Сила воробьиной песни

«Нет в России семьи такой, где б ни памятен был свой герой…»

Рассказ-быль

Дом на Ждановской набережной. Спрятался внутри двора - колодца.
Дом этот многое помнит. Помнит он и нахохливавшегося воробья, жившего в печной трубе зимой 1941 - 1942 года. Каким ветром занесло пичугу в засыпанный битым кирпичом двор-колодец к этому тогда ещё двухэтажному зданию, никто объяснить не мог. Все птицы и звери исчезли из этих мест еще осенью, когда бомбы и снаряды начали падать на город так густо, что от стен многих домов оставались одни развалины и руины. Они как будто жаловались на горькую судьбу и советовали во время обстрела города зарываться поглубже в землю, прятаться в щели а не сидеть возле печных труб. Но…
…появился воробей в тот момент, когда во двор вкатился старый грузовик. В кузове его, среди ящиков с чем-то необходимым для госпиталя, лежали раненые. Лежали, прижавшись к друг другу, чтобы как-то согреться, спрятав носы в поднятые воротники шинелей. Раненых привезли из-под Кировска, оттуда, где было страшнее, чем в городе, где в холодные зимние дни и ночи снег перемешался с черной землей и человеческой кровью. Чуть живой, не чирикая даже, воробей наблюдал за заторможенным движением внизу. Сначала открылась дверь двухэтажного здания (да, да, в этом доме, на крыше которого пытался согреться воробышек, в блокадную зиму располагался госпиталь!), к машине медленно подбежали четыре девушки в телогрейках. Санитары – мужчины, сопровождавшие раненых, как-то неуклюже спрыгнули из кузова на землю. Они тоже окоченели и замёрзли за время пути. Наконец раненых начали «сгружать»: одних, которые еще могли двигаться, сразу же уводили, вернее, затаскивали, в здание; других или клали на носилки (их позже занесут в госпиталь санитары), или оттаскивали в сторону и укладывали, как дрова, в поленницу. Одного бойца с перевязанной какими-то дырявыми тряпками грудью сняли с машины, положили рядом с крыльцом дома – приготовились так же, как и других умерших по дороге, оттащить в сторону…
- Санитар Иванов! Помогите девушке! – раздался голос, видимо,дежурного врача.
Воробей, следящий за происходящим, нагнул головку, чтобы увидеть говорящего, и покатился с крыши вниз. Холод успел и с птицей сделать свое дело.Он перестал быть похожим на тех воробьёв, которые беззаботно и весело летали и чирикали. Если раньше, точнее поздней осенью, он ещё мог сам добывать себе пропитание, сейчас просто падал от бессилия. Холод забрал из тельца последнее тепло. Силы иссякли. Покатился воробей с крыши вниз и, как камень, упал прямо на перевязанную грудь лежащего около крыльца «умершего» солдата. Рука «умершего» дернулась, поднялась к груди и ладонью накрыла птичье тельце…
Так вот боец и воробей оказались в госпитале, где провели целых три долгих холодных месяца. Ели из одной миски, пили из одной кружки, спали на одной раскладушке, напоминавшей козлы с натянутым сверху брезентом. Ранение в грудь было очень серьезным, и если бы не воробей, то рядовой Гусев Иван Александрович, так звали бойца, страдал от боли гораздо дольше. Птичка окрепла быстро: отогрелась в палате, «полакомилась» найденной на полу хлебной крошкой – много ли надо пичуге! Каждое утро она садилась на грудь Ивана Александровича, что-то объясняла ему на своем птичьем языке, чирикая, летала над раскладушкой, подбадривая солдата своей воробьиной песней. Словно психотерапевт, заставляла своим щебетанием верить в жизнь. Как оказалось, воробей в госпитале всем стал нужен, просто необходим. Слушая чириканье воробья, тяжелораненые веселели и быстрее шли на поправку, несмотря на длинные холодные и голодные блокадные дни и ночи. Воробей успевал побывать во всех палатах, почирикать и разнести вести не только раненым, но и врачам, разбудить весь госпиталь. Словом, хорошо было пичуге рядом с бойцами.
Из госпиталя рядовой Гусев выписался в конце марта 1942, когда на улице стали таять сугробы и вся вода стекала в реки. Медленно через разрушенные фашистами и безжизненные районы Ленинграда продвигался Иван Александрович, ненависть к врагу от увиденного закипала в нем и заставляла ускорять шаг. Он шел в сторону станции «Ржевка», откуда на машине с другими смелыми защитниками Ленинграда должен был проследовать в свою воинскую часть, находящуюся между Мгой и Кировском. Боец шел, а над ним, не отставая, кружила и щебетала птица. Это был воробей, провожавший Гусева И. А.. Но солдат ускорял шаг, и птице стало сложнее следовать за ним. До Ржевки воробей не долетел. Отстал. Видимо, не хватило силенок. Он смотрел вслед Ивану, и и и из его чёрных глазок покатилась слеза - не хотел воробушек расставаться с другом.
О воробье жена и четверо детей Ивана Александровича узнали из треугольного смятого письма, которое отправил Гусев в родную Вологду по возвращении в часть. Пришло оно в Вологду вместе с другим, казенным… В нем сообщалось, что рядовой Гусев Иван Александрович погиб смертью храбрых, защищая деревню Торталово Мгинского района Ленинградской области, в январе 1943 г.
Письмо, как и похоронка, хранятся у внучки Гусева И.А. Тихомировой Лии Александровны. Каждый год Лия Александровна приезжает (теперь уже со своими внуками!) в мае в Ленинград, чтобы побывать около дома на Ждановской набережной, где три месяца вместе с воробьем «жил» ее дед, которого она никогда не видела, но представляет, как выглядел солдат. А еще она обязательно посещает мемориал «Синявинские высоты». Там находятся братские захоронения погибших за Родину защитников Ленинграда. На мемориальной табличке одной из могил высечено: « Гусев И.А. ряд.» Именно здесь, рядом с этой надписью, подолгу грустит женщина и радуется, когда на могилу с чириканьем прилетает маленькая воробьиная стайка. (А это всегда происходит!) Видимо, и потомки воробья из госпиталя хранят память о Гусеве И.А.
…Оглянетесь. Может, те пичуги, пьющие из лужи, сидящие на ветке, спящие в гнезде, парящие в воздухе, дерущиеся на земле тоже хранят память о тех, кто погиб в войну? Помните о тех, кто уже не придёт никогда, кто ценой своей жизни подарил нам чистое небо, яркое солнце и мирную землю. Берегите жизнь…

Даша Доильницына, 13 лет, Санкт_петербург

Рейтинг: 32