слышу шум улиц…
«Париж, 1 декабря 1900 г. Моя комнатка – самая дешёвая в нашем маленьком пансио-не…Холод в Париже зимой сильнее, чем у нас в России, потому что нет снегу – под ногами холодный камень, в доме тоже холодно…»
«Вакации провела в Лондоне. Если Петербург мал по сравнению с Парижем, то Париж по-кажется невелик в сравнении с Лондоном. Лондон, город громадный, город – чудовище, раз-давил, уничтожил меня. Бесконечные улицы, дома, шум экипажей…»
А вот фотография Лизы той поры в русском сарафане и кокошнике. Так она одевалась за границей, ведь «это наше русское, родное».
Следующий витраж – изображение роскошного тирольского водопада Луиза – и притягива-ет, и отталкивает меня. Притягивает красотой гор, которые так любила Лиза, отталкивает – неотвратимостью трагичной развязки. «Декабрьская ночь 1900 года…Мы на пороге Нового Века, во всех уголках земного шара ждут его…» «Я тороплюсь уехать из Парижа…С нетер-пением жду, скоро ли буду в маленьком немецком городке…»
«Еду в Тироль… Я давно полюбила горы, от них веет спокойной, неподвижной, охранной силой…Они скрывают новые, ещё неведомые места…» В Тироле она должна была встре-титься с ярославской тётушкой и сестрой, подлечиться в пансионате.
…Шёл дождь, ужасная погода, но она всё равно ушла гулять в горы и не вернулась…
Через два дня пастух нашёл её тело и аккуратно сложенные на берегу вещи…
«А далеко в России с колоколен семи церквей нёсся торжественный благовест…»
Все вещи Лизы убрались в дорожный кофр…Кусочек булыжной мостовой, коляска с прито-роченным сзади кофром, дамский зонтик – яркие экспонаты «Музея русской женщины», «одной из многих», как она себя называла.
Что же ещё? Окидываю окружающие предметы взглядом…Книжный шкаф. В нём собраны произведения авторов, которых предпочитала Лиза, и семейный альбом, с моим любимым портретом, где струятся по плечам льняные волосы Лизы, а взор погружён внутрь. Вот фис-гармония, а над ней – портреты потомков рода Дьяконовых.
«Я не хотела бы умереть, не оставив следа на земле!..» Мечта Лизы сбылась, есть её продол-жение на земле. Тот след, о котором она грезила и не предполагала, каким он будет. А среди потомков Дьяконовых много людей так же, как и она, послуживших отечеству и оставивших в истории свои имена. Это и актриса Малого театра Александра Александровна Дьяконова-Щепкина, и актриса Государственного Камерного Драматического театра Надежда Валентиновна Катрановская, и доктор технических наук, профессор МГТУ им. Баумана, академик Международной Академии Автоматизации Георгий Борисович Евгеньев…
25 декабря. 2008 г.
В нашем Доме Творчества Юных сегодня бал-маскарад. Спешу туда. Вот уже и ворота, и сам дом, бледно-розовый, с колоннами и мемориальной табличкой, гласящей о том, что некогда этим домом владели Дьяконовы. Да-да, именно здесь и прошло детство Лизы.
«По происхождению я – чистая купчиха, ярославская, ростовская, нерехтская. Мы жили в маленьком уездном городке. Ах, как все жили! Большой старый дом был точно муравейник, сверху донизу полон народа. Все жили по-старинному под одной крышей».
«С наступлением лета начинается опять моя обычная «тоска по родине», меня тянет домой, в Нерехту…родной уголок! Здесь каждое окошко в доме, кустик – всё близко сердцу. Бегу в старый запущенный сад, вожусь с ягодами, целый день на жаре, возвращаюсь с корзиной вишен… Закроешь глаза и кажется, будто я опять в коротеньком платье бегаю по этим до-рожкам и вот-вот позовёт меня бабушка».
И по крутой лестнице, по которой сейчас иду я, взбегала она в свою светёлку. Или у окна, подперев голову рукой, сидела, подолгу вглядываясь вдаль. С какой щемящей тоской будет вспоминать она эти минуты, живя за границей. Её влечёт, тянет на родину, и из любого «красивого далека» она возвращается сюда. «Я в Нерехте! Опять на родине, дышу её возду-хом…Ах, какие чудесные здесь вечера! Я долго гуляю в саду, смотрю на небо, шелестит ве-тер, кузнечики стрекочут в кустах, становится темно…Я у окна своей комнаты. Внизу раскинулся тёмной массой город. На большой равнине, где-то в средней полосе России, меж зелёных лугов затерялся городишко Нерехта, люди настроили себе крошечных домиков, живут в них, спят спокойно…»
И будущего своего она не мыслила без Нерехты. «Здесь я чувствую себя куда лучше… Ви-деть кругом себя обновляющую природу – это такая радость, которая никогда надоесть не может».
6 января 2009 г.
Иду по направлению к Крестовоздвиженской церкви и вспоминаю: «Мои мысли летят к ро-дине…» - писала Лиза. Через три границы она спешила домой в канун Рождества…
Она вернулась, чтобы навсегда стать частью нерехтской земли…Куст сирени, белый мрамор с серебряной лилией на кресте – скромная могила близ храма, долгие годы неухоженная, но, к счастью, не потерянная, а даже (благодаря поддержке меценатов) восстановленная в пер-воначальном виде. Родственники Дьяконовых разъехались, поэтому чаще могилу посещают работники музея, сердобольные прихожане да теперь ещё школьники.
…Смахну варежкой налетевший снежок. Постою и услышу звенящую тишину…
«Что есть жизнь?..» - спрашивала Лиза и сама себе отвечала: «Творчество!»
Вероятно, так. Ведь именно творчество, воплощённое в слове, способно протягивать ниточку сквозь века. Такой «ариадниной нитью» в лабиринтах времени стал для меня «Дневник русской женщины» Елизаветы Дьяконовой, три части которого вышли в свет в 1904 году благодаря брату Лизы, Александру Александровичу Дьяконову (любимому брату Шурке, ставшему актёром двух театров). Он перевёл его и на английский, немецкий, французский языки. То было время расцвета политической «весны». Такой же бурный период культурного и общественного обновления переживает Россия, на мой взгляд, и сейчас. А свидетельство тому – повторное издание дневника Лизы в 2002 и в 2006 гг.
«Люблю подолгу вглядываться в изображение…Воображение переносит в прошлое – вос-создаёт его, и люди становятся, как живые. Так лучше понимаешь историю. Десятки лекций не стоят одного старинного документа, старинных гравюр…Главное что? – уметь понять, перевоплотиться в этих исчезнувших людей, и тогда эта прошлая жизнь станет понятной…, почему они жили, думали, действовали так, а не иначе…»
Лиза…Смогла ли я хоть чуточку приблизиться к тебе, дотянуться до тебя сквозь века своей мыслью, словом, взглядом?..
Тишина и покой в музейных залах – смятение в моей душе. Но это…ничего, жизнь всё рас-ставит по своим местам.
А если вы ещё не были в единственном в своём роде музее русской женщины «Одна из мно-гих», приходите.
Увидите – полюбите, а полюбите – поверите!..
Ширяева Ольга, 15 лет, Нерехта
Рейтинг: 1
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |