- Тсс…
В ушах играет воображаемая драматическая композиция с надрывающимся сильным голосом солистки. Я пою вместе с ней вполголоса. Голос мой не так уж и хорош на слух окружающих, поэтому я стараюсь наслаждаться как можно тише.
- Тсс…
Только сейчас я услышал возмущённое шипение женщины, сидевшей со своим спящим ребёнком на нижней полке. Глаза её во тьме вагона предупреждающе сверкали. Свет станционных фонарей полосами стрелял в тёмные молчаливые купе вагонов. Ещё одна незначительная станция.
Музыку пришлось убрать из головы. А ведь так не хотелось думать. Ночь только началась, дорога продлится до утра. Мне не привыкать. До этого города и обратно домой я почти всегда добирался в ночь, самое опасное время для поездок.
Совсем недавно выяснил, почему опасно передвигаться на поезде ночью. Скорее всего, вывод этот важен лишь для меня. Но откуда я знаю? Мысли могут повторяться и в других людях, со всеми случается подобное, то же, что и с тобой…
Вот этим ночь и опасна. Начинаешь много думать. Хаотично мысли носятся в твоей голове. Уже четвёртая такая поездка за этот месяц, и я точно знаю, что такое времяпровождение до хорошего не доведёт. Утро будет сонным, пессимистичным, холодным и одиноким.
В вагоне сразу стало душно. Это всё мысли. Шумно. Женщина на нижней полке захрапела. Её ребёнок (я так и не обратил внимания, мальчик это или девочка) открыл свой редкий зубами рот, выставил его как будто на обзор пролетающим мимо деревьям. Зима. Вообще-то весна уже, но там, где мы проезжаем, всюду снег.
Напротив меня, на правой верхней, укутался в полосатый плед тощий мужчина. Помню, когда он зашёл в вагон, мне подумалось, что он пьёт. Его высушенное тело ещё более омрачал безразличный взгляд водянистых глаз. От него не воняло, но душа его болезненно держалась за тело. Я даже его пожалел. Минуту пожалел, а потом забыл о нём. Ведь что я знаю и что я могу?
Под моей полкой расположилась какая-то странная девушка. Я не помню точно, почему она странная, но знаю, что мне не понравились её губы. Тонкие, в постоянной усмешке губы. Мне всегда думалось, что женщины должны улыбаться, постоянно. У них ведь это так хорошо получается. Моя мать улыбалась…
Стало совсем невыносимо. Спрыгнул осторожно, проверил, взял ли телефон (зачем я это сделал? кому позвонишь ночью?), и вышел в коридор.
Здесь дышалось свободней. Прохладно. Дёрнулись плечи, руки полезли в карманы. Ничего страшного, я ненадолго.
О чём я? Да, в детстве я был очень чувствительным. Ха! да и сейчас тоже. Не скажу, что это хорошо, это плохо. В последние полгода мне уже легче с этим справляться. Зачем выражать сочувствие, если люди открыто от него отказываются? По крайней мере, мне пока такие только и попадались.…
Вот и Лида вспомнилась. Вот и телефон в руках. Замерзающие пальцы листают фотографии, застывшие глаза послушно следят за пёстрым мерцанием. Слишком уж я чувствительный. После неё…

«Удалить». Да, пожалуй, надо. Надо жить дальше.
А той девушке, что в моём вагоне, я скажу, что у неё красивая улыбка. Она улыбнётся, ведь она обязательно мне улыбнётся!
Так надоело думать, что всё ужасно… Что вокруг всё мёртво, что я сам какой-то мертвенно бледный, что проблемы мои слишком тяжёлые, что смерть матери слишком неподъёмная для принятия, для прощения, для прощания, что у меня нет сил что-то изменить даже в моей жизни.
Не стыдно нуждаться в свете. Да любой – нуждается! А кто дарить будет? Кто?
Купить. Всё меньше в нашей жизни того, чего нельзя купить.
«Ты будешь счастлив, ты будешь гореть,
Если свет тот в себе найдёшь.
Ты сможешь любого согреть,
Простившись со словом ложь.
Бой в сердце, как бой в часах.
Твои мысли и те не вечны.
Будь же добр одолеть свой страх,
Страх, что кажется нам бесконечным».
Хм.… А я думал, что забыл. Нет, ещё помню. Тогда я считал её гением, пока она мне улыбалась и пока была мною любима, пока она гордо смотрела вперёд, и я мечтал смотреть в эту даль с нею вместе… Забавно, как много в нас стремления, когда мы любим. Любим того, кого, по сути, вообще не знаем.
Ловлю себя на том, что улыбаюсь. Ну да…
«Какая разница кого,
Когда, зачем и кто откуда?
Как долго? – тоже ерунда.
Уж лучше – как?
И верить в чудо…»
Как сейчас помню свой вопрос: «Лида, ты меня совсем не знаешь! Ты соображаешь, что делаешь?» Она мне и ответила так, как только она умела, стихами.
Так много она знала и как паршиво жила. Думаешь, зачем бог даёт людям таланты, когда они и с обычными бытовыми проблемами справиться не могут? Сам себе и отвечаешь: чтобы научились бороться. Бороться с собой. А мы всё с другими, да за какие-то дешёвые призы…
Я даже не помню, когда решил что-то поменять. Меня больше удивляет, почему я смирился с уходом из семьи отца и не начал задумываться уже тогда? Даже после смерти матери в моей голове и мысли не было, что я должен обдумать и решить, как жить дальше. Всё казалось настолько понятным и очевидным, решения приходили сами собой, и не было подозрения, что я могу сделать что-то не так.
Наверно, всё стало происходить после Лиды. Всё – это вот эти бессонные ночи в поезде, поиск своего пути, сомнения по каждому поводу. Словом – потеря опоры. Моё тело гуляет в какой-то невесомости, глупо барахтается руками и ногами, пытается за что-нибудь ухватиться. Глаза отчаянно ищут любое яркое пятно, на которое можно со спокойной совестью смотреть вдоволь. Ярких пятен много, но открыто любоваться ими – стыдно.

Ещё немного, и я совсем отчаюсь. А этого мне никак нельзя допустить. У меня в мечтах ещё мелькают картинки счастливой старости, и до неё мне необходимо именно дожить, а не просуществовать. Хотя надежды на такой исход пока нет.
Шевелю пальцами. Но ощущения, что я ими шевелю, нет и в помине. Мёрзну, надо возвращаться.
Открыл дверь своего купе, у окна змеились губы в тонкой усмешке.
- Не спится? – прошептали они.
Девушка, которую я назвал странной, сидела, скрививши спину.
- Выпрямись.
Её глаза вдруг вытаращились на меня и в следующую секунду она беззвучно смеялась. ЧуднАя.
- Садись, - она улыбнулась.
Да, девушкам идёт улыбка.
Присел рядом.
- Что это ты вздумал меня воспитывать? – продолжала она.
- Девушка с кривой спиной некрасива.
- А ты консервативен. Расслабься, сейчас другое время.
- Время другое, люди те же. Впрочем, я не настаиваю.
Забрался на свою верхнюю полку, достал недавно купленный вязаный свитер, одел, руки спрятал в карманы, лежу, греюсь.
- Эй! Как зовут? – подала голос соседка снизу.
- Кого? Ленина? – съязвил я.
- Тебя, дурень, - заскрипел её шёпот.
Молчу. Смелые девушки пошли и невоспитанные.
- Спускайся, поговорим.
- Спасибо, но не стоит, - я указал рукой на полосатый плед и женщину с ребёнком.
- Ну да, конечно, - слово «конечно» она произнесла с особым удовольствием, даже протянула звук [э], - Тогда выйдем?
Она встала, и её голова смотрела теперь на меня выжидающе.
- Я только что оттуда и возвращаться не собираюсь. Холодно.
Девушка хитро улыбнулась, её руки облокотились на мою полку. Хочет залезть.
- Так я согрею, - улыбнулась мне она.
Улыбнулась она как-то неприятно.
Я лёг так, чтобы она ясно видела моё лицо, особенно его выражение.
- Сгинь, нечистая.
- Больно надо! – в голос сказала она.
Глаза её вспыхнули яростно, губы скривились. Голова юркнула вниз.
- Сухарь! – злобно долбанула она ногой мою полку.
- Уймитесь, граждане, - пьяно проворчал полосатый плед.
Под моей полкой что-то зашипело.
И почему я думал, что она может оказаться нормальной?
Затихла.
Какое отвратительное чувство, грязное, отторгающее. Даже думать об этом не хочется. Сколько там на часах?

Полвторого. Не густо.
Так и происходит. Ты к людям по-доброму, а они вдруг хотят от тебя того, чего ты им дать не сможешь в силу своих убеждений, принципов и прочего подобного. Что за пустые надежды и открытая наглость? Человек рождён быть свободным. Зачем привязываться к кому-то и быть зависимым от кого-то?
Наверно, я не был зависим от отца, и матери, и Лиды. Слишком легко я всех отпустил. Почему-то я не могу вспоминать об утерянном каждый день. Теперь не могу. Во мне открылась жажда, жажда улыбок, светлого чувства, радости. Очень хочется читать только весёлые книги, смотреть только комедии, дружить с оптимистами. И думаешь, что так и до наркотиков недалеко, ибо какой дурак сможет постоянно улыбаться, видя вокруг ужасные реалии.
В эти бессонные ночи упираешься в один и тот же тупик. Что делать? Как жить? Кому доверять? Кого любить? Что вообще со всем этим делать? Вопросы обо всём сразу ждут ответа, напирают, душат.
Легче! Надо жить легче.
Пусть я буду в глазах людей дураком, но буду улыбаться, видеть в людях хорошее и любить в них это, буду жутко вежливым, буду наивным простаком. Ведь когда-то я уже жил так. Только раньше меня к этому побуждали. Отец провёл со мной целый месяц лета, когда мне было пятнадцать. С тех пор я с надеждой жду августа. Мать заставляла меня играть на фортепьяно. Сейчас я не могу пройти мимо этого инструмента. Он напоминает мне о маминой строгости, мне этой жёсткой руки очень не хватает. Садясь за инструмент, я вдруг ощущаю её властные карие глаза за спиной, но больше не плачу. Я улыбаюсь. Я стал сильным, благодаря тебе, мама.
Лида, ты научила меня любить. Любить своё дело, любить детали, любить вообще всё, что существует на этом свете. И я даже разучился тебя ненавидеть за твой немой уход из моей жизни.
Зато я остался трусом. Я до сих пор боюсь чувствовать себя счастливым, когда на самом деле счастлив. Я почему-то думаю, что счастье и так уйдёт и зачем радоваться каким-то жалким минутам? Каким-то жалким минутам…
Только когда уходят все люди, которые могли тебя к чему-то побуждать, вдруг понимаешь, что ты трус. Что ты боишься самого элементарного – чувствовать. Я же могу радоваться просто так!Не для чего-то, не ради кого-то. Просто так.
Свесил голову с полки. Девушка спит.
- Прости за грубость, но ты, правда, можешь быть лучше, - прошептал я и вдруг представил, как дарю ей цветы и говорю эти самые слова, а ещё говорю, что у неё красивая улыбка. Она должна знать.
Люди должны знать свои хорошие стороны. Надо хотя бы попытаться сказать им об этом.
Я снова лёг. Руки согрелись, расположились спокойно на моей груди. Мне неожиданно хорошо. Я неожиданно очень счастлив. Наверно, меня посетила правильная мысль. От плохой мысли не может быть так чисто и хорошо на душе.
Очень хочется спать, и я засну, и сегодняшнее утро уже не будет таким блёклым и пессимистичным.
Я буду улыбаться. Ведь людям так идёт улыбка!

Алёна Зборовская, 17 лет, Арсеньев

Рейтинг: 8