Урал
Возможно, это не скромно, но я хочу немного написать о своей жизни на седом Урале, куда увезла меня мама, в надежде вылечить после травмы.
В Кировской области врачи от меня отказались после двух месяцев лечения и предложили маме поместить меня в психо - неврологический диспансер посёлка Ганино, и вывести меня на группу инвалидности. Мамочка с таким вердиктом не согласилась и, более того, очень испугалась, что они (врачи) насильно претворят в жизнь своё предписание, так как сама она, после полученных травм, была не только выведена на группу инвалидности, но и ограничена в родительских правах в связи с заболеванием. Поэтому, взяв в РУО справку – вывод на моё индивидуальное обучение, она сгребла меня в охапку, купила билеты на поезд, и мы отправились в путь. По причине болезни меня не только не интересовал проплывающий за окнами вагона пейзаж, но и раздражало всё вокруг: и стук колёс, и грязные матрацы и одеяла, и окружение в вагоне, и чай, который пах плесенью. Я плакала, капризничала, кричала на маму, но она, превозмогая свою боль, терпела и ласково меня успокаивала: делала массаж, рассказывала про Урал, потакала всем моим прихотям, потому что, как никто другой, понимала моё состояние, ведь она сама прошла через всё это: адскую боль, потерю памяти, раздражительность, нервозность, слёзы по – пустякам. Она молча терпела все мои выходки, о которых я ничего не помнила и знала только по рассказам близких: «…сидишь ,кушаешь ложкой суп из тарелки и вдруг…огромные слёзы закапают в тарелку, в следующую секунду – тарелка вместе с супом летит в маму или в стену, которая отделана кафельной плиткой, после чего на кафеле с каждым днём появлялись всё новые трещинки». Сейчас эти трещинки, как немые свидетели того состояния, как укор мне – так было…
На место добрались в полночь, переночевали у маминых друзей, а вернее - у бывших учеников. Мама всю ночь не спала, как и я, постанывала от боли, а утром, только забрезжил рассвет, чмокнула меня в макушку, осторожно выскользнула из – под одеяла, пахнувшего лавандой и табаком, тихонько оделась и ушла, обещав скоро вернуться. Я закрыла глаза и забылась тяжёлым сном. Часто во сне вскрикивала, громко плакала, просыпалась от того, что хозяйка, тётя Ирина, медик по профессии, тихонько будила меня, поила какими – то травками, гладила по спинке и снова укладывала спать... Мама появилась в обед счастливая, улыбающаяся. Сказала, что всё складывается, как нельзя лучше, она устроилась на работу к «новым русским авторитетам» на стройку помощником каменщика и охранником по контракту на полтора года бесплатно, а взамен они помогут меня вылечить. Сразу же собрала мои вещи, вызвала «такси» и увезла меня в больницу, где нас уже встречала главврач. Не задавая вопросов маме, она взяла меня за руку, поздоровалась, приветливо улыбнулась, познакомилась со мной и мамой, и пригласила к себе в кабинет, весь заставленный комнатными цветами в вязаных разноцветных горшочках и заваленный мягкими большими и маленькими игрушками. Игрушки были везде: на столах, полочках, подоконнике. Мне особенно понравился один мишка, и Елена Сергеевна (главный врач) это сразу поняла. Она сказала, что мама сейчас поедет на работу, а мы с Мишуткой пойдём в палату к другим девочкам и мальчикам, и будем восстанавливать своё здоровье и память, будем заново учиться считать и красиво писать, учить стихи, а через месяц мама приедет за нами с Мишей и мы, не только поедем с ней домой, но и сможем ходить в школу, продолжать учиться.
Прошёл месяц, нас с Мишуткой мама забрала домой, хотя это был вовсе не дом, а строительный вагончик с нарами в два этажа. В полутёмном вагончике дышать было нечем, клубы синего табачного дыма перемешались с запахом, приготовленных к употреблению бичпакетов и вонью от непросушенных носков, рабочей обуви и одежды. Войдя в вагончик и увидев шесть бородатых, грязных мужиков, я забыла поздороваться, как просила мама, а сразу попятилась назад, но натолкнулась на маму. Она обняла меня, прижала к себе и попросила с недельку потерпеть, а потом нам «дадут» отдельный вагончик, и повела меня в дальний уголок, отгороженный ширмой из картонной коробки от холодильника. Там были одноэтажные нары, размером 1,5*1, на которых вместо матраца лежало несколько слоёв картона, укутанных простынью, наволочка, набитая нашими кофточками, заменяла подушку, одеялом служили наши пальто-пуховики. Усадив меня на «кровать», мама вышла и вернулась через минутку, неся кружку молока и хлеб. Я удивилась, откуда у неё деньги на еду, ведь она говорила, что её пенсию по инвалидности ей не перевели, так как нет прописки, и хозяин за работу не платит? Мама улыбнулась и объяснила, что в обеденный перерыв бежит на болото, которое совсем рядом со стройкой и собирает моховики и клюкву, а вечером, после работы, едет на попутках в город, продаёт и уже скопила деньги, чтобы выкупить мне уколы ещё на месяц, так как курс лечения не окончен.
После больницы я стала спокойнее, но капризничала всё-равно часто: раздражал запах немытых бомжей, всю ночь кашляющих и чесоточных каких – то, вкус супа, жёсткость «матраца». Я понимала, что маме и так очень тяжело, ведь она весила пятьдесят четыре килограмма, а мешок цемента, который она тащила в гору на спине – пятьдесят килограммов. Приготовление раствора, разгрузка и подноска кирпичей, уборка вагона, ежедневный сбор грибов и ягод, приготовление пищи – всё ложилось на её плечи, да тут ещё я! Елена Сергеевна научила меня снимать напряжение – часто разговаривать с Мишуткой, делиться всеми секретами с ним и уходить в сосновый бор и громко петь песни, как Витас. Это мне действительно помогало. В воскресение давался всем выходной и мы устраивали «баню»: мама грела на плитке воду, выгоняла всех мужиков из вагона, промывала пол и все нары хозяйственным мылом, потом снова грела воду, ставила меня в таз и мыла, при этом очень торопилась, чтобы не простудить, так как электротены не прогревали вагончик как следует. Сама мама мылась на улице и осенью, и зимой, сделав «душевую кабину» из коробки из-под холодильника. Я брала ковш, забиралась на поддоны из-под кирпича, аккуратно уложенные мамой стопками, из ведра зачерпывала воду и поливала сверху в коробку на маму. Она быстро намыливала мочалку, растиралась ей докрасна, моментально смывала мыло и принималась за мытьё головы. В этой «кабинке» это было самым трудным занятием, так как волосы у нас с мамой были ниже пояса и очень густые. Пока она прополаскивала их, снег, на котором она стояла босыми ногами, весь таял от тёплой воды, из «кабинки» шёл пар…
Зимой спали в пальто, а три дня, во время выходных и зимних праздников, в сорока градусный мороз мама жила в вагончике без тепла вообще, так как тэны сгорели, а хозяин не приезжал, напарник охраны уехал в город и напился, на работу не вышел. Тогда мама очень простудилась, но продолжала работать, меня на праздники брала тётя Ирина к себе.
…Вместо обещанной недельки, мы прожили с мамой в вагоне полтора года. После новогодних праздников ей разрешили получать пенсию по временной прописке, которую помогла оформить тётя Ирина. Мама заметно повеселела, хотя ночами стонать от боли во сне не переставала, но стала реже плакать. Появились яблоки, яйца, мама готовила еду мне, но если я не успевала съесть, то бомжи всё съедали, ничего мне не оставляли. Я не хотела сначала расстраивать маму, но потом рассказала, она их призывала к совести, но… бесполезно, как только она ночью или днём уходила в обход территории ,они снова всё съедали… После того, как меня выписали из больницы и перевели на домашнее лечение, мы каждый день с мамой занимались уроками. Первые полгода – был кошмаррр! Я читала две строчки и тут же забывала, о чём прочитала. Мама терпеливо просила вспомнить ну хоть одно словосочетание, гладила меня по головке, чмокала в носик, говорила, что я – умница, читала сама и пересказывала мне текст, нарочно сбиваясь, потом перечитывала снова и пересказывала. Для тренировки памяти нарисовала игру «меморина». Считать заново мы учились на сосновых шишках. Я пыталась понять, что значит «прибавить к 2 шишкам 1», две шишки я держала в левой руке, а одну в правой, но «сложить» или «прибавить» не могла вместе, делала из них кучку и всё…в мозгах эхо: «2+1, 2+1, 2+1» и…поток слёз! Почему получится «3», как говорит мама – не понимала. Считала: 1, 1, 1 перебирая пальчики, а мама говорила: «Нет, Галенька – 1, 2, 3…», но почему 2, ведь этот пальчик тоже один, и этот – один??
Да…маминому терпению можно позавидовать – учитель от Бога! Постепенно я выучила (или вспомнила?) таблицу сложения, осилила таблицу умножения, стала запоминать стихи и мама предложила мне попробовать пойти в общеобразовательную школу в пятый класс.
В Кировской области врачи от меня отказались после двух месяцев лечения и предложили маме поместить меня в психо - неврологический диспансер посёлка Ганино, и вывести меня на группу инвалидности. Мамочка с таким вердиктом не согласилась и, более того, очень испугалась, что они (врачи) насильно претворят в жизнь своё предписание, так как сама она, после полученных травм, была не только выведена на группу инвалидности, но и ограничена в родительских правах в связи с заболеванием. Поэтому, взяв в РУО справку – вывод на моё индивидуальное обучение, она сгребла меня в охапку, купила билеты на поезд, и мы отправились в путь. По причине болезни меня не только не интересовал проплывающий за окнами вагона пейзаж, но и раздражало всё вокруг: и стук колёс, и грязные матрацы и одеяла, и окружение в вагоне, и чай, который пах плесенью. Я плакала, капризничала, кричала на маму, но она, превозмогая свою боль, терпела и ласково меня успокаивала: делала массаж, рассказывала про Урал, потакала всем моим прихотям, потому что, как никто другой, понимала моё состояние, ведь она сама прошла через всё это: адскую боль, потерю памяти, раздражительность, нервозность, слёзы по – пустякам. Она молча терпела все мои выходки, о которых я ничего не помнила и знала только по рассказам близких: «…сидишь ,кушаешь ложкой суп из тарелки и вдруг…огромные слёзы закапают в тарелку, в следующую секунду – тарелка вместе с супом летит в маму или в стену, которая отделана кафельной плиткой, после чего на кафеле с каждым днём появлялись всё новые трещинки». Сейчас эти трещинки, как немые свидетели того состояния, как укор мне – так было…
На место добрались в полночь, переночевали у маминых друзей, а вернее - у бывших учеников. Мама всю ночь не спала, как и я, постанывала от боли, а утром, только забрезжил рассвет, чмокнула меня в макушку, осторожно выскользнула из – под одеяла, пахнувшего лавандой и табаком, тихонько оделась и ушла, обещав скоро вернуться. Я закрыла глаза и забылась тяжёлым сном. Часто во сне вскрикивала, громко плакала, просыпалась от того, что хозяйка, тётя Ирина, медик по профессии, тихонько будила меня, поила какими – то травками, гладила по спинке и снова укладывала спать... Мама появилась в обед счастливая, улыбающаяся. Сказала, что всё складывается, как нельзя лучше, она устроилась на работу к «новым русским авторитетам» на стройку помощником каменщика и охранником по контракту на полтора года бесплатно, а взамен они помогут меня вылечить. Сразу же собрала мои вещи, вызвала «такси» и увезла меня в больницу, где нас уже встречала главврач. Не задавая вопросов маме, она взяла меня за руку, поздоровалась, приветливо улыбнулась, познакомилась со мной и мамой, и пригласила к себе в кабинет, весь заставленный комнатными цветами в вязаных разноцветных горшочках и заваленный мягкими большими и маленькими игрушками. Игрушки были везде: на столах, полочках, подоконнике. Мне особенно понравился один мишка, и Елена Сергеевна (главный врач) это сразу поняла. Она сказала, что мама сейчас поедет на работу, а мы с Мишуткой пойдём в палату к другим девочкам и мальчикам, и будем восстанавливать своё здоровье и память, будем заново учиться считать и красиво писать, учить стихи, а через месяц мама приедет за нами с Мишей и мы, не только поедем с ней домой, но и сможем ходить в школу, продолжать учиться.
Прошёл месяц, нас с Мишуткой мама забрала домой, хотя это был вовсе не дом, а строительный вагончик с нарами в два этажа. В полутёмном вагончике дышать было нечем, клубы синего табачного дыма перемешались с запахом, приготовленных к употреблению бичпакетов и вонью от непросушенных носков, рабочей обуви и одежды. Войдя в вагончик и увидев шесть бородатых, грязных мужиков, я забыла поздороваться, как просила мама, а сразу попятилась назад, но натолкнулась на маму. Она обняла меня, прижала к себе и попросила с недельку потерпеть, а потом нам «дадут» отдельный вагончик, и повела меня в дальний уголок, отгороженный ширмой из картонной коробки от холодильника. Там были одноэтажные нары, размером 1,5*1, на которых вместо матраца лежало несколько слоёв картона, укутанных простынью, наволочка, набитая нашими кофточками, заменяла подушку, одеялом служили наши пальто-пуховики. Усадив меня на «кровать», мама вышла и вернулась через минутку, неся кружку молока и хлеб. Я удивилась, откуда у неё деньги на еду, ведь она говорила, что её пенсию по инвалидности ей не перевели, так как нет прописки, и хозяин за работу не платит? Мама улыбнулась и объяснила, что в обеденный перерыв бежит на болото, которое совсем рядом со стройкой и собирает моховики и клюкву, а вечером, после работы, едет на попутках в город, продаёт и уже скопила деньги, чтобы выкупить мне уколы ещё на месяц, так как курс лечения не окончен.
После больницы я стала спокойнее, но капризничала всё-равно часто: раздражал запах немытых бомжей, всю ночь кашляющих и чесоточных каких – то, вкус супа, жёсткость «матраца». Я понимала, что маме и так очень тяжело, ведь она весила пятьдесят четыре килограмма, а мешок цемента, который она тащила в гору на спине – пятьдесят килограммов. Приготовление раствора, разгрузка и подноска кирпичей, уборка вагона, ежедневный сбор грибов и ягод, приготовление пищи – всё ложилось на её плечи, да тут ещё я! Елена Сергеевна научила меня снимать напряжение – часто разговаривать с Мишуткой, делиться всеми секретами с ним и уходить в сосновый бор и громко петь песни, как Витас. Это мне действительно помогало. В воскресение давался всем выходной и мы устраивали «баню»: мама грела на плитке воду, выгоняла всех мужиков из вагона, промывала пол и все нары хозяйственным мылом, потом снова грела воду, ставила меня в таз и мыла, при этом очень торопилась, чтобы не простудить, так как электротены не прогревали вагончик как следует. Сама мама мылась на улице и осенью, и зимой, сделав «душевую кабину» из коробки из-под холодильника. Я брала ковш, забиралась на поддоны из-под кирпича, аккуратно уложенные мамой стопками, из ведра зачерпывала воду и поливала сверху в коробку на маму. Она быстро намыливала мочалку, растиралась ей докрасна, моментально смывала мыло и принималась за мытьё головы. В этой «кабинке» это было самым трудным занятием, так как волосы у нас с мамой были ниже пояса и очень густые. Пока она прополаскивала их, снег, на котором она стояла босыми ногами, весь таял от тёплой воды, из «кабинки» шёл пар…
Зимой спали в пальто, а три дня, во время выходных и зимних праздников, в сорока градусный мороз мама жила в вагончике без тепла вообще, так как тэны сгорели, а хозяин не приезжал, напарник охраны уехал в город и напился, на работу не вышел. Тогда мама очень простудилась, но продолжала работать, меня на праздники брала тётя Ирина к себе.
…Вместо обещанной недельки, мы прожили с мамой в вагоне полтора года. После новогодних праздников ей разрешили получать пенсию по временной прописке, которую помогла оформить тётя Ирина. Мама заметно повеселела, хотя ночами стонать от боли во сне не переставала, но стала реже плакать. Появились яблоки, яйца, мама готовила еду мне, но если я не успевала съесть, то бомжи всё съедали, ничего мне не оставляли. Я не хотела сначала расстраивать маму, но потом рассказала, она их призывала к совести, но… бесполезно, как только она ночью или днём уходила в обход территории ,они снова всё съедали… После того, как меня выписали из больницы и перевели на домашнее лечение, мы каждый день с мамой занимались уроками. Первые полгода – был кошмаррр! Я читала две строчки и тут же забывала, о чём прочитала. Мама терпеливо просила вспомнить ну хоть одно словосочетание, гладила меня по головке, чмокала в носик, говорила, что я – умница, читала сама и пересказывала мне текст, нарочно сбиваясь, потом перечитывала снова и пересказывала. Для тренировки памяти нарисовала игру «меморина». Считать заново мы учились на сосновых шишках. Я пыталась понять, что значит «прибавить к 2 шишкам 1», две шишки я держала в левой руке, а одну в правой, но «сложить» или «прибавить» не могла вместе, делала из них кучку и всё…в мозгах эхо: «2+1, 2+1, 2+1» и…поток слёз! Почему получится «3», как говорит мама – не понимала. Считала: 1, 1, 1 перебирая пальчики, а мама говорила: «Нет, Галенька – 1, 2, 3…», но почему 2, ведь этот пальчик тоже один, и этот – один??
Да…маминому терпению можно позавидовать – учитель от Бога! Постепенно я выучила (или вспомнила?) таблицу сложения, осилила таблицу умножения, стала запоминать стихи и мама предложила мне попробовать пойти в общеобразовательную школу в пятый класс.
Малкова Ангелина, 17 лет, с. Коршик
Рейтинг: 8
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |