Пандора
Потом мы долго не могли вспомнить ее имя. Она осталась для нас Пандорой. А ведь у нее было другое, свое имя.
Я вспомнил, как она впервые пришла в класс. Это было сразу же после зимних каникул. В начале самой длинной и трудной третьей четверти. Новогодние праздники не прошли даром, но оказались слишком короткими. Правда, мы уже устали от безделья, телевизора и компьютеров. Так что приход новенькой был приятным разнообразием.
Ее звали Света. Ее отца, военного, перевели в наш город, и она пришла в нашу школу и в наш класс. У нее были русые длинные волосы, чуть выпуклые серые глаза, личико сердечком и хорошая фигура. Мальчикам она сразу понравилась, да и девчонкам тоже. Почему? Потому, что сразу чувствовалось, что она не станет для них соперницей. Не лидер, не заучка – отличница, не красавица. Замечательно!
Её посадили на последнюю парту у окна. Там сидел самый тихий мальчик в классе, которого обижали даже девочки. Хотя, все эти рассаживания были весьма условны. Так класс сидел только на уроках алгебры и геометрии, которые вела классная. А вот на других уроках…
Пару дней все внимание было направлено на новенькую. Девчонки с ней разговаривали, окружив тесным кругом. Мы ее толкали на переменах и даже провожали домой. А потом она стала такой же, как все. Это мы так думали. А зря… Оказалось, что она совсем не такая. Лучше, правильней, чище…
В первый раз мы это поняли, когда она вступилась за Диму, с которым ее посадили. Дима был… Он был очень тихим и не очень умным. Но как-то ему удавалось переходить из класса в класс. Мы все учились вместе, с первого класса. В пятом классе к нам пришло несколько человек, но они быстро потеряли отличительные признаки и слились с нашим классом. Так вот, Дима иногда даже получал пятерки, чем страшно радовал нас, мальчишек и удивлял учителей. Но он был странным, очень. А в школе – это приговор. Среди ребят существовал негласный договор, по которому никто не говорил Диме ничего плохого или обидного. Но никто и не дружил с ним. Сесть с ним было «Фу»!
И вот Света, посмотрев на все это несколько дней, во время классного часа попросила слова. Она сказала, что мы все ей очень понравились, что мы замечательные, но мы не умеем говорить правду себе и другим. Вот Дима, например, - сказала она. - Вы же не уважаете его. Но вы боитесь сказать ему об этом. А Дима? Он тоже молчит и не говорит вам о том, как мучительно для него ваше отношение.
Мы слушали и понимали, что она права. Она честная и добрая, а мы так привыкли лгать, что уже просто не можем сказать Диме правду, да и себе самим. Очень хотелось промолчать и спустить все на тормозах. Лично я уже сто раз пожалел, что не свалил с классного часа на тренировку. Думаю, что пожалел не только я.
А наша классная вдруг решила, что это замечательный повод заняться нашим воспитанием. Она горячо поддержала Свету:
- Правильно, мы привыкли и не видим своих проблем и недостатков. Вот давайте работать над собой. Пусть каждый скажет, как он относится к Диме и пусть Дима скажет.
Блин!!! Вот это влипли. Отболтаться не получится, потому что все напряжены и очень внимательны. Тут ты либо говоришь правду, либо ты трепло. А быть треплом очень не хочется. Что же делать?
А классная уже дирижирует:
- Вот, девочки, вы и начинайте!- и показывает на первую парту у стены.
Господи, хоть бы они ничего не сказали. Есть ведь старый, испытанный способ. Можно всегда отмазаться. Типа, а мне нечего сказать. Вот только хватит ли у девчонок ума? Нет, не ума, а терпения или терпимости, что ли. Тут весь вопрос в том, зацепит их или нет.
А классная настаивает. Но нет, пока молчат, как партизаны. Но тут Света говорит:
- Лиля, вот ты на перемене Димин портфель пинала, кричала, чтобы он шел на свое место. А что же ты сейчас молчишь? Струсила?
Ничего себе развод! Тут и не захочешь, а ответишь. Ну, Лиля и ответила. Она встала, глаза злые, узкие как щелочки, от злости даже заикаться стала. Все замерли. А она как топором или не знаю уж, с чем сравнить. Коротко, жестко, резко:
- Да, я его презираю. Да и все его презирают. Он урод. И сидеть или разговаривать с ним я никогда не буду. А ребята его не дразнят только потому, что боятся, что он их тайком зарежет. Он же психически больной.
Ну, все, искра брошена, огонь заполыхал. Может быть, мы так и считали… Но она обвинила нас в трусости! И понеслось. Закричало сразу несколько человек. Но громче всех кричал Сашка. Он всегда не любил девчонок, а Лильку – особенно.
- Да ты сама психическая! Ты вспомни, как ты орала и от нас бегала, когда мы с майскими жуками за вами гонялись. А Димка, между прочим, вас даже не трогает.
Дальше в классе стоял сплошной крик. Понять что-то было невозможно. Ну взорвали, ну добились, насладитесь и успокойтесь, но нет… Дай спросить Диму!
Впервые мы услышали, как он кричит. Это был полу крик, полу плачь. Он говорил что-то непонятное. Пришлось затихнуть и прислушаться. Это был мат. Неумелый, бессвязный набор слов, который хрипло вырывался из его горла. Классная остолбенела. Видимо, она знала значение слов, которые слышала. Но ничего сказать она не успела. Димка схватил свой рюкзак и выбежал из класса. Это был повод. Мы заорали и побежали за ним.
Это мы знали, что мы хотим смыться из класса и от этих разборок. Но он то не знал! Он решил, что мы гонимся за ним.
Мы догнали его возле раздевалки. Он бросил портфель и спиной вжался в решетку раздевалки. Мы замерли. Сашка попробовал прервать молчание:
- Дим!
- Заткнитесь, - истерично закричал Димка. – Я вас ненавижу. Вы все меня презираете. Вы мной девчонок пугаете, я знаю.
Крыть было нечем, это была правда. Продолжать разборки никому не хотелось. Но что-то надо было делать. Самый сильный в классе, Ромка, примирительно сказал:
- Димон, да брось ты. Дурацкая история. Мы к тебе хорошо относимся. Правда.
- И ты со мной за одну парту сядешь? – с вызовом спросил Димка.
Рома, как правило, думал долго, но тут времени не было.
- Ну, сяду, конечно. А что?
- Не верю! Вы всегда врали и сейчас врете.
- Ну, знаешь…
Это был конфликт. Сказать Ромке, что он врет, безнаказанно не мог никто. Спас нас дежурный учитель, который явно подозревал, что в его дежурство затевается что-то незаконное. Он открыл нам раздевалку и под его пристальным взглядом мы вышли из школы.
Димка, как всегда, пошел домой один. Он и жил в другой стороне. Раньше это казалось нормальным, а вот сегодня как-то больно резануло, когда его фигура, чуть сгорбившись, удалялась от школы.
Вечером мне позвонил Пашка. Его не было в школе. Я пересказал ему коротко, что произошло. Пашка взвился. Ну, чтобы понять это, надо знать Пашку. В нем столько эмоций, что учителя просто обжигаются об него. Он настолько яркий, что не заметить его невозможно, а вот любят его немногие. В смысле, учителя. Ребята его и любят, и уважают. Есть в нем что-то от клинка – такой же прямой, светлый и ярый.
Так вот, Пашка взорвался.
- Да они одурели? Надо немедленно что-то делать!
Немедленно - для него это не просто слова. Трубку Пашка бросил. Значит, начал обзванивать других. Я вздохнул и сел за комп. В чате было много наших. На чат ворвался Пашка и закидал всех своими возмущенными репликами. Главная мысль была – с девчонками надо разобраться! Я вышел из чата и сел делать уроки. Завтра их не спишешь или я не знаю Пашку.
На следующий день, на уроке алгебры, Пашка попросил слова. Ничего плохого не подозревавшая классная слово ему дала. Мало ли объявлений бывает. Но Пашка начал с места в карьер:
- Девчонки! Вы вчера совершили подлость! Вы видите, Димка сегодня даже не пришел.
Точно, на последней парте никого не было. А Пашка продолжал:
- Вы что, крайнего нашли? Да мы про каждую из вас такое сказать можем!
Мне хотелось биться головой об парту… Помог, называется! Решил проблему! Что сейчас будет… Может быть хоть у классной ума больше? Нет, она рада. Господи, почему же учителя такие … наивные. Это же не поиски правды, а поиски виноватого! А классная:
- Вот и скажи, а бросаться такими словами нельзя. За свои слова отвечать надо.
Это Пашке – то… Ну, он и сказал:
- Правду, да? Хорошо. Я презираю Сухушку за то, что она не только зубрилка и заучка, но и свои оценки у учителей выпрашивает. А ее мама ходит к учителям с пакетами. И к вам, между прочим, тоже. Это же все видят.
Я такой тишины в классе никогда не слышал. А Пашке уже было все равно. Он продолжал:
- Анька с Лерой на переменах целуются и лапают друг дружку. Ребят то у них нет, вот и докатились до лесбиянской любви. На них даже старшеклассники приходят смотреть. Это что – нормально? А то вам Димка ненормальный…Настя с Таней слухи распускают. Про всех… А потом смотрят, как народ отношения выясняет и смеются. Вот про Дрона сказали, что он в вожатую влюбился. Всю дверь в вожатскую фломастерами расписали.
Дальше я слушал невнимательно, потому что Дрон – это я. И история моя очень непростая. Так вот кому я за это спасибо сказать должен. Думаю, я немножко сошел с ума. Потому что я встал и пошел к девчонкам. Я не знал, что я буду делать, а вот они, думаю, знали. Они визжали, и от их визга у меня зашумело в ушах. Я пришел в себя от крика Ромки:
- Дрон, ты что?
Я что? Оказалось, что я сбил две парты и тащил за собой на руке Ромку и Колю, двух самых сильных ребят в классе. Что было бы дальше – не знаю, но тут кто-то испуганно крикнул:
- Смотрите, классная…
Классная сидела за учительским столом как-то странно, боком и хватала ртом воздух. Мы столпились возле нее и смотрели, как бараны. Никто не знал, что делать в такой ситуации. Вадик попытался пошутить, что по ОБЖ нам бы двойки поставили. На него цыкнули и он заткнулся. Тут в класс вбежала медсестра, а за ней маячил Сашка. Да, он единственный что-то сделал. Медсестра выгнала нас из класса и послала меня и Сашку за завучем.
Мы пошли, нет, мы побежали в кабинет к завучу. Я начал:
- Ольга Николаевна, там наша классная умирает…
Я сказал и понял, что сказал что-то не то. Сашка пнул меня локтем в бок и бодренько сказал:
- Да нет, просто ей плохо стало, и медсестра просила Вас позвать.
Этот день превратился в сплошной кошмар. Классную забрала скорая, меня и Пашку вызывали к директору, девчонки кооперировались и готовились к войне.
И война началась. Я и не представлял, сколько ненависти могут испытывать друг к другу люди, проучившиеся вместе с первого класса. Много. Мы вывернули наизнанку души. Мы вспомнили все обиды, вплоть до сломанного карандаша во втором классе и оттоптанных ног на уроке ритмики. Мы ненавидели друг друга со всей силой страсти. Мы перестали здороваться. В классе сидели только отдельно. Да и внутри у девчонок и у ребят шли жесткие разборки. Учителя в класс входили с опаской и говорили, что не ожидали от нас такого.
Чем больше мы выплескивали обиды, тем больше их накапливалось. Мы пытались выдавить ненависть, как прыщ, а он все рос и рос. Назревал взрыв. Для этого нужно было только бросить искру.
Вдруг стало можно сказать человеку не стесняясь, что ты о нем думаешь. Это казалось благом. Пока не касалось тебя лично. О себе узнавал так много интересного. Оказалось, что тебя только терпели, урода такого, а втайне тихо ненавидели. В эти дни девчонки часто плакали. К этому быстро привыкли и перестали обращать внимание. Второй волной стало, когда стали плакать ребята. К этому привыкнуть было труднее. Первого до слез довели Вадика. Это не было удивительно, но на это было трудно смотреть. Тут же ему сказали, что он не пацан и никогда им не был. А вот вторым довели Сашку, потом меня.
Я перестал ходить в школу. Так прошло два дня. Я лежал дома и натирал градусник. Мама верила и оставляла меня в покое. Но покоя не было. Я решил попросить ее перевести меня в другую школу. Уже начал обдумывать аргументы, но тут прибежал Пашка. Еще с порога, он мне крикнул:
- Дрон, завтра чтобы был в классе!
- Зачем?
- Так больше жить нельзя! Завтра будем выяснять отношения. Окончательно!
Я был сыт этим по горло. Но Пашка сказал6
- Ты же пацанов не бросишь? Тут каждый человек на счету…
- …
И я пошел в школу.
Идти туда не хотелось. Мне казалось, что все смотрят на меня и думают, что…
В классе было холодно и напряженно. Опущенные глаза, поджатые губы. Это больно царапнуло прямо по сердцу, и я понял, что Пашка прав. Так жить просто невозможно. Надо что-то делать или уходить. Уйти было проще. Для меня. Но не для Пашки. Он твердо решил, что эту ситуацию надо менять.
На большой перемене мы собрались в классе и Пашка сказал, обращаясь к девчонкам:
- Может, поговорим.
- С тобой, что ли, маломерок недоделанный? – визгливо ответила Асеева, которая действительно, была чуть ли не вдвое выше Пашки.
Смутить Пашку было сложно, но на это и у него не нашлось слов. А дальше все произошло совершенно случайно. Перед разговором Пашка крутил в руках линейку, от волнения, наверное. Она вырвалась у него из рук и, вращаясь, полетела прямо в лицо Асеевой. Анька завизжала и вцепилась в Пашку. Это было сигналом. Началась массовая потасовка. Кто кого бил – не знаю. Но это зрелище я не забуду никогда. Злые потные лица, искаженные яростью и спины, спины.
В сознание нас привел голос директора. Под его крик мы расползлись по партам. Он долго что-то говорил, но мы не слушали, хотя и сидели тихо. Он вышел, и в класс вошла наша первая учительница – Любовь Владимировна.
- Здравствуйте, дети! – сказала она и мы встали. Встали все, и девчонки, и мальчишки… А я ощутил себя в четвертом классе и чуть не разревелся. Потому, что мне было стыдно перед ней и потому, что я знал, что теперь все будет хорошо. А она села за учительский стол и смотрела на нас. Она так умела: строго, но добро.
- Вы решили меня удивить? – спросила она негромко. Отвечать не хотелось.
- Я хорошо знаю вас и понимаю, чтобы произошло такое, должны быть очень серьезные причины. Правда?
Мы дружно закивали.
- Так что же случилось?
Света снова взяла слово. Меня аж передернуло. Я помнил, как все это началось. А она сказала:
- Это произошло потому, что мы не умеем говорить друг другу правду. Я попробовала сказать правду о Диме и вот, что получилось.
И она вкратце рассказала всю нашу историю. Любовь Владимировна внимательно слушала, а мы стали приходить в себя: зашевелились, начали шептаться. Но вот Света закончила и села.
Любовь Владимировна встала и внимательно осмотрела класс. Ее взгляд задержался на каждом. Мы снова затихли. Было стыдно. За что? За все! А она сказала:
- Дети, вы стали гораздо умнее, правда? Вы точно знаете, сколько будет девятью девять. Правда, Зеленин?
Никич на автомате ответил: «Восемьдесят один». Мы фыркнули.
- Вы не делаете ошибок в словарных словах. Правда, Монахов? Стас только покраснел, но головы не поднял.
- Вы знаете историю, географию, биологию и ОБЖ. Правда, Гвоздев?
- А что я? – взвился Сашка.
- Так почему вы не понимаете, что говорить правду и делать больно человеку – совсем не одно и то же. Света, ты хотела сделать добро, не так ли? А ты подумала о том, что вскрывать проблемы тоже надо осторожно. Слово, это как скальпель хирурга – может спасти, а может убить. Знаешь, кого ты мне напоминаешь? В греческой мифологии есть такая героиня – Пандора. Ей было интересно посмотреть, что находится в закрытом ларце и она его открыла. А боги заточили туда все беды, которые только можно представить: болезни, вражду, ненависть, ссоры… Вот и ты выпустила на волю страшную вещь – желание сказать другому человеку, какой он плохой. А может быть лучше посмотреть на человека с другой стороны – какой он хороший? Я то точно знаю, что все вы – замечательные. Ваши слабости оборачиваются сильными сторонами в другом. Света, а ты не задумывалась, почему они не говорили Диме раньше того, что сказали сейчас? Они любили его. Таким, какой он есть. И гордились его успехами. Жаль, что никто вовремя не напомнил вам о любви, вместо того, чтобы учить ненависти. Я не разочарована вами, нет. Но я огорчена. Паша!
Пашка вскочил.
- Что ты устроил со своей жаждой справедливости? Не превращайся в фанатика, который ради святой цели готов уничтожит всех, кто ей не соответствует. Ты же умеешь думать, только не всегда успеваешь. Твои эмоции захлестывают тебя.
- А что, Пашка больше всех виноват? – не утерпел Сашка.
- Нет, он не виноват. Вы все – пострадавшие. Только он самый активный из пострадавших.
- Никита!
Никич встал тихо, как он умел.
- Ты же его друг и знаешь, как Пашу заносит. Где ты был со своим аналитическим умом и острым чувством справедливости.
Сашка опять встрял:
- Нет, ну Любовь Владимировна! Мы что, маленькие? Почему это Пашка и Никита виноваты? А девчонки?
- Саша!
Сашка радостно вскочил.
- Ты не изменился. Да и все вы не изменились, хоть и выросли. Ты говоришь девочки?
- Настя!
Настя Карзанова встала нехотя и посмотрела исподлобья.
- Правильно, Настя, что не хочешь смотреть на меня. Я то знаю, насколько девочки слушают тебя. Или это не так?
Это было так, и знали об этом все. Скажи Карзанова: «Тихо» и никто бы больше не пикнул. Что-то попыталась вякнуть Асеева. Любовь Владимировна не пропустила этого:
- Аня! Ты же лучше других знаешь, как больно, когда к тебе относятся предвзято.
Асеева зарыдала, но из класса не ушла. А Любовь Владимировна продолжала:
- Рома!
Рома удивился, но, конечно, встал.
- Ты самый сильный не только в классе, но и на параллели. А для чего тебе сила, если она только физическая? Ты не смог взять на себя смелость решить эту ситуацию.
- Оля!
- А ее то за что? – взвился Сашка.
- Оля, а ты что молчала? Ты же совесть класса?
- Меня не слышали и не слушали.
- Нужно уметь заставить себя слушать, если в этом есть необходимость. Правда?
Мы молчали. Стояло уже пол класса, а тем, кто сидел было не легче. Неожиданно встал Вадик:
- Я тоже виноват, Любовь Владимировна!
- Конечно, уже тем, что не пришел ко мне и не рассказал о том, что происходит в классе.
Мы захохотали. Мы смеялись до колик, до икоты. Мы смеялись не только над Вадимом, который всегда славился тем, что все докладывал учителям. Мы смеялись, выплескивая свой стыд, свою боль. Мы смеялись с облегчением. Любовь Владимировна тоже улыбнулась и махнула рукой – садитесь. И тогда начался разговор. Мы говорили долго, о многом. Никто не отпрашивался, никто не спешил. Мы помирились и нашли в себе силы простить друг друга. Разошлись мы поздно, но на душе было легко. Впервые за все это время.
Дальше события пошли своим чередом. Наша классная вышла из больницы, и мы все вместе сделали вид, что ничего не произошло. Димку родители отправили в санаторий, и вернулся он к нам только через месяц и был встречен радостными криками. А к Свете прозвище Пандора пристало намертво. Только носила она его недолго. Еще до конца третьей четверти она уехала из города. А вот для нас она так и осталась Пандорой. И когда Пашка, вспомнив все это, попытался обвинить ее во всем, мы с Никичем дружно ему сказали:
- Паш, не будь Пандорой. Повторения не хочется.
Я вспомнил, как она впервые пришла в класс. Это было сразу же после зимних каникул. В начале самой длинной и трудной третьей четверти. Новогодние праздники не прошли даром, но оказались слишком короткими. Правда, мы уже устали от безделья, телевизора и компьютеров. Так что приход новенькой был приятным разнообразием.
Ее звали Света. Ее отца, военного, перевели в наш город, и она пришла в нашу школу и в наш класс. У нее были русые длинные волосы, чуть выпуклые серые глаза, личико сердечком и хорошая фигура. Мальчикам она сразу понравилась, да и девчонкам тоже. Почему? Потому, что сразу чувствовалось, что она не станет для них соперницей. Не лидер, не заучка – отличница, не красавица. Замечательно!
Её посадили на последнюю парту у окна. Там сидел самый тихий мальчик в классе, которого обижали даже девочки. Хотя, все эти рассаживания были весьма условны. Так класс сидел только на уроках алгебры и геометрии, которые вела классная. А вот на других уроках…
Пару дней все внимание было направлено на новенькую. Девчонки с ней разговаривали, окружив тесным кругом. Мы ее толкали на переменах и даже провожали домой. А потом она стала такой же, как все. Это мы так думали. А зря… Оказалось, что она совсем не такая. Лучше, правильней, чище…
В первый раз мы это поняли, когда она вступилась за Диму, с которым ее посадили. Дима был… Он был очень тихим и не очень умным. Но как-то ему удавалось переходить из класса в класс. Мы все учились вместе, с первого класса. В пятом классе к нам пришло несколько человек, но они быстро потеряли отличительные признаки и слились с нашим классом. Так вот, Дима иногда даже получал пятерки, чем страшно радовал нас, мальчишек и удивлял учителей. Но он был странным, очень. А в школе – это приговор. Среди ребят существовал негласный договор, по которому никто не говорил Диме ничего плохого или обидного. Но никто и не дружил с ним. Сесть с ним было «Фу»!
И вот Света, посмотрев на все это несколько дней, во время классного часа попросила слова. Она сказала, что мы все ей очень понравились, что мы замечательные, но мы не умеем говорить правду себе и другим. Вот Дима, например, - сказала она. - Вы же не уважаете его. Но вы боитесь сказать ему об этом. А Дима? Он тоже молчит и не говорит вам о том, как мучительно для него ваше отношение.
Мы слушали и понимали, что она права. Она честная и добрая, а мы так привыкли лгать, что уже просто не можем сказать Диме правду, да и себе самим. Очень хотелось промолчать и спустить все на тормозах. Лично я уже сто раз пожалел, что не свалил с классного часа на тренировку. Думаю, что пожалел не только я.
А наша классная вдруг решила, что это замечательный повод заняться нашим воспитанием. Она горячо поддержала Свету:
- Правильно, мы привыкли и не видим своих проблем и недостатков. Вот давайте работать над собой. Пусть каждый скажет, как он относится к Диме и пусть Дима скажет.
Блин!!! Вот это влипли. Отболтаться не получится, потому что все напряжены и очень внимательны. Тут ты либо говоришь правду, либо ты трепло. А быть треплом очень не хочется. Что же делать?
А классная уже дирижирует:
- Вот, девочки, вы и начинайте!- и показывает на первую парту у стены.
Господи, хоть бы они ничего не сказали. Есть ведь старый, испытанный способ. Можно всегда отмазаться. Типа, а мне нечего сказать. Вот только хватит ли у девчонок ума? Нет, не ума, а терпения или терпимости, что ли. Тут весь вопрос в том, зацепит их или нет.
А классная настаивает. Но нет, пока молчат, как партизаны. Но тут Света говорит:
- Лиля, вот ты на перемене Димин портфель пинала, кричала, чтобы он шел на свое место. А что же ты сейчас молчишь? Струсила?
Ничего себе развод! Тут и не захочешь, а ответишь. Ну, Лиля и ответила. Она встала, глаза злые, узкие как щелочки, от злости даже заикаться стала. Все замерли. А она как топором или не знаю уж, с чем сравнить. Коротко, жестко, резко:
- Да, я его презираю. Да и все его презирают. Он урод. И сидеть или разговаривать с ним я никогда не буду. А ребята его не дразнят только потому, что боятся, что он их тайком зарежет. Он же психически больной.
Ну, все, искра брошена, огонь заполыхал. Может быть, мы так и считали… Но она обвинила нас в трусости! И понеслось. Закричало сразу несколько человек. Но громче всех кричал Сашка. Он всегда не любил девчонок, а Лильку – особенно.
- Да ты сама психическая! Ты вспомни, как ты орала и от нас бегала, когда мы с майскими жуками за вами гонялись. А Димка, между прочим, вас даже не трогает.
Дальше в классе стоял сплошной крик. Понять что-то было невозможно. Ну взорвали, ну добились, насладитесь и успокойтесь, но нет… Дай спросить Диму!
Впервые мы услышали, как он кричит. Это был полу крик, полу плачь. Он говорил что-то непонятное. Пришлось затихнуть и прислушаться. Это был мат. Неумелый, бессвязный набор слов, который хрипло вырывался из его горла. Классная остолбенела. Видимо, она знала значение слов, которые слышала. Но ничего сказать она не успела. Димка схватил свой рюкзак и выбежал из класса. Это был повод. Мы заорали и побежали за ним.
Это мы знали, что мы хотим смыться из класса и от этих разборок. Но он то не знал! Он решил, что мы гонимся за ним.
Мы догнали его возле раздевалки. Он бросил портфель и спиной вжался в решетку раздевалки. Мы замерли. Сашка попробовал прервать молчание:
- Дим!
- Заткнитесь, - истерично закричал Димка. – Я вас ненавижу. Вы все меня презираете. Вы мной девчонок пугаете, я знаю.
Крыть было нечем, это была правда. Продолжать разборки никому не хотелось. Но что-то надо было делать. Самый сильный в классе, Ромка, примирительно сказал:
- Димон, да брось ты. Дурацкая история. Мы к тебе хорошо относимся. Правда.
- И ты со мной за одну парту сядешь? – с вызовом спросил Димка.
Рома, как правило, думал долго, но тут времени не было.
- Ну, сяду, конечно. А что?
- Не верю! Вы всегда врали и сейчас врете.
- Ну, знаешь…
Это был конфликт. Сказать Ромке, что он врет, безнаказанно не мог никто. Спас нас дежурный учитель, который явно подозревал, что в его дежурство затевается что-то незаконное. Он открыл нам раздевалку и под его пристальным взглядом мы вышли из школы.
Димка, как всегда, пошел домой один. Он и жил в другой стороне. Раньше это казалось нормальным, а вот сегодня как-то больно резануло, когда его фигура, чуть сгорбившись, удалялась от школы.
Вечером мне позвонил Пашка. Его не было в школе. Я пересказал ему коротко, что произошло. Пашка взвился. Ну, чтобы понять это, надо знать Пашку. В нем столько эмоций, что учителя просто обжигаются об него. Он настолько яркий, что не заметить его невозможно, а вот любят его немногие. В смысле, учителя. Ребята его и любят, и уважают. Есть в нем что-то от клинка – такой же прямой, светлый и ярый.
Так вот, Пашка взорвался.
- Да они одурели? Надо немедленно что-то делать!
Немедленно - для него это не просто слова. Трубку Пашка бросил. Значит, начал обзванивать других. Я вздохнул и сел за комп. В чате было много наших. На чат ворвался Пашка и закидал всех своими возмущенными репликами. Главная мысль была – с девчонками надо разобраться! Я вышел из чата и сел делать уроки. Завтра их не спишешь или я не знаю Пашку.
На следующий день, на уроке алгебры, Пашка попросил слова. Ничего плохого не подозревавшая классная слово ему дала. Мало ли объявлений бывает. Но Пашка начал с места в карьер:
- Девчонки! Вы вчера совершили подлость! Вы видите, Димка сегодня даже не пришел.
Точно, на последней парте никого не было. А Пашка продолжал:
- Вы что, крайнего нашли? Да мы про каждую из вас такое сказать можем!
Мне хотелось биться головой об парту… Помог, называется! Решил проблему! Что сейчас будет… Может быть хоть у классной ума больше? Нет, она рада. Господи, почему же учителя такие … наивные. Это же не поиски правды, а поиски виноватого! А классная:
- Вот и скажи, а бросаться такими словами нельзя. За свои слова отвечать надо.
Это Пашке – то… Ну, он и сказал:
- Правду, да? Хорошо. Я презираю Сухушку за то, что она не только зубрилка и заучка, но и свои оценки у учителей выпрашивает. А ее мама ходит к учителям с пакетами. И к вам, между прочим, тоже. Это же все видят.
Я такой тишины в классе никогда не слышал. А Пашке уже было все равно. Он продолжал:
- Анька с Лерой на переменах целуются и лапают друг дружку. Ребят то у них нет, вот и докатились до лесбиянской любви. На них даже старшеклассники приходят смотреть. Это что – нормально? А то вам Димка ненормальный…Настя с Таней слухи распускают. Про всех… А потом смотрят, как народ отношения выясняет и смеются. Вот про Дрона сказали, что он в вожатую влюбился. Всю дверь в вожатскую фломастерами расписали.
Дальше я слушал невнимательно, потому что Дрон – это я. И история моя очень непростая. Так вот кому я за это спасибо сказать должен. Думаю, я немножко сошел с ума. Потому что я встал и пошел к девчонкам. Я не знал, что я буду делать, а вот они, думаю, знали. Они визжали, и от их визга у меня зашумело в ушах. Я пришел в себя от крика Ромки:
- Дрон, ты что?
Я что? Оказалось, что я сбил две парты и тащил за собой на руке Ромку и Колю, двух самых сильных ребят в классе. Что было бы дальше – не знаю, но тут кто-то испуганно крикнул:
- Смотрите, классная…
Классная сидела за учительским столом как-то странно, боком и хватала ртом воздух. Мы столпились возле нее и смотрели, как бараны. Никто не знал, что делать в такой ситуации. Вадик попытался пошутить, что по ОБЖ нам бы двойки поставили. На него цыкнули и он заткнулся. Тут в класс вбежала медсестра, а за ней маячил Сашка. Да, он единственный что-то сделал. Медсестра выгнала нас из класса и послала меня и Сашку за завучем.
Мы пошли, нет, мы побежали в кабинет к завучу. Я начал:
- Ольга Николаевна, там наша классная умирает…
Я сказал и понял, что сказал что-то не то. Сашка пнул меня локтем в бок и бодренько сказал:
- Да нет, просто ей плохо стало, и медсестра просила Вас позвать.
Этот день превратился в сплошной кошмар. Классную забрала скорая, меня и Пашку вызывали к директору, девчонки кооперировались и готовились к войне.
И война началась. Я и не представлял, сколько ненависти могут испытывать друг к другу люди, проучившиеся вместе с первого класса. Много. Мы вывернули наизнанку души. Мы вспомнили все обиды, вплоть до сломанного карандаша во втором классе и оттоптанных ног на уроке ритмики. Мы ненавидели друг друга со всей силой страсти. Мы перестали здороваться. В классе сидели только отдельно. Да и внутри у девчонок и у ребят шли жесткие разборки. Учителя в класс входили с опаской и говорили, что не ожидали от нас такого.
Чем больше мы выплескивали обиды, тем больше их накапливалось. Мы пытались выдавить ненависть, как прыщ, а он все рос и рос. Назревал взрыв. Для этого нужно было только бросить искру.
Вдруг стало можно сказать человеку не стесняясь, что ты о нем думаешь. Это казалось благом. Пока не касалось тебя лично. О себе узнавал так много интересного. Оказалось, что тебя только терпели, урода такого, а втайне тихо ненавидели. В эти дни девчонки часто плакали. К этому быстро привыкли и перестали обращать внимание. Второй волной стало, когда стали плакать ребята. К этому привыкнуть было труднее. Первого до слез довели Вадика. Это не было удивительно, но на это было трудно смотреть. Тут же ему сказали, что он не пацан и никогда им не был. А вот вторым довели Сашку, потом меня.
Я перестал ходить в школу. Так прошло два дня. Я лежал дома и натирал градусник. Мама верила и оставляла меня в покое. Но покоя не было. Я решил попросить ее перевести меня в другую школу. Уже начал обдумывать аргументы, но тут прибежал Пашка. Еще с порога, он мне крикнул:
- Дрон, завтра чтобы был в классе!
- Зачем?
- Так больше жить нельзя! Завтра будем выяснять отношения. Окончательно!
Я был сыт этим по горло. Но Пашка сказал6
- Ты же пацанов не бросишь? Тут каждый человек на счету…
- …
И я пошел в школу.
Идти туда не хотелось. Мне казалось, что все смотрят на меня и думают, что…
В классе было холодно и напряженно. Опущенные глаза, поджатые губы. Это больно царапнуло прямо по сердцу, и я понял, что Пашка прав. Так жить просто невозможно. Надо что-то делать или уходить. Уйти было проще. Для меня. Но не для Пашки. Он твердо решил, что эту ситуацию надо менять.
На большой перемене мы собрались в классе и Пашка сказал, обращаясь к девчонкам:
- Может, поговорим.
- С тобой, что ли, маломерок недоделанный? – визгливо ответила Асеева, которая действительно, была чуть ли не вдвое выше Пашки.
Смутить Пашку было сложно, но на это и у него не нашлось слов. А дальше все произошло совершенно случайно. Перед разговором Пашка крутил в руках линейку, от волнения, наверное. Она вырвалась у него из рук и, вращаясь, полетела прямо в лицо Асеевой. Анька завизжала и вцепилась в Пашку. Это было сигналом. Началась массовая потасовка. Кто кого бил – не знаю. Но это зрелище я не забуду никогда. Злые потные лица, искаженные яростью и спины, спины.
В сознание нас привел голос директора. Под его крик мы расползлись по партам. Он долго что-то говорил, но мы не слушали, хотя и сидели тихо. Он вышел, и в класс вошла наша первая учительница – Любовь Владимировна.
- Здравствуйте, дети! – сказала она и мы встали. Встали все, и девчонки, и мальчишки… А я ощутил себя в четвертом классе и чуть не разревелся. Потому, что мне было стыдно перед ней и потому, что я знал, что теперь все будет хорошо. А она села за учительский стол и смотрела на нас. Она так умела: строго, но добро.
- Вы решили меня удивить? – спросила она негромко. Отвечать не хотелось.
- Я хорошо знаю вас и понимаю, чтобы произошло такое, должны быть очень серьезные причины. Правда?
Мы дружно закивали.
- Так что же случилось?
Света снова взяла слово. Меня аж передернуло. Я помнил, как все это началось. А она сказала:
- Это произошло потому, что мы не умеем говорить друг другу правду. Я попробовала сказать правду о Диме и вот, что получилось.
И она вкратце рассказала всю нашу историю. Любовь Владимировна внимательно слушала, а мы стали приходить в себя: зашевелились, начали шептаться. Но вот Света закончила и села.
Любовь Владимировна встала и внимательно осмотрела класс. Ее взгляд задержался на каждом. Мы снова затихли. Было стыдно. За что? За все! А она сказала:
- Дети, вы стали гораздо умнее, правда? Вы точно знаете, сколько будет девятью девять. Правда, Зеленин?
Никич на автомате ответил: «Восемьдесят один». Мы фыркнули.
- Вы не делаете ошибок в словарных словах. Правда, Монахов? Стас только покраснел, но головы не поднял.
- Вы знаете историю, географию, биологию и ОБЖ. Правда, Гвоздев?
- А что я? – взвился Сашка.
- Так почему вы не понимаете, что говорить правду и делать больно человеку – совсем не одно и то же. Света, ты хотела сделать добро, не так ли? А ты подумала о том, что вскрывать проблемы тоже надо осторожно. Слово, это как скальпель хирурга – может спасти, а может убить. Знаешь, кого ты мне напоминаешь? В греческой мифологии есть такая героиня – Пандора. Ей было интересно посмотреть, что находится в закрытом ларце и она его открыла. А боги заточили туда все беды, которые только можно представить: болезни, вражду, ненависть, ссоры… Вот и ты выпустила на волю страшную вещь – желание сказать другому человеку, какой он плохой. А может быть лучше посмотреть на человека с другой стороны – какой он хороший? Я то точно знаю, что все вы – замечательные. Ваши слабости оборачиваются сильными сторонами в другом. Света, а ты не задумывалась, почему они не говорили Диме раньше того, что сказали сейчас? Они любили его. Таким, какой он есть. И гордились его успехами. Жаль, что никто вовремя не напомнил вам о любви, вместо того, чтобы учить ненависти. Я не разочарована вами, нет. Но я огорчена. Паша!
Пашка вскочил.
- Что ты устроил со своей жаждой справедливости? Не превращайся в фанатика, который ради святой цели готов уничтожит всех, кто ей не соответствует. Ты же умеешь думать, только не всегда успеваешь. Твои эмоции захлестывают тебя.
- А что, Пашка больше всех виноват? – не утерпел Сашка.
- Нет, он не виноват. Вы все – пострадавшие. Только он самый активный из пострадавших.
- Никита!
Никич встал тихо, как он умел.
- Ты же его друг и знаешь, как Пашу заносит. Где ты был со своим аналитическим умом и острым чувством справедливости.
Сашка опять встрял:
- Нет, ну Любовь Владимировна! Мы что, маленькие? Почему это Пашка и Никита виноваты? А девчонки?
- Саша!
Сашка радостно вскочил.
- Ты не изменился. Да и все вы не изменились, хоть и выросли. Ты говоришь девочки?
- Настя!
Настя Карзанова встала нехотя и посмотрела исподлобья.
- Правильно, Настя, что не хочешь смотреть на меня. Я то знаю, насколько девочки слушают тебя. Или это не так?
Это было так, и знали об этом все. Скажи Карзанова: «Тихо» и никто бы больше не пикнул. Что-то попыталась вякнуть Асеева. Любовь Владимировна не пропустила этого:
- Аня! Ты же лучше других знаешь, как больно, когда к тебе относятся предвзято.
Асеева зарыдала, но из класса не ушла. А Любовь Владимировна продолжала:
- Рома!
Рома удивился, но, конечно, встал.
- Ты самый сильный не только в классе, но и на параллели. А для чего тебе сила, если она только физическая? Ты не смог взять на себя смелость решить эту ситуацию.
- Оля!
- А ее то за что? – взвился Сашка.
- Оля, а ты что молчала? Ты же совесть класса?
- Меня не слышали и не слушали.
- Нужно уметь заставить себя слушать, если в этом есть необходимость. Правда?
Мы молчали. Стояло уже пол класса, а тем, кто сидел было не легче. Неожиданно встал Вадик:
- Я тоже виноват, Любовь Владимировна!
- Конечно, уже тем, что не пришел ко мне и не рассказал о том, что происходит в классе.
Мы захохотали. Мы смеялись до колик, до икоты. Мы смеялись не только над Вадимом, который всегда славился тем, что все докладывал учителям. Мы смеялись, выплескивая свой стыд, свою боль. Мы смеялись с облегчением. Любовь Владимировна тоже улыбнулась и махнула рукой – садитесь. И тогда начался разговор. Мы говорили долго, о многом. Никто не отпрашивался, никто не спешил. Мы помирились и нашли в себе силы простить друг друга. Разошлись мы поздно, но на душе было легко. Впервые за все это время.
Дальше события пошли своим чередом. Наша классная вышла из больницы, и мы все вместе сделали вид, что ничего не произошло. Димку родители отправили в санаторий, и вернулся он к нам только через месяц и был встречен радостными криками. А к Свете прозвище Пандора пристало намертво. Только носила она его недолго. Еще до конца третьей четверти она уехала из города. А вот для нас она так и осталась Пандорой. И когда Пашка, вспомнив все это, попытался обвинить ее во всем, мы с Никичем дружно ему сказали:
- Паш, не будь Пандорой. Повторения не хочется.
Сазонова Ольга, 16 лет, Курск
Рейтинг: 2
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Ирина
Ольга, читала ваш рассказ с большой охотой, поразило, как вы описываете чувства героев именно через их диалоги, ибо это действительно сложно, каким бы простым это со стороны ни казалось. Замечательный рассказ, надеюсь, что он получит высокую оценку.
Ольга, читала ваш рассказ с большой охотой, поразило, как вы описываете чувства героев именно через их диалоги, ибо это действительно сложно, каким бы простым это со стороны ни казалось. Замечательный рассказ, надеюсь, что он получит высокую оценку.
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |