Город облаков
Посвящается городу моего детства.
«Мир, что недавно простирался за окном,
в один миг исчезнет и окажется в моём
воображении, такой же не реальный
и такой же абсурдный».
I
В конце первых трёх.
Поднимаешься вверх до самого неба и снова падешь. Сложный выбор – приходиться падать в небо и тут же наблюдать, как колеблется под тобой земля. Качели летят стремительно, быстро, то вверх, то вниз, и ты то там, то здесь. Маятник реального – выбор, очевидный всем, даже мне.
Пыль под ногами…. Маятник реального, превращается в пору настоящего, ты остановился. Перед тобой далёкий горизонт – грань между небом и землёй. Под тобой зелёная трава и цветы одуванчиков. Позади тебя - призрак нереального мира, высокий, таинственный и молчаливый. Если захочешь, пойдёшь вместе с ним. Если в тебе есть достаточно сомнений, ты останешься, но покинуть ты его не сможешь, ведь он это - ты.
Здесь слишком тихо, слишком всё просто и не реально. Вначале тяжёлый человеческий разум, затем - тяжёлое осознание действительности, но не здесь, не со мной сейчас. Слишком внимательно я смотрю на горизонт, слишком трепетно отношусь я к одуванчикам и траве и слишком близок мне призрак этого мира. Колебаться не стоит, решение здесь принимается незамедлительно. Такая точная вещь, но последняя в этом мире, как секунда и та умерла. Три первых удара коснулись земли…. Мне нужно только полное колебание маятника – выбор очевидный, немного реальный, ну всё же, в этом мире.
Мои качели, они уже сделали одно неполное колебание, осталось совсем немного, совсем ни чего.
II
Мир или «Лёгкий сквозняк и свет дикой крысы».
Мне лучше ответить Paradise.
Я почесал затылок и набрал Sun.
Так гораздо лучше, коротко и ясно, конечно, следовало бы подумать и о репутации. Во всяком случае, мне не нужно будет отмазываться от нудных вопросов. Вот ещё смайлик для пущего эффекта.
Одним щелчком кнопкой Enter я отправил своё сообщение в «большой мир».
Коврик осветился красным светом. Компьютерная мышь при моей помощи пробежала по голому столу. И так нечёткое пятно света расплылось, я положил мышь обратно на коврик, и она с удовольствием присосалась к монитору, скользнула стрелка, тем самым, показывая, что аппаратура снова готова к работе.
Окно в виртуальный мир светилось в этот раз приятным голубоватым светом, это успокаивало зрение, давая расслабиться клеткам головного мозга.
Было поздно. Поздно - на моих часах. В сети же такой простой штуки как время и не существовало, как в Хаосе, здесь преломлялось всё существование реального мира, и время всех часовых поясов земли сливалось в одно.
Все потоки информации в один момент скомкались, сбились, перемешались. Может быть, началась паника? Наступил конец света? Может быть…. Но люди остались во всемирной паутине, ничего не замечая.
Скрытые лица, скрытый смысл слов, продуманные фразы – ничего лишнего. Уродство.
- Пр - пришло сообщение.
«Пр»? Да, Привет. Действительно уродство! Я тут же набрал: «Как тебя зовут?»
- IoR.
Что за странный ник? Переводу не подлежит и всё же интересный….
Мои ноги замёрзли, по комнате разгуливал сквозняк. Форточка была открыта, занавески вздувались как паруса от холодного воздуха. Я вдруг осознал, что со мной это уже всё было – дежавю. Только не сейчас.
Мне пришла фотография, я открыл файл. Компьютер задумался…, видно из-за большого изображения. Снова это чувство, занавеска, окно, IoR, красный огонёк, что теперь? Музыка – она тоже похожа!
Фотография загрузилась, но это…. Передо мной был простой чёрный квадрат, никакой фотографии не было.
Нет!
Что, чёрт побери, происходит?
Я встал, прошёл к окну и закрыл ставни. Компьютерный стол стоял в двух метрах от меня, и мне померещилось, как по столу что-то метнулось. Метнулось снова. Я подошёл. Что-то шелестело под бумагами. Меня ни на минуту не покидает чувства, что это всё сон.
Мой взгляд, словно намагниченный, метнулся к окну. На лбу выступил пот – окно было открыто!
Мышь? Нет не мышь, больше… Крыса. Она смотрит на меня! Красные, красные как раскалённый металл, глаза. Вся комната красная!
Оставь всё это! Не давай своим мозгам гулять! Оставь всё…, ты сойдёшь с ума.
Комната сузилась. Я открыл глаза и не увидел ничего кроме потолка.
…Упал? Упал. Но не потерял сознание. Ура!
***
Сентябрь. 2006.
Форточка на самом деле была закрыта.
Были те чудные деньки, когда не знаешь, то ли тебе хорошо, то ли тебе грустно. Такое состояние само по себе очень нудное, его преимущество в том, что оно погружает в раздумья.
Но в этот день я ни о чём не думал. Я просто выбежал размять ноги, жаль, но мне бы хотелось сказать крылья…, мы отвлеклись.
День был прекрасным: солнце, жёлтые листья, сырой запах земли и прохладный ветерок - утро именно то, что нужно для бодрячка. Ноги сами по себе пошли по влажному тротуару, давя мошек, лягушек, червей, майских жуков – в общем, всю ту живность, которая в это время года наиболее подвижна. Голова была пуста, и всё же моё сердце было чем-то весьма обеспокоено. Оно чувствовало приближающиеся перемены.
Я зашёл в угловой магазин, купил сигарет, закурил и направился в центр моего маленького городка.
Мне не приходилось никого замечать, я взглядом не оценивал внешность людей, не делал поспешных выводов. Я проходил сквозь людей, а они в свою очередь, я надеюсь, проходили сквозь меня. Куда я спешил? Моя цель была увидеть мир свысока, и я тайком забрался на самое высокое здание во всём городе – десятиэтажный дом. Хорошо бы было залезть на небоскрёб или на самую высокую гору. Но нет, в нашей местности таких огромных вершин нет. Мы живём в степи и вокруг нас отягощающая земля и невыносимая свобода.
Холмы как барханы – изобретение ветра. Зелёная травка и огромное небо. Небо, его в тысячу раз больше, чем где-либо. Господи! Какое оно голубое, какое чистое. И вот я здесь, мне руку протянуть, и я коснусь небес! А эти белые сливки? Они лёгкие, огромные и безмятежные. Новая жизнь? Иди, всё! Вот здесь край мира, грусти, заботы, разочарования, жизни. Внизу люди. Люди, люди и ещё раз люди - общество. Они этого не видят. Сухие, безжизненные люди проходят, опустив лицо в землю и, говорят, что они знают. А у самих глаза чувствительны к свету!
Я знаю эту свободу, этот свет, но нужен ли он мне? Да. Пока я здесь, мне нужен этот город. Город облаков.
После «взгляда свысока» я спустился пониже и стоял на балконе второго этажа Универмага. Солнце поднялось уже высоко и стало пригревать. Внизу гремел город. Наступило ожидание.
Я думал о сегодняшнем дне, он не был привычным, с самого утра мне казалось, что какое-то событие должно прогреметь, как выстрел, как гром среди ясного неба. И оно, конечно, не заставило себя ждать.
Я запомнил время, было ровно полдевятого утра. Укрывшись под тенью здания, изредка на меня поглядывали покупатели универмага сквозь витрины. Я думал, что они смотрят на меня, ведь как отшельник, я находился вне толпы, вне суматохи, которая без конца наблюдалась на улицах. Где-то в стороне, сам по себе, один. В этом городе есть более уединенные места, их сложно найти, впрочем, как и в любом городе, но всё же возможно.
Я не заметил в своих покоях чьё-то присутствие, я его почувствовал.
В глубине балкона, на выступе сидела девушка. Она сидела спиной, и я не видел её лица. Но когда я решился подойти поближе, её глаза одарили меня мечтательным и полным грусти взглядом. Она была прекрасна, действительно прекрасна…. Каштановые короткие волосы, вытянутое лицо, небольшой тонкий нос. Маленькие, чуть тонковатые губы, придавали ей внешне серьёзный и непоколебимый вид. Тонкие пальчики аккуратно лежали на коленях, худенькое, но изящное тело находилось в покое. Скорее всего, она сидела в позе лотоса уже давно, так как при попытке сдвинуться с места, она почувствовала онемение в коленях и заметно поморщилась.
Я поспешил её отвлечь, мне не хотелось, чтобы она уходила.
- Извините. – Начал я, но произнесённые слова получились какими-то сконфуженными.
Каково было мое удивление, когда она, остановилась, странно посмотрела на меня и сказала:
- Ничего.
Эта «странность» быстро улетучилась с её улыбкой. Я улыбнулся ей в ответ.
Этот разговор, казалось, продолжался бесконечно. Мы говорили о погоде и о вчерашнем дне, о музыке и кино, о человеческих чувствах и психологии, о знакомых и проходимцах, о городе и стране, об облаках и небе. В конце концов, мы рассказали друг другу как оказались в этом месте, чем занимаемся, какие имеем увлечения.
В то время я работал в фото отделе, занимался печатью фотографий и мелкими компьютерными работами. Платили немного, но мне хватало. Съемная однокомнатная квартира в центре, беспокойные мечты о будущем. Своё любимое хобби – художественная фотография и различные эксперименты с плёнкой (я неплохо знал химию). Окончание художественного института пошло мне на пользу, я не просчитался с «любимым делом» и был весь погружён в работу. Намётки на будущее довольно простые – заработать денег и перебраться в Новосибирск. Кажется, всё есть для жизни, мне не нужно было говорить много, да и я не слишком стремился к многословию, этого было достаточно, чтобы человек заинтересовался тобой. Сознаюсь, тогда я ей не сказал о себе значимого, весомого обстоятельства..., - скажем так проблему. Да и как я впоследствии понял, это бы всё равно ничего не изменило.
Её звали Лиля. Она обучалась на третьем курсе, на факультете психологии во Владивостоке. Часто приезжает в этот город к родителям. Когда я её слушал, мне казалось, что я понимаю эту девушку, но на самом деле, я не понимал. В каком-то смысле, она говорила не правду. Нет, она не лгала. Говорила она, по сути, и нет никакого сомнения, что так оно и было. Но всё не так, как казалось. Она не раскрыла мне ничего о своём внутреннем мире, даже опасалась этого, и любую подобную тему стремилась перевести на другую. Я был немного этим расстроен, но ссылался на то, что наше знакомство продолжиться, и я смогу узнать больше.
В один момент она сказала, что ей пора и дала свой мобильный телефон. Я позвонил ей вечером, но ни кто не ответил.
Я помню последующие звонки - этот номер не отвечал. Всё, что я слышал на том конце, так это однотонные пояснения: «телефон отключен, или находиться вне зоны действия сети». Надежда меня не покидала целый месяц, и, наконец, она растворилась - мне ответил незнакомый мужской голос и сказал, что я ошибся. Это означало только одно: я потерял её навсегда.
Тогда я винил себя, что не взял её домашний телефон, что не разузнал о ней больше. Я попытался жить дальше, но не смог оставить свою жизнь как есть – она в какое-то мгновение превратилась в полный кошмар.
III
Детектив ушёл под воду.
Посещать библиотеки - сущий ад.
Если вы не умрёте от скуки или от взгляда библиотекарши, то испорченное настроение вам обеспечено на весь день.
Книжные полки огромны, широки, высоки, но они не вмещают в себя твой мир. Мир, который требует больше, чем скучный покой застоялого и обращённого в бумажные листы.
В наше время библиотеки утратили внимание молодых людей. Те же, кто заведует подобными заведениями, греют надежду, что книги будут существовать ещё очень долго. Так ли это? Не знаю.
Ты берёшь очередную книгу и думаешь, не о том, зачем прочитать, а когда отдать, когда занести её по удобному случаю. Иногда ты не можешь читать, зная, что на тебя давит время.
Я принёс детективы «Агаты Кристи» в срок. Роман «День поминовения» заставил самостоятельно поставить книгу на место – так не хотелось с ней расставаться.
«День поминовения» замолк. Всё содержание книги исчезло. Роман уснул. Мне стало ужасно грустно, я открыл пятидесятую страницу в надежде увидеть дорогие строки, но их не оказалось.
Как так!? Куда они исчезли? Роман!
Я сжал в руках книгу и напряжённо стал листать: сотая, двести шестая… содержание. Этого всего не было.
Капелька крови упала на пустой лист. Я обернулся. В проходе стояла Нина Ивановна – библиотекарь. Я перевёл взгляд на книгу – содержание крупным шрифтом было пропечатано на предпоследней странице: «Смерть в облаках», «День поминовения» и «Десять негритят».
Женщина хотела уже что-то сказать, но я бросил книгу на пол и рванул из библиотеки, куда глаза глядят. Завернув за угол, я почувствовал боль. Несколько секунд назад я прикусил губу до такой степени, что из уголка рта потекла кровь. Я вытер рукавом куртки подбородок, достал сигарету и закурил. На мгновение мне показалось, что я снова в библиотеке, среди полок. Моё тело небрежно упало на стену, и я осел. Голова шумела, мысли совершенно не подходили под ситуацию, и головокружение не давало подняться на ноги.
***
Октябрь 2006.
Я не говорил, что я болен? Ха, «болен»! Нет, не так… я мучаюсь в непрекращающемся кошмаре. Нужно было сходить к врачам, провериться, но я не люблю больницы, их узкие коридоры, длинные очереди и запах медицинских препаратов. Короче, я не хожу в такие места и не помню последний раз, когда их посещал.
Со мной такое было и раньше, только не так часто и не так сильно. Я целые годы мог не испытывать ничего подобного. А теперь? Теперь я могу точно сказать – я болен.
На какие-то секунды я отдаляюсь от этого мира. Это как выброс, как огромный удар. Все мы приклеены к этой реальности, к этому пространству и мы отделяемся от него, как мухи от сладкого киселя, когда умираем. А тут…. Это не смерть. Это было собственное желание отделиться от реальности, и это стало невыносимой пыткой. Поначалу это было как игра, как простой эксперимент, но у этого развлечения оказались побочные эффекты – я втянулся и теперь, меня кидает – я муха с облипшими крыльями.
Всё началось заново, когда я встретил Лилю в первый и последний раз. Она до сих пор перед глазами, до сих пор я хочу поговорить с ней, узнать о ней больше…. Жизнь покатилась ко всем чертям. Меня уволили с работы, я без денег. И ещё ужасно похолодало, который день меня мучает кашель. Облака не плывут по голубому небу, изо дня в день в вышине только серые тучи, дождь и снег – всё вперемешку.
Что не изменилось, так это толпа улиц. Она живёт, а я нет. В ней деревянные лица, белёсые сердца и крутые пурги.
Иногда я закрываюсь в своей фотолаборатории, в квартире, и под красным светом сжимаю в ладонях не проявленную плёнку, неудачные фото, и глянцевую бумагу. Конечно, от ладоней ничего не остается…. А однажды, поблизости стоял соляной раствор….
Вечером настроение существенно поднимается – странно, хотя температура бывает под тридцать восемь. Я засыпаю в бреду, и мне видится мир, к которому я привязан и, который мне очень симпатичен. Мои сны в такие дни длятся долго. Мне приходилось просыпаться вечером, и я терял всякое ощущение времени, не понимая, сколько я проспал. Потом оказывалось, что я был без сознания целые сутки.
Ко мне заходят старые знакомые, друзья. Их разговор меня отвлекает, но и они в скором времени, видя моё состояние, уходят, и вообще перестают посещать меня. Я много провожу времени за компьютером, общаюсь с людьми, узнаю новости. Мне хочется встать и пойти в ванную, но я останавливаю себя…. Хотя, наверное, меня должны останавливать другие. Я ссылаюсь на собственные средства, собственные размышление, и считаю что такие крайние, поспешные методы мне не понадобятся.
С таким состоянием меня взяли только в одно общество. Сборище городских неформалов, приняло меня в свои круги, как только я рассказал о себе. Не сказать, что мне это крайне интересно, я не поклонник их музыки, не разделяю их взглядов, но уже одно – выделение из толпы, тянет меня к ним. Я узнал от них мало нового, и они видели меня только два раза. Я же предпочитаю ходить в те же отдалённые уголки города, где тихо, спокойно и нет толпы.
Мне, кажется, я жду её до сих пор, хотя понимаю это пустые надежды – она не появиться.
Спасение было около меня, я смотрел на него и влюбился в него, но не сумел удержать. Она мне снится всегда в простом сне. Очень чётко - в бреду. Это зовёт меня, и даёт мне повод подняться ещё выше – липкой мухе над киселём. Жаль, но меня ничто и никто не останавливает.
IV
Всё, что было, осталось….
День двинулся мимо меня. Мой организм с расстройством желудка провожал его.
Остановившись около художественного института, я сел на ступень и задумался. Был светлый зимний день. Проходящие не обращали на меня никакого внимания, и я не заметил, как ко мне подошёл высокий человек. Он поинтересовался моим самочувствием. Я не поднимая глаза, ответил, что мне хорошо.
Он не ушёл и несколько минут стоял. Нависшая надо мной тень заслонила солнце, я, наконец, поднял глаза.
- Вы Зотов? – спросил мужчина.
Он был смугловат, с мощным подбородком. Широкие брови строго нависали над голубым глазам. Хотя по ним нельзя было сказать, что он строгий преподаватель. Да, преподаватель. Его звали Николай Павлович Марин, он вёл уроки по композиции и истории искусств, это всё можно было прочитать на его визитной карточке, которая криво висела на пиджаке.
Коричневая старая куртка с протертой спиной, накинутая поверх делового костюма, свидетельствовала о низкой зарплате учителей. Как обычно эта профессия не давала финансовой свободы в нашей великой стране.
- Да, это я. – Ответил я чуть сдавленным голосом.
- Мне говорили, что вы придёте, но вы опоздали….
- Извините, я просто заблудился. Город незнакомый.
- Но вы же знаете, на какой лестнице сидите. Что же вы не поторопились?
Я не смутился. Этот человек произвёл на меня не потрясающее впечатление. Я уловил в его голосе немного грузинский акцент, хотя по его лицу к этой национальности он не был даже близок. У него был ровный длинный нос, каштановые волосы, прямолинейный, не тяжёлый взгляд.
Я перевёл разговор в другое русло. Подступив сразу к делу:
- Я принёс вам работы, которые вы просили.
На боку у меня висела чёрная сумка, я достал из неё папку с фото-пробами и передал их Николаю Павловичу. Тот с явным интересом внимательно вгляделся в работу. Сначала он держал её близко, почти прижимая к носу, словно рассматривая детали (хотя так таковых деталей там не было и в помине). Потом отдалил её на расстояние вытянутой руки и сказал:
- Хорошо.
Так он проделал с остальными работами. Всего их было пять.
- Больше не принесли?
- Я выбрал самое лучшее… - поторопился я ответить.
- Само собой разумеется, но я хочу взглянуть на остальные. Обязательно принеси их…. – Он передал работы мне и улыбнулся. – Я поговорил с начальством и возможно, что у вас будет работа.
- Правда! – настроение резко поднялось, я не верил собственным ушам.
- Да. Завтра подготовь все документы, в том числе свой диплом, паспорт и по возможности справку из больницы. Понял? – произнёс он без официального тона.
- Спасибо.
- Ну, давай. – Он похлопал меня по плечу и спустился к остановке.
Я снова сел на ступени. Прижав к груди работы, я невольно взглянул на ладони. На них красовались чёткие шрамы.
Мне тут же пришло в голову: «Всё, что было, осталось, но я ещё здесь».
С этим странным выражением, перед глазами промелькнул образ Лили.
Мне стало страшно. Этот образ я попытался уничтожить, но её лицо врезалось в глаза снова и снова.
Тогда я встал и побежал.
***
Ноябрь 2006.
Иногда мозги нам позволяют рассуждать разумно. Это в некотором смысле в одном - выход, в другом – мёртвый выбор, который ты не желаешь делать, но думаешь, что он тебе даст шанс. Такого не бывает! «Выход» требует от тебя содействия, если ты этого не хочешь, он будет пустым.
В ноябре ко мне пришло письмо от моей двоюродной сестры Сони из Красноярска. Я давно её не видел, и с трудом вспомнил её лицо. Она писала, чтобы я приехал по возможности в гости на Новый год. Что давно от меня не было слышно никаких известий, и мой приезд будет только кстати.
Сначала я не придал этому письму никакого значения. Но к середине месяца я всё же надумал ехать. Собрал на первое время денег, выписался из временного места жительства, чтобы уже точно уехать из этого города и не возвращаться.
Соня жила одна в двухкомнатной квартире – на окраине города. Она хорошо меня встретила. Рассказала о себе, о городе. Предложила мне остаться у неё на пару месяцев, если я пожелаю. Мне пришлось объяснить моё положение. Сестра успокоила меня в отношении съёмной квартиры, места работы. И вообще была рада тому, что я остаюсь жить в Красноярске.
Она много говорила. Это была её неотъемлемая черта. Внешне она была очень красивой девушкой, небольшого роста, с пухленькими щёчками, с маленьким носиком, серыми глазами и длинной косой. Всё это выдавало в ней чисто русское происхождение.
Я сидел на кухне и пил чай. Она металась в махровом халате от одного угла к другому и всё комментировала свои действия.
Её расспросы о нашей семье, о последних событиях моей жизни, в действительности утомили меня.
Соня недавно стала работать стоматологом в центральной поликлинике, отучившись в медицинском университете. Оказалось, что недавно умерла её старая тётя Татьяна Афанасьевна, поэтому я сразу понял, в чём причины такого рьяного приглашения. Сестра, которая большую часть своей жизни прожила в общежитиях, была вынуждена переехать в эту квартиру, которую ей завещала тётя.
Соня не могла жить одна на такой большой площади, ей было не по себе одной, поэтому она решила послать мне письмо с приглашением.
В ближайшее время я стал снимать комнату поблизости от сестры. Жизнь, кажется, наладилась. Я почувствовал, что возвращаюсь в этот мир и мне не нужны были старые воспоминания. Но «Всё что было, осталось…»
V
Белый призрак и белый пух.
Моя небольшая сцена находилась в небе. Над зелёным полем, там, где пересекаются широкие реки, и одинокая осина растёт на круглом островке. Иногда с дерева опадает листва и наступает зима, но всегда, её приход встречает мой остров.
Большие бордовые вуали декоративно висят на заднем плане. Половицы изъедены временем и при каждом шаге скрипят, на их жёлтое дерево тонким слоем нанесён лак. Когда солнце освещает сцену, она горит. На краю всегда стоит красный неровный стул, как будто мастер его был таким же прохиндеем, как и я.
С моего острова всегда сказочные закаты и восходы. Его курс прямо к солнцу.
Я захожу на сцену и вижу моего призрака. В тёмно синих одеждах он стоит около стула и наблюдает за настроением неба. Он любит облака и зачастую его можно увидеть, только в том случае, когда по голубой лазури медленно плывут пушистые сливки.
Мне иногда кажется, что он ждёт и моего появления. Хотя не встречает меня, не говорит приветствий. Я просто подхожу к нему и беру его руку. Призрак всегда молчалив. В знак приветствия и встречи он крепко сжимает мою ладонь, и так вместе мы наблюдаем за миром.
Мне так же снятся сломанные часы, которые я безуспешно пытаюсь починить. Мне снятся бесконечные степные долины и барханы пустынь. Я вижу кусочки реального на местности – обломки квартир, причудливые статуи, огромных младенцев, которые выточены из сплошных скал. Мой путь преграждают стены дождя, он падает в тонкие расщелины в земле и наполняет одинокие ведра, что встречаются на обрывах.
Меня встречают длинные мосты, которые ведут к горизонту, острые насыпи в виде спиралей и неизвестные муравьи, бьющиеся об основание своего сооружения. Глядя на небо, можно узреть красное застывшее на месте облако. Оно висит постоянно на одном и том же месте, и в процессе своих походов я попадаю под его плотную тень.
В этом месте невозможно узнать время. Все, что здесь существует и находится, давно перестало быть рабом четвёртого измерения.
Некоторые рельефы представляют собой высохшие озёра или моря. Можно набрать горсть ракушек вперемешку с чешуей рыб, их костями, панцирей крабов, обломков морских звёзд и кристаллической морской солью. Здесь странные кораллы и песок, будто из серебра. Так же попадаются совершенно целые, укутанные сухими водорослями лодки или корабли. В этих местах безумно тихо. Над такими равнинами кружат странные птицы – не то чайки, не то стервятники. Они падают камнем вниз и исчезают, осыпая под собой пространство огромными стеклянными перьями.
На просторах можно встретить «избы», или по другому, уголки чужих вещей. В таких уголках всё незнакомо, и вещи, что находятся на высоких тумбах, и животные в клетках, что при твоём появлении начинают глотать себе подобных. Жидкость в тонких прозрачных сосудах приятно пахнет, зачастую молоком или шоколадом, а иногда в них стоят букеты из перьев тех самых птиц.
Здесь всё под странной вуалью человеческого присутствия и в то же время нечеловеческого понимания. Этот мир мне знаком до боли, и мне чужд, ненавистен. Я наблюдаю, рассвет с внимательным созерцанием мыслей, и провожаю закаты с разрушительными, философскими домыслами. Я забываю иногда о том мире и пытаюсь создать своё бытие здесь, под тенью красного облака, под голубой лазурью, с белым фантомом и нераскрытой истиной реального.
***
Январь 2007.
Наконец я стал работать.
Я вёл первые курсы в институте под присмотром у Николая Павловича. Он помогал мне осваивать преподавательские премудрости, и я постепенно стал втягиваться в работу.
Ученики слушались меня и мне, кажется, уважали. Но мой юный возраст, было, видно сказывался на преподавании, студенты чувствовали слабину, и всячески пытались увернуться то от выполнения задания, то от посещения моих занятий.
Я вёл композицию и в скором времени стал пытаться довести мою технику до подростков, что, на моё удивление, получалось. Мы занимались фотографиями, составляли из них композиции, делали эксперименты с фотоматериалами. Поначалу мои методы немного волновали директора и остальных преподавателей, так как я работал в совершенно иной технике и вносил свои изменения в методику. Но за меня заступился Николай Павлович, за что я был ему крайне благодарен.
Мне нравилось работать и сотрудничать с профессором. У нас складывались неплохие отношения. За каждым моим визитом были обсуждения искусства, моего творчества, творчества Николая Павловича. Он предпочитал работать в абстрактной манере живописи, его полотна в буквальном смысле светились цветами, он часто устраивал персональные выставки и пробовал писать книги об искусстве.
Однажды мы встретились с ним на улице и решили посидеть в недорогом кофе за углом.
Он говорил о том, как сильно стало цениться искусство в наш век развитых технологий. Я же отстаивал совершенно противоположную точку зрения, что искусство, наоборот теряет свою актуальность в плане своей академичности, и в большинстве своём пересекается с техникой и с современными путями развития психологического творчества. В какой-то момент он согласился со мной….
- Знаешь, я всё просматривал твои работы и…, не хочу показаться психологом, но в них ты, скажем так, «живёшь». Я хочу сказать, твоё творчество не просто вымысел фантазии… - Он замолчал, почесал пальцы, сморщился и, растягивая слова, продолжил. - Творчество твоё реально, конечно, у каждого художника творчество является неотъемлемой частью его самого, но я ещё ни разу не видел, что бы человек говорил о своих работах, как о чём-то материальном. У тебя словно жизнь переплетается с ними….
- К чему вы это говорите? – спросил я, улыбнувшись, тем самым, дав понять своему собеседнику, что все, о чём он говорит мне понятно.
- Я хотел бы, если ты не против, взять твои работы на годовой просмотр – семинар в феврале. Там неплохие спонсоры и если повезёт, мы могли бы устроить твою выставку.
Мне почудилось, что он врёт. Я сжал под столом пальцы и задал вполне конкретный вопрос:
- Вы не это хотели мне сказать.… Что вы хотите?
Это звучало немного нелепо, не по случаю и не по теме разговора, но мысль, что он начал совершенно не соответствовало её завершению. Я вдруг осознал, что он, как шаман, воткнул в меня иглу, пытаясь тем самым уколоть меня поглубже.
С чего этот бред начался, я не помню. Но я точно увидел лицо Лили, она, как ни в чём не бывало, принесла мне чай. Её глаза были пусты, в них не отразилось ничего знакомого. Я испугался. Меня переполняли чувства радости, в то же время огорчения, страха и надежды. Я хотел подойти к ней, поговорить, но её уже не было рядом.
Около нашего столика прошла официантка похожая на неё, но не Лиля. Меня пробрал холод, и забила дрожь.
Николай Павлович видя моё состояние, подбежал.
- Что с тобой, Антон?
Его беспокойство росло, пока я не говорил. Он сжимал меня за плечи и пытался привести в чувства, но я был холодным и бледным, словно прирос к стулу и уставился на принесённую чашку стеклянными глазами.
Тогда я ушёл на время, исчез. Меня вырвало из данного момента и перенесло неизвестно куда - далеко. Вне всякого сомнения, в лучший мир.
VI
Даже камни плачут, когда молчат дали.
Она сидела на той же возвышенности на балконе универмага и наблюдала за моим миром. Лиля обернулась, когда я подошёл поближе. Я остановил её, когда она попыталась уйти. Тогда я не заметил за спиной белого призрака, не заметил странных птиц, что кружили в небе, не заметил стену из дождя. Всё это было и есть, по сей день. Оно существовало до этого и существует сейчас.
Мне нужен был повод, и мир реальности подарил его, тут же обратив его в мои иллюзии, или…, мой мир не иллюзия, он существует!
Лиля стоит там, вмести с призраком на сцене. Скоро рассвет…. Мне нужно поспешить! Даль, что впереди меня ещё ждёт, значит, я ещё успею.
Январь 2007.
Я зажмурил глаза, открыл дверь и вошёл….
Открыв глаза, я увидел над собой Николая Павловича. Он держал в правой руке мокрую тряпку, а в левой – трубку от телефона.
- Уф! – вздохнул он. – Ты очнулся…, что же ты это делаешь? У меня чуть у самого инфаркт не случился!
Его лицо покраснело, а на лбу выступили капельки пота. Он весь был взъерошен и ужасно взволнован. Его голубые глаза посерели, а брови совсем упали на веки. Теперь точно можно было сказать, что этот преподаватель - строгий.
- С тобой всё хорошо? – Наклонился он ко мне, пытаясь разглядеть в моём лице хоть какие-то признаки здоровья. – Я тут скорую уже вызывать собрался…. Еле тебя до дома своего дотащил, хорошо, что такси рядом оказалось. – После некоторой паузы он пискляво протянул. - Да скажи хоть что-нибудь!?
Говорить было нечего. Я плохо помнил себя, да и вообще, любые слова казались чужими.
Профессор сел и уставившись на меня, обтёр себе руки мокрой тряпкой. Его мучил сложный, но, в то же время, справедливый вопрос, на который я должен был ответить с самого начала, как меня взяли работать в институт.
Почему я не предоставил справку о здоровье?
Как я уже говорил, я не переношу больницы.
Николай Павлович отвёл от меня пристальный взгляд и спросил:
- Что с тобой?
Я встал с дивана и прошёл к окну. Обстановка однокомнатной квартиры свидетельствовала о том, что её хозяин был холост. Профессор, наверное, был женат, но по какой-то причине этот брак распался. Полки книг, столешницы, залитые чаем, хаос из различной канцелярской и художественной утвари, пробуждали во мне интерес. В углу комнаты, около окна, стоял высокий мольберт. В комнате пахло льняным маслом, всякого рода растворителями, кислым запахом не стираной одежды и старого дерева. Этот человек любил своё дело, как ни кто другой, он так же любил свою профессию, хотя и не желал в молодости быть преподавателем. Его морщинки на лице говорили о том, что годы уже берут своё. Они так же предупреждали своего владельца; время возьмёт ещё больше. И всё же, при таком жестоком условии этот человек радовался жизни. Он будет радоваться даже тогда, когда времени совсем не останется.
Николай Павлович был хорошим человеком.
Он попытался бы понять, если я сделал хоть бы незначительный намёк…. Но как я мог, если я и сути-то не знаю, я сам не осознаю всего. Всё что в моих силах, это воспринимать всё как есть. Жаль, конечно, я обречён на муки собственных желаний, точнее, на условия которые я сам, когда-то создал.
- Ответь мне. – То ли в отчаянье, то ли в надежде сказал Николай Павлович, но его голос прозвучал так, словно он догадался, и просто ждал моего собственного подтверждения.
Я и представить не мог, как этот ответ был важен ему.
- Мне нужно время, – сказал я. Голос прозвучал довольно бодро.
Профессор поднял голову и с удивлением посмотрел на меня – он не ожидал «такого» ответа.
- Время ещё было до конца того года, но сейчас его нет.
На этом я и остановился….
Больше мне нечего было сказать.
Я ушёл, так и не попрощавшись с Николаем Павловичем Мариным.
VII
Знаки моего беспокойства. Знаки моих причин.
За широкой витриной шли люди, иногда они с любопытством смотрели на их наблюдателя и никак не могли взять в толк, что делает этот человек по ту сторону? Для чего он там стоит, как манекен за витриной?
Всё было очень просто: я стоял на улице и наблюдал за людьми, которые были по ту сторону стекла обувного магазина. Как странно смотреть с различных позиций на одну и ту же казалось бы реальность. Как в совершенно другом измерении ты сам для себя открываешь существенную разницу.
Уголок чужих вещей попался мне прямо посередине улицы. Я не удивился его появлению в самом центре города. Хотя такая странность была несравнима с той, что я увидел – зверей в клетках не было. Причудливые стеклянные сосуды пусты. Вообще все вещи были не такими как раньше, они были реальными. И эта реальность странным образом сказалась на времени всего уголка. Всё постарело, поблекло. Даже зелёный дикий плющ, что раньше обвивал ножки столиков, засох и превратился в элемент гербария. В углах шкафчиков появились плотные сети паутин. Пыль и мелкий песок осели на столешницах.
Не думаю, что кто-то видел уголок из моего мира, это вряд ли. Проходящие мимо люди задевали его, и он судорожно волновался под неосторожными ударами. Падали с тумбочек сосуды и разбивались об бетон, издавая какой-то глухой, неубедительный звук, осыпался плющ, крошилось дерево, и летел лёгкий песок.
Я прошёл мимо с ужасным чувством вины. Такое чувство возникает, когда мучают котенка и бьют нищего, обижают слабого и обвиняют невиновного. Чувство, при котором ставишь в виновники себя, хотя и знаешь, что ты к этому не причастен. И всё же, бездействие, трусость и слабость перед чем-либо, уничтожают тебя.
Я знал, что мой мир совершенно беспомощный перед этой жестокой реальностью, что он и не продержится и пяти минут, если войдёт и откроется этим людям. Мне не нужно будет его спасать – меня будут останавливать и убеждать, что его нет. И я так же пройду мимо него, как прошёл мимо его незначительной части, с этим ужасным чувством. А если нет, то, отобрав его, мир реальный заберёт мою душу, а такого быть просто не может.
Детский сад, что находился в тени небольшого парка, встретил меня уединённым молчанием. Скорее всего, день был субботний.
Длинная аллея заканчивалась небольшой детской горкой. Широкие расчищенные дорожки были ярко расчерчены классиками, кругами, пирамидами. Небольшие площадки для игры вносили в серый пейзаж из голых деревьев, белого снега и коричневой земли, кусочек яркого летнего дня. Было слишком холодно и слишком поздно для детских прогулок, но, наверное, когда здесь играли дети, это место просто светилось майским солнцем.
На асфальте кривыми печатными буквами, я заметил, написанное мелом выражение: «Их больше нет». Что-то нехорошее хотел сказать исполнитель этой надписи. Слишком замысловато и непонятно это звучало, тем более в таком месте.
Впереди промелькнула тень, я внимательно посмотрел в ту сторону. Там стоял мой призрак, слишком знакомый и слишком таинственный.
VIII
Мёд слаще крови.
Есть такой этюд у знаменитого художника сюрреалиста - Сальвадора Дали, который называется «Мёд слаще крови». Художник вплотную приблизился к новому периоду своего творчества и этот этюд чуть ли не самая первая работа, которая передаёт весь его дальнейший путь. Новая техника работы, окончание поиска, переход в более глубокое философское положение вещей. В конце концов, изменение мира реального в мир художника.
Сложно, очень сложно найти грань между реальностью и миром твоего воображения. Где заканчивается одно, а начинается другое? Мы не можем быть уверены, даже когда говорим: «я прикасаюсь к предмету, и я знаю, он реален».
Как сладкий сон, мы просыпаемся в своей постели и думаем, что проснулись. Потом сталкиваемся с предметами и происшествиями в так называемой «реальности» и кричим: «Этого не может быть! Что происходит!?». Наконец просыпаемся по-настоящему и ещё долгое время не можем прийти в себя.
Я сел на скамейку и долго наблюдал за призраком, что стоял около меня.
Он ничего от меня не требовал, а мне хотелось ему что-то сказать. Но без слов….
Подышав на закоченелые пальцы, я потянулся, как после сна, растянул на лице улыбку, вздохнул и выдохнул ледяной воздух, лёг на скамейку, подложив руку под голову. Распрямив ноги и зачерпнув горсть снега, который от тепла стал медленно таять, я закрыл глаза. В мыслях ещё на некоторое время остались приятные воспоминания от голубой ясной лазури неба.
IX
Город в постоянстве будничных снов.
Тёмные переулки моментально расширили свои толстые стены, дав путь огромному ползущему существу.
На миг в окнах домов отразились непонятные вещи. Они моментально скрыли своё существование и растворились в тени. Двери со скрипом отворились, и вместо простых голубей на крышу сели огромные птицы со стеклянными крыльями. Бетонные дороги дали прорасти молодой травке. Из земли выделились соляные кристаллы и морской песок.
Зазвонили в городе телефоны, застонали сигнализации машин. Люди замерли, что-то почувствовав, и убедившись в постоянстве, пошли дальше.
По дорогам шёл высокий человек в тёмно-синих одеждах. Он шествовал прямо по улицам, создавая за собой мир грёз.
Ещё никогда мир не видел таких потрясений, никогда не происходило ничего подобного. Город изменился, за какие-то мгновения, но никто из людей не обратил внимание.
Толпа продолжала двигаться в разном направлении. Одни опустили голову пониже, другие подняли её вверх – обратив глаза на высокие здания, и никто в этот момент не заметил странности неба - его новое творение.
Огромное по размерам облако гранатового цвета нависло над населённым пунктом. Стеной пошёл дождь, он падал прямо в вёдра, барабанил по металлу.
В этом состоянии город замер. Исчезли мысли о завтрашнем дне, и время объявило забастовку.
Мир, который недавно казался иллюзией, скинул с вершин свои перья. День завершился.
Но даже когда жилые дома искривились и полопались стёкла окон, никто ничего не заметил.
X
В начале последних двух.
Я наблюдал за летящими то вверх, то вниз качелями. Наблюдал за своими друзьями, стоящими поодаль. Я видел снова Лилю, она улыбалась и что-то шептала моему призраку.
Горизонт – грань между небом и землёй, встречал закатами и восходами.
Я сделал выбор - пошёл к ним.
Они меня так долго ждали.
Здесь слишком тихо, слишком всё просто и нереально. Мой маятник реального остановился. Я прислушался к двум ударам земли и сорвал цветок одуванчика. В один момент я решил, что останусь здесь, мне не стоило это никаких усилий.
Бесконечные дали застыли. Медленно по небу поплыли облака, меняя причудливые, мягкие формы. На какой-то момент мой мир ответил мне и…. Я забыл всё.
Без мыслей и без сомнений…. Их больше нет.
«Мир, что недавно простирался за окном,
в один миг исчезнет и окажется в моём
воображении, такой же не реальный
и такой же абсурдный».
I
В конце первых трёх.
Поднимаешься вверх до самого неба и снова падешь. Сложный выбор – приходиться падать в небо и тут же наблюдать, как колеблется под тобой земля. Качели летят стремительно, быстро, то вверх, то вниз, и ты то там, то здесь. Маятник реального – выбор, очевидный всем, даже мне.
Пыль под ногами…. Маятник реального, превращается в пору настоящего, ты остановился. Перед тобой далёкий горизонт – грань между небом и землёй. Под тобой зелёная трава и цветы одуванчиков. Позади тебя - призрак нереального мира, высокий, таинственный и молчаливый. Если захочешь, пойдёшь вместе с ним. Если в тебе есть достаточно сомнений, ты останешься, но покинуть ты его не сможешь, ведь он это - ты.
Здесь слишком тихо, слишком всё просто и не реально. Вначале тяжёлый человеческий разум, затем - тяжёлое осознание действительности, но не здесь, не со мной сейчас. Слишком внимательно я смотрю на горизонт, слишком трепетно отношусь я к одуванчикам и траве и слишком близок мне призрак этого мира. Колебаться не стоит, решение здесь принимается незамедлительно. Такая точная вещь, но последняя в этом мире, как секунда и та умерла. Три первых удара коснулись земли…. Мне нужно только полное колебание маятника – выбор очевидный, немного реальный, ну всё же, в этом мире.
Мои качели, они уже сделали одно неполное колебание, осталось совсем немного, совсем ни чего.
II
Мир или «Лёгкий сквозняк и свет дикой крысы».
Мне лучше ответить Paradise.
Я почесал затылок и набрал Sun.
Так гораздо лучше, коротко и ясно, конечно, следовало бы подумать и о репутации. Во всяком случае, мне не нужно будет отмазываться от нудных вопросов. Вот ещё смайлик для пущего эффекта.
Одним щелчком кнопкой Enter я отправил своё сообщение в «большой мир».
Коврик осветился красным светом. Компьютерная мышь при моей помощи пробежала по голому столу. И так нечёткое пятно света расплылось, я положил мышь обратно на коврик, и она с удовольствием присосалась к монитору, скользнула стрелка, тем самым, показывая, что аппаратура снова готова к работе.
Окно в виртуальный мир светилось в этот раз приятным голубоватым светом, это успокаивало зрение, давая расслабиться клеткам головного мозга.
Было поздно. Поздно - на моих часах. В сети же такой простой штуки как время и не существовало, как в Хаосе, здесь преломлялось всё существование реального мира, и время всех часовых поясов земли сливалось в одно.
Все потоки информации в один момент скомкались, сбились, перемешались. Может быть, началась паника? Наступил конец света? Может быть…. Но люди остались во всемирной паутине, ничего не замечая.
Скрытые лица, скрытый смысл слов, продуманные фразы – ничего лишнего. Уродство.
- Пр - пришло сообщение.
«Пр»? Да, Привет. Действительно уродство! Я тут же набрал: «Как тебя зовут?»
- IoR.
Что за странный ник? Переводу не подлежит и всё же интересный….
Мои ноги замёрзли, по комнате разгуливал сквозняк. Форточка была открыта, занавески вздувались как паруса от холодного воздуха. Я вдруг осознал, что со мной это уже всё было – дежавю. Только не сейчас.
Мне пришла фотография, я открыл файл. Компьютер задумался…, видно из-за большого изображения. Снова это чувство, занавеска, окно, IoR, красный огонёк, что теперь? Музыка – она тоже похожа!
Фотография загрузилась, но это…. Передо мной был простой чёрный квадрат, никакой фотографии не было.
Нет!
Что, чёрт побери, происходит?
Я встал, прошёл к окну и закрыл ставни. Компьютерный стол стоял в двух метрах от меня, и мне померещилось, как по столу что-то метнулось. Метнулось снова. Я подошёл. Что-то шелестело под бумагами. Меня ни на минуту не покидает чувства, что это всё сон.
Мой взгляд, словно намагниченный, метнулся к окну. На лбу выступил пот – окно было открыто!
Мышь? Нет не мышь, больше… Крыса. Она смотрит на меня! Красные, красные как раскалённый металл, глаза. Вся комната красная!
Оставь всё это! Не давай своим мозгам гулять! Оставь всё…, ты сойдёшь с ума.
Комната сузилась. Я открыл глаза и не увидел ничего кроме потолка.
…Упал? Упал. Но не потерял сознание. Ура!
***
Сентябрь. 2006.
Форточка на самом деле была закрыта.
Были те чудные деньки, когда не знаешь, то ли тебе хорошо, то ли тебе грустно. Такое состояние само по себе очень нудное, его преимущество в том, что оно погружает в раздумья.
Но в этот день я ни о чём не думал. Я просто выбежал размять ноги, жаль, но мне бы хотелось сказать крылья…, мы отвлеклись.
День был прекрасным: солнце, жёлтые листья, сырой запах земли и прохладный ветерок - утро именно то, что нужно для бодрячка. Ноги сами по себе пошли по влажному тротуару, давя мошек, лягушек, червей, майских жуков – в общем, всю ту живность, которая в это время года наиболее подвижна. Голова была пуста, и всё же моё сердце было чем-то весьма обеспокоено. Оно чувствовало приближающиеся перемены.
Я зашёл в угловой магазин, купил сигарет, закурил и направился в центр моего маленького городка.
Мне не приходилось никого замечать, я взглядом не оценивал внешность людей, не делал поспешных выводов. Я проходил сквозь людей, а они в свою очередь, я надеюсь, проходили сквозь меня. Куда я спешил? Моя цель была увидеть мир свысока, и я тайком забрался на самое высокое здание во всём городе – десятиэтажный дом. Хорошо бы было залезть на небоскрёб или на самую высокую гору. Но нет, в нашей местности таких огромных вершин нет. Мы живём в степи и вокруг нас отягощающая земля и невыносимая свобода.
Холмы как барханы – изобретение ветра. Зелёная травка и огромное небо. Небо, его в тысячу раз больше, чем где-либо. Господи! Какое оно голубое, какое чистое. И вот я здесь, мне руку протянуть, и я коснусь небес! А эти белые сливки? Они лёгкие, огромные и безмятежные. Новая жизнь? Иди, всё! Вот здесь край мира, грусти, заботы, разочарования, жизни. Внизу люди. Люди, люди и ещё раз люди - общество. Они этого не видят. Сухие, безжизненные люди проходят, опустив лицо в землю и, говорят, что они знают. А у самих глаза чувствительны к свету!
Я знаю эту свободу, этот свет, но нужен ли он мне? Да. Пока я здесь, мне нужен этот город. Город облаков.
После «взгляда свысока» я спустился пониже и стоял на балконе второго этажа Универмага. Солнце поднялось уже высоко и стало пригревать. Внизу гремел город. Наступило ожидание.
Я думал о сегодняшнем дне, он не был привычным, с самого утра мне казалось, что какое-то событие должно прогреметь, как выстрел, как гром среди ясного неба. И оно, конечно, не заставило себя ждать.
Я запомнил время, было ровно полдевятого утра. Укрывшись под тенью здания, изредка на меня поглядывали покупатели универмага сквозь витрины. Я думал, что они смотрят на меня, ведь как отшельник, я находился вне толпы, вне суматохи, которая без конца наблюдалась на улицах. Где-то в стороне, сам по себе, один. В этом городе есть более уединенные места, их сложно найти, впрочем, как и в любом городе, но всё же возможно.
Я не заметил в своих покоях чьё-то присутствие, я его почувствовал.
В глубине балкона, на выступе сидела девушка. Она сидела спиной, и я не видел её лица. Но когда я решился подойти поближе, её глаза одарили меня мечтательным и полным грусти взглядом. Она была прекрасна, действительно прекрасна…. Каштановые короткие волосы, вытянутое лицо, небольшой тонкий нос. Маленькие, чуть тонковатые губы, придавали ей внешне серьёзный и непоколебимый вид. Тонкие пальчики аккуратно лежали на коленях, худенькое, но изящное тело находилось в покое. Скорее всего, она сидела в позе лотоса уже давно, так как при попытке сдвинуться с места, она почувствовала онемение в коленях и заметно поморщилась.
Я поспешил её отвлечь, мне не хотелось, чтобы она уходила.
- Извините. – Начал я, но произнесённые слова получились какими-то сконфуженными.
Каково было мое удивление, когда она, остановилась, странно посмотрела на меня и сказала:
- Ничего.
Эта «странность» быстро улетучилась с её улыбкой. Я улыбнулся ей в ответ.
Этот разговор, казалось, продолжался бесконечно. Мы говорили о погоде и о вчерашнем дне, о музыке и кино, о человеческих чувствах и психологии, о знакомых и проходимцах, о городе и стране, об облаках и небе. В конце концов, мы рассказали друг другу как оказались в этом месте, чем занимаемся, какие имеем увлечения.
В то время я работал в фото отделе, занимался печатью фотографий и мелкими компьютерными работами. Платили немного, но мне хватало. Съемная однокомнатная квартира в центре, беспокойные мечты о будущем. Своё любимое хобби – художественная фотография и различные эксперименты с плёнкой (я неплохо знал химию). Окончание художественного института пошло мне на пользу, я не просчитался с «любимым делом» и был весь погружён в работу. Намётки на будущее довольно простые – заработать денег и перебраться в Новосибирск. Кажется, всё есть для жизни, мне не нужно было говорить много, да и я не слишком стремился к многословию, этого было достаточно, чтобы человек заинтересовался тобой. Сознаюсь, тогда я ей не сказал о себе значимого, весомого обстоятельства..., - скажем так проблему. Да и как я впоследствии понял, это бы всё равно ничего не изменило.
Её звали Лиля. Она обучалась на третьем курсе, на факультете психологии во Владивостоке. Часто приезжает в этот город к родителям. Когда я её слушал, мне казалось, что я понимаю эту девушку, но на самом деле, я не понимал. В каком-то смысле, она говорила не правду. Нет, она не лгала. Говорила она, по сути, и нет никакого сомнения, что так оно и было. Но всё не так, как казалось. Она не раскрыла мне ничего о своём внутреннем мире, даже опасалась этого, и любую подобную тему стремилась перевести на другую. Я был немного этим расстроен, но ссылался на то, что наше знакомство продолжиться, и я смогу узнать больше.
В один момент она сказала, что ей пора и дала свой мобильный телефон. Я позвонил ей вечером, но ни кто не ответил.
Я помню последующие звонки - этот номер не отвечал. Всё, что я слышал на том конце, так это однотонные пояснения: «телефон отключен, или находиться вне зоны действия сети». Надежда меня не покидала целый месяц, и, наконец, она растворилась - мне ответил незнакомый мужской голос и сказал, что я ошибся. Это означало только одно: я потерял её навсегда.
Тогда я винил себя, что не взял её домашний телефон, что не разузнал о ней больше. Я попытался жить дальше, но не смог оставить свою жизнь как есть – она в какое-то мгновение превратилась в полный кошмар.
III
Детектив ушёл под воду.
Посещать библиотеки - сущий ад.
Если вы не умрёте от скуки или от взгляда библиотекарши, то испорченное настроение вам обеспечено на весь день.
Книжные полки огромны, широки, высоки, но они не вмещают в себя твой мир. Мир, который требует больше, чем скучный покой застоялого и обращённого в бумажные листы.
В наше время библиотеки утратили внимание молодых людей. Те же, кто заведует подобными заведениями, греют надежду, что книги будут существовать ещё очень долго. Так ли это? Не знаю.
Ты берёшь очередную книгу и думаешь, не о том, зачем прочитать, а когда отдать, когда занести её по удобному случаю. Иногда ты не можешь читать, зная, что на тебя давит время.
Я принёс детективы «Агаты Кристи» в срок. Роман «День поминовения» заставил самостоятельно поставить книгу на место – так не хотелось с ней расставаться.
«День поминовения» замолк. Всё содержание книги исчезло. Роман уснул. Мне стало ужасно грустно, я открыл пятидесятую страницу в надежде увидеть дорогие строки, но их не оказалось.
Как так!? Куда они исчезли? Роман!
Я сжал в руках книгу и напряжённо стал листать: сотая, двести шестая… содержание. Этого всего не было.
Капелька крови упала на пустой лист. Я обернулся. В проходе стояла Нина Ивановна – библиотекарь. Я перевёл взгляд на книгу – содержание крупным шрифтом было пропечатано на предпоследней странице: «Смерть в облаках», «День поминовения» и «Десять негритят».
Женщина хотела уже что-то сказать, но я бросил книгу на пол и рванул из библиотеки, куда глаза глядят. Завернув за угол, я почувствовал боль. Несколько секунд назад я прикусил губу до такой степени, что из уголка рта потекла кровь. Я вытер рукавом куртки подбородок, достал сигарету и закурил. На мгновение мне показалось, что я снова в библиотеке, среди полок. Моё тело небрежно упало на стену, и я осел. Голова шумела, мысли совершенно не подходили под ситуацию, и головокружение не давало подняться на ноги.
***
Октябрь 2006.
Я не говорил, что я болен? Ха, «болен»! Нет, не так… я мучаюсь в непрекращающемся кошмаре. Нужно было сходить к врачам, провериться, но я не люблю больницы, их узкие коридоры, длинные очереди и запах медицинских препаратов. Короче, я не хожу в такие места и не помню последний раз, когда их посещал.
Со мной такое было и раньше, только не так часто и не так сильно. Я целые годы мог не испытывать ничего подобного. А теперь? Теперь я могу точно сказать – я болен.
На какие-то секунды я отдаляюсь от этого мира. Это как выброс, как огромный удар. Все мы приклеены к этой реальности, к этому пространству и мы отделяемся от него, как мухи от сладкого киселя, когда умираем. А тут…. Это не смерть. Это было собственное желание отделиться от реальности, и это стало невыносимой пыткой. Поначалу это было как игра, как простой эксперимент, но у этого развлечения оказались побочные эффекты – я втянулся и теперь, меня кидает – я муха с облипшими крыльями.
Всё началось заново, когда я встретил Лилю в первый и последний раз. Она до сих пор перед глазами, до сих пор я хочу поговорить с ней, узнать о ней больше…. Жизнь покатилась ко всем чертям. Меня уволили с работы, я без денег. И ещё ужасно похолодало, который день меня мучает кашель. Облака не плывут по голубому небу, изо дня в день в вышине только серые тучи, дождь и снег – всё вперемешку.
Что не изменилось, так это толпа улиц. Она живёт, а я нет. В ней деревянные лица, белёсые сердца и крутые пурги.
Иногда я закрываюсь в своей фотолаборатории, в квартире, и под красным светом сжимаю в ладонях не проявленную плёнку, неудачные фото, и глянцевую бумагу. Конечно, от ладоней ничего не остается…. А однажды, поблизости стоял соляной раствор….
Вечером настроение существенно поднимается – странно, хотя температура бывает под тридцать восемь. Я засыпаю в бреду, и мне видится мир, к которому я привязан и, который мне очень симпатичен. Мои сны в такие дни длятся долго. Мне приходилось просыпаться вечером, и я терял всякое ощущение времени, не понимая, сколько я проспал. Потом оказывалось, что я был без сознания целые сутки.
Ко мне заходят старые знакомые, друзья. Их разговор меня отвлекает, но и они в скором времени, видя моё состояние, уходят, и вообще перестают посещать меня. Я много провожу времени за компьютером, общаюсь с людьми, узнаю новости. Мне хочется встать и пойти в ванную, но я останавливаю себя…. Хотя, наверное, меня должны останавливать другие. Я ссылаюсь на собственные средства, собственные размышление, и считаю что такие крайние, поспешные методы мне не понадобятся.
С таким состоянием меня взяли только в одно общество. Сборище городских неформалов, приняло меня в свои круги, как только я рассказал о себе. Не сказать, что мне это крайне интересно, я не поклонник их музыки, не разделяю их взглядов, но уже одно – выделение из толпы, тянет меня к ним. Я узнал от них мало нового, и они видели меня только два раза. Я же предпочитаю ходить в те же отдалённые уголки города, где тихо, спокойно и нет толпы.
Мне, кажется, я жду её до сих пор, хотя понимаю это пустые надежды – она не появиться.
Спасение было около меня, я смотрел на него и влюбился в него, но не сумел удержать. Она мне снится всегда в простом сне. Очень чётко - в бреду. Это зовёт меня, и даёт мне повод подняться ещё выше – липкой мухе над киселём. Жаль, но меня ничто и никто не останавливает.
IV
Всё, что было, осталось….
День двинулся мимо меня. Мой организм с расстройством желудка провожал его.
Остановившись около художественного института, я сел на ступень и задумался. Был светлый зимний день. Проходящие не обращали на меня никакого внимания, и я не заметил, как ко мне подошёл высокий человек. Он поинтересовался моим самочувствием. Я не поднимая глаза, ответил, что мне хорошо.
Он не ушёл и несколько минут стоял. Нависшая надо мной тень заслонила солнце, я, наконец, поднял глаза.
- Вы Зотов? – спросил мужчина.
Он был смугловат, с мощным подбородком. Широкие брови строго нависали над голубым глазам. Хотя по ним нельзя было сказать, что он строгий преподаватель. Да, преподаватель. Его звали Николай Павлович Марин, он вёл уроки по композиции и истории искусств, это всё можно было прочитать на его визитной карточке, которая криво висела на пиджаке.
Коричневая старая куртка с протертой спиной, накинутая поверх делового костюма, свидетельствовала о низкой зарплате учителей. Как обычно эта профессия не давала финансовой свободы в нашей великой стране.
- Да, это я. – Ответил я чуть сдавленным голосом.
- Мне говорили, что вы придёте, но вы опоздали….
- Извините, я просто заблудился. Город незнакомый.
- Но вы же знаете, на какой лестнице сидите. Что же вы не поторопились?
Я не смутился. Этот человек произвёл на меня не потрясающее впечатление. Я уловил в его голосе немного грузинский акцент, хотя по его лицу к этой национальности он не был даже близок. У него был ровный длинный нос, каштановые волосы, прямолинейный, не тяжёлый взгляд.
Я перевёл разговор в другое русло. Подступив сразу к делу:
- Я принёс вам работы, которые вы просили.
На боку у меня висела чёрная сумка, я достал из неё папку с фото-пробами и передал их Николаю Павловичу. Тот с явным интересом внимательно вгляделся в работу. Сначала он держал её близко, почти прижимая к носу, словно рассматривая детали (хотя так таковых деталей там не было и в помине). Потом отдалил её на расстояние вытянутой руки и сказал:
- Хорошо.
Так он проделал с остальными работами. Всего их было пять.
- Больше не принесли?
- Я выбрал самое лучшее… - поторопился я ответить.
- Само собой разумеется, но я хочу взглянуть на остальные. Обязательно принеси их…. – Он передал работы мне и улыбнулся. – Я поговорил с начальством и возможно, что у вас будет работа.
- Правда! – настроение резко поднялось, я не верил собственным ушам.
- Да. Завтра подготовь все документы, в том числе свой диплом, паспорт и по возможности справку из больницы. Понял? – произнёс он без официального тона.
- Спасибо.
- Ну, давай. – Он похлопал меня по плечу и спустился к остановке.
Я снова сел на ступени. Прижав к груди работы, я невольно взглянул на ладони. На них красовались чёткие шрамы.
Мне тут же пришло в голову: «Всё, что было, осталось, но я ещё здесь».
С этим странным выражением, перед глазами промелькнул образ Лили.
Мне стало страшно. Этот образ я попытался уничтожить, но её лицо врезалось в глаза снова и снова.
Тогда я встал и побежал.
***
Ноябрь 2006.
Иногда мозги нам позволяют рассуждать разумно. Это в некотором смысле в одном - выход, в другом – мёртвый выбор, который ты не желаешь делать, но думаешь, что он тебе даст шанс. Такого не бывает! «Выход» требует от тебя содействия, если ты этого не хочешь, он будет пустым.
В ноябре ко мне пришло письмо от моей двоюродной сестры Сони из Красноярска. Я давно её не видел, и с трудом вспомнил её лицо. Она писала, чтобы я приехал по возможности в гости на Новый год. Что давно от меня не было слышно никаких известий, и мой приезд будет только кстати.
Сначала я не придал этому письму никакого значения. Но к середине месяца я всё же надумал ехать. Собрал на первое время денег, выписался из временного места жительства, чтобы уже точно уехать из этого города и не возвращаться.
Соня жила одна в двухкомнатной квартире – на окраине города. Она хорошо меня встретила. Рассказала о себе, о городе. Предложила мне остаться у неё на пару месяцев, если я пожелаю. Мне пришлось объяснить моё положение. Сестра успокоила меня в отношении съёмной квартиры, места работы. И вообще была рада тому, что я остаюсь жить в Красноярске.
Она много говорила. Это была её неотъемлемая черта. Внешне она была очень красивой девушкой, небольшого роста, с пухленькими щёчками, с маленьким носиком, серыми глазами и длинной косой. Всё это выдавало в ней чисто русское происхождение.
Я сидел на кухне и пил чай. Она металась в махровом халате от одного угла к другому и всё комментировала свои действия.
Её расспросы о нашей семье, о последних событиях моей жизни, в действительности утомили меня.
Соня недавно стала работать стоматологом в центральной поликлинике, отучившись в медицинском университете. Оказалось, что недавно умерла её старая тётя Татьяна Афанасьевна, поэтому я сразу понял, в чём причины такого рьяного приглашения. Сестра, которая большую часть своей жизни прожила в общежитиях, была вынуждена переехать в эту квартиру, которую ей завещала тётя.
Соня не могла жить одна на такой большой площади, ей было не по себе одной, поэтому она решила послать мне письмо с приглашением.
В ближайшее время я стал снимать комнату поблизости от сестры. Жизнь, кажется, наладилась. Я почувствовал, что возвращаюсь в этот мир и мне не нужны были старые воспоминания. Но «Всё что было, осталось…»
V
Белый призрак и белый пух.
Моя небольшая сцена находилась в небе. Над зелёным полем, там, где пересекаются широкие реки, и одинокая осина растёт на круглом островке. Иногда с дерева опадает листва и наступает зима, но всегда, её приход встречает мой остров.
Большие бордовые вуали декоративно висят на заднем плане. Половицы изъедены временем и при каждом шаге скрипят, на их жёлтое дерево тонким слоем нанесён лак. Когда солнце освещает сцену, она горит. На краю всегда стоит красный неровный стул, как будто мастер его был таким же прохиндеем, как и я.
С моего острова всегда сказочные закаты и восходы. Его курс прямо к солнцу.
Я захожу на сцену и вижу моего призрака. В тёмно синих одеждах он стоит около стула и наблюдает за настроением неба. Он любит облака и зачастую его можно увидеть, только в том случае, когда по голубой лазури медленно плывут пушистые сливки.
Мне иногда кажется, что он ждёт и моего появления. Хотя не встречает меня, не говорит приветствий. Я просто подхожу к нему и беру его руку. Призрак всегда молчалив. В знак приветствия и встречи он крепко сжимает мою ладонь, и так вместе мы наблюдаем за миром.
Мне так же снятся сломанные часы, которые я безуспешно пытаюсь починить. Мне снятся бесконечные степные долины и барханы пустынь. Я вижу кусочки реального на местности – обломки квартир, причудливые статуи, огромных младенцев, которые выточены из сплошных скал. Мой путь преграждают стены дождя, он падает в тонкие расщелины в земле и наполняет одинокие ведра, что встречаются на обрывах.
Меня встречают длинные мосты, которые ведут к горизонту, острые насыпи в виде спиралей и неизвестные муравьи, бьющиеся об основание своего сооружения. Глядя на небо, можно узреть красное застывшее на месте облако. Оно висит постоянно на одном и том же месте, и в процессе своих походов я попадаю под его плотную тень.
В этом месте невозможно узнать время. Все, что здесь существует и находится, давно перестало быть рабом четвёртого измерения.
Некоторые рельефы представляют собой высохшие озёра или моря. Можно набрать горсть ракушек вперемешку с чешуей рыб, их костями, панцирей крабов, обломков морских звёзд и кристаллической морской солью. Здесь странные кораллы и песок, будто из серебра. Так же попадаются совершенно целые, укутанные сухими водорослями лодки или корабли. В этих местах безумно тихо. Над такими равнинами кружат странные птицы – не то чайки, не то стервятники. Они падают камнем вниз и исчезают, осыпая под собой пространство огромными стеклянными перьями.
На просторах можно встретить «избы», или по другому, уголки чужих вещей. В таких уголках всё незнакомо, и вещи, что находятся на высоких тумбах, и животные в клетках, что при твоём появлении начинают глотать себе подобных. Жидкость в тонких прозрачных сосудах приятно пахнет, зачастую молоком или шоколадом, а иногда в них стоят букеты из перьев тех самых птиц.
Здесь всё под странной вуалью человеческого присутствия и в то же время нечеловеческого понимания. Этот мир мне знаком до боли, и мне чужд, ненавистен. Я наблюдаю, рассвет с внимательным созерцанием мыслей, и провожаю закаты с разрушительными, философскими домыслами. Я забываю иногда о том мире и пытаюсь создать своё бытие здесь, под тенью красного облака, под голубой лазурью, с белым фантомом и нераскрытой истиной реального.
***
Январь 2007.
Наконец я стал работать.
Я вёл первые курсы в институте под присмотром у Николая Павловича. Он помогал мне осваивать преподавательские премудрости, и я постепенно стал втягиваться в работу.
Ученики слушались меня и мне, кажется, уважали. Но мой юный возраст, было, видно сказывался на преподавании, студенты чувствовали слабину, и всячески пытались увернуться то от выполнения задания, то от посещения моих занятий.
Я вёл композицию и в скором времени стал пытаться довести мою технику до подростков, что, на моё удивление, получалось. Мы занимались фотографиями, составляли из них композиции, делали эксперименты с фотоматериалами. Поначалу мои методы немного волновали директора и остальных преподавателей, так как я работал в совершенно иной технике и вносил свои изменения в методику. Но за меня заступился Николай Павлович, за что я был ему крайне благодарен.
Мне нравилось работать и сотрудничать с профессором. У нас складывались неплохие отношения. За каждым моим визитом были обсуждения искусства, моего творчества, творчества Николая Павловича. Он предпочитал работать в абстрактной манере живописи, его полотна в буквальном смысле светились цветами, он часто устраивал персональные выставки и пробовал писать книги об искусстве.
Однажды мы встретились с ним на улице и решили посидеть в недорогом кофе за углом.
Он говорил о том, как сильно стало цениться искусство в наш век развитых технологий. Я же отстаивал совершенно противоположную точку зрения, что искусство, наоборот теряет свою актуальность в плане своей академичности, и в большинстве своём пересекается с техникой и с современными путями развития психологического творчества. В какой-то момент он согласился со мной….
- Знаешь, я всё просматривал твои работы и…, не хочу показаться психологом, но в них ты, скажем так, «живёшь». Я хочу сказать, твоё творчество не просто вымысел фантазии… - Он замолчал, почесал пальцы, сморщился и, растягивая слова, продолжил. - Творчество твоё реально, конечно, у каждого художника творчество является неотъемлемой частью его самого, но я ещё ни разу не видел, что бы человек говорил о своих работах, как о чём-то материальном. У тебя словно жизнь переплетается с ними….
- К чему вы это говорите? – спросил я, улыбнувшись, тем самым, дав понять своему собеседнику, что все, о чём он говорит мне понятно.
- Я хотел бы, если ты не против, взять твои работы на годовой просмотр – семинар в феврале. Там неплохие спонсоры и если повезёт, мы могли бы устроить твою выставку.
Мне почудилось, что он врёт. Я сжал под столом пальцы и задал вполне конкретный вопрос:
- Вы не это хотели мне сказать.… Что вы хотите?
Это звучало немного нелепо, не по случаю и не по теме разговора, но мысль, что он начал совершенно не соответствовало её завершению. Я вдруг осознал, что он, как шаман, воткнул в меня иглу, пытаясь тем самым уколоть меня поглубже.
С чего этот бред начался, я не помню. Но я точно увидел лицо Лили, она, как ни в чём не бывало, принесла мне чай. Её глаза были пусты, в них не отразилось ничего знакомого. Я испугался. Меня переполняли чувства радости, в то же время огорчения, страха и надежды. Я хотел подойти к ней, поговорить, но её уже не было рядом.
Около нашего столика прошла официантка похожая на неё, но не Лиля. Меня пробрал холод, и забила дрожь.
Николай Павлович видя моё состояние, подбежал.
- Что с тобой, Антон?
Его беспокойство росло, пока я не говорил. Он сжимал меня за плечи и пытался привести в чувства, но я был холодным и бледным, словно прирос к стулу и уставился на принесённую чашку стеклянными глазами.
Тогда я ушёл на время, исчез. Меня вырвало из данного момента и перенесло неизвестно куда - далеко. Вне всякого сомнения, в лучший мир.
VI
Даже камни плачут, когда молчат дали.
Она сидела на той же возвышенности на балконе универмага и наблюдала за моим миром. Лиля обернулась, когда я подошёл поближе. Я остановил её, когда она попыталась уйти. Тогда я не заметил за спиной белого призрака, не заметил странных птиц, что кружили в небе, не заметил стену из дождя. Всё это было и есть, по сей день. Оно существовало до этого и существует сейчас.
Мне нужен был повод, и мир реальности подарил его, тут же обратив его в мои иллюзии, или…, мой мир не иллюзия, он существует!
Лиля стоит там, вмести с призраком на сцене. Скоро рассвет…. Мне нужно поспешить! Даль, что впереди меня ещё ждёт, значит, я ещё успею.
Январь 2007.
Я зажмурил глаза, открыл дверь и вошёл….
Открыв глаза, я увидел над собой Николая Павловича. Он держал в правой руке мокрую тряпку, а в левой – трубку от телефона.
- Уф! – вздохнул он. – Ты очнулся…, что же ты это делаешь? У меня чуть у самого инфаркт не случился!
Его лицо покраснело, а на лбу выступили капельки пота. Он весь был взъерошен и ужасно взволнован. Его голубые глаза посерели, а брови совсем упали на веки. Теперь точно можно было сказать, что этот преподаватель - строгий.
- С тобой всё хорошо? – Наклонился он ко мне, пытаясь разглядеть в моём лице хоть какие-то признаки здоровья. – Я тут скорую уже вызывать собрался…. Еле тебя до дома своего дотащил, хорошо, что такси рядом оказалось. – После некоторой паузы он пискляво протянул. - Да скажи хоть что-нибудь!?
Говорить было нечего. Я плохо помнил себя, да и вообще, любые слова казались чужими.
Профессор сел и уставившись на меня, обтёр себе руки мокрой тряпкой. Его мучил сложный, но, в то же время, справедливый вопрос, на который я должен был ответить с самого начала, как меня взяли работать в институт.
Почему я не предоставил справку о здоровье?
Как я уже говорил, я не переношу больницы.
Николай Павлович отвёл от меня пристальный взгляд и спросил:
- Что с тобой?
Я встал с дивана и прошёл к окну. Обстановка однокомнатной квартиры свидетельствовала о том, что её хозяин был холост. Профессор, наверное, был женат, но по какой-то причине этот брак распался. Полки книг, столешницы, залитые чаем, хаос из различной канцелярской и художественной утвари, пробуждали во мне интерес. В углу комнаты, около окна, стоял высокий мольберт. В комнате пахло льняным маслом, всякого рода растворителями, кислым запахом не стираной одежды и старого дерева. Этот человек любил своё дело, как ни кто другой, он так же любил свою профессию, хотя и не желал в молодости быть преподавателем. Его морщинки на лице говорили о том, что годы уже берут своё. Они так же предупреждали своего владельца; время возьмёт ещё больше. И всё же, при таком жестоком условии этот человек радовался жизни. Он будет радоваться даже тогда, когда времени совсем не останется.
Николай Павлович был хорошим человеком.
Он попытался бы понять, если я сделал хоть бы незначительный намёк…. Но как я мог, если я и сути-то не знаю, я сам не осознаю всего. Всё что в моих силах, это воспринимать всё как есть. Жаль, конечно, я обречён на муки собственных желаний, точнее, на условия которые я сам, когда-то создал.
- Ответь мне. – То ли в отчаянье, то ли в надежде сказал Николай Павлович, но его голос прозвучал так, словно он догадался, и просто ждал моего собственного подтверждения.
Я и представить не мог, как этот ответ был важен ему.
- Мне нужно время, – сказал я. Голос прозвучал довольно бодро.
Профессор поднял голову и с удивлением посмотрел на меня – он не ожидал «такого» ответа.
- Время ещё было до конца того года, но сейчас его нет.
На этом я и остановился….
Больше мне нечего было сказать.
Я ушёл, так и не попрощавшись с Николаем Павловичем Мариным.
VII
Знаки моего беспокойства. Знаки моих причин.
За широкой витриной шли люди, иногда они с любопытством смотрели на их наблюдателя и никак не могли взять в толк, что делает этот человек по ту сторону? Для чего он там стоит, как манекен за витриной?
Всё было очень просто: я стоял на улице и наблюдал за людьми, которые были по ту сторону стекла обувного магазина. Как странно смотреть с различных позиций на одну и ту же казалось бы реальность. Как в совершенно другом измерении ты сам для себя открываешь существенную разницу.
Уголок чужих вещей попался мне прямо посередине улицы. Я не удивился его появлению в самом центре города. Хотя такая странность была несравнима с той, что я увидел – зверей в клетках не было. Причудливые стеклянные сосуды пусты. Вообще все вещи были не такими как раньше, они были реальными. И эта реальность странным образом сказалась на времени всего уголка. Всё постарело, поблекло. Даже зелёный дикий плющ, что раньше обвивал ножки столиков, засох и превратился в элемент гербария. В углах шкафчиков появились плотные сети паутин. Пыль и мелкий песок осели на столешницах.
Не думаю, что кто-то видел уголок из моего мира, это вряд ли. Проходящие мимо люди задевали его, и он судорожно волновался под неосторожными ударами. Падали с тумбочек сосуды и разбивались об бетон, издавая какой-то глухой, неубедительный звук, осыпался плющ, крошилось дерево, и летел лёгкий песок.
Я прошёл мимо с ужасным чувством вины. Такое чувство возникает, когда мучают котенка и бьют нищего, обижают слабого и обвиняют невиновного. Чувство, при котором ставишь в виновники себя, хотя и знаешь, что ты к этому не причастен. И всё же, бездействие, трусость и слабость перед чем-либо, уничтожают тебя.
Я знал, что мой мир совершенно беспомощный перед этой жестокой реальностью, что он и не продержится и пяти минут, если войдёт и откроется этим людям. Мне не нужно будет его спасать – меня будут останавливать и убеждать, что его нет. И я так же пройду мимо него, как прошёл мимо его незначительной части, с этим ужасным чувством. А если нет, то, отобрав его, мир реальный заберёт мою душу, а такого быть просто не может.
Детский сад, что находился в тени небольшого парка, встретил меня уединённым молчанием. Скорее всего, день был субботний.
Длинная аллея заканчивалась небольшой детской горкой. Широкие расчищенные дорожки были ярко расчерчены классиками, кругами, пирамидами. Небольшие площадки для игры вносили в серый пейзаж из голых деревьев, белого снега и коричневой земли, кусочек яркого летнего дня. Было слишком холодно и слишком поздно для детских прогулок, но, наверное, когда здесь играли дети, это место просто светилось майским солнцем.
На асфальте кривыми печатными буквами, я заметил, написанное мелом выражение: «Их больше нет». Что-то нехорошее хотел сказать исполнитель этой надписи. Слишком замысловато и непонятно это звучало, тем более в таком месте.
Впереди промелькнула тень, я внимательно посмотрел в ту сторону. Там стоял мой призрак, слишком знакомый и слишком таинственный.
VIII
Мёд слаще крови.
Есть такой этюд у знаменитого художника сюрреалиста - Сальвадора Дали, который называется «Мёд слаще крови». Художник вплотную приблизился к новому периоду своего творчества и этот этюд чуть ли не самая первая работа, которая передаёт весь его дальнейший путь. Новая техника работы, окончание поиска, переход в более глубокое философское положение вещей. В конце концов, изменение мира реального в мир художника.
Сложно, очень сложно найти грань между реальностью и миром твоего воображения. Где заканчивается одно, а начинается другое? Мы не можем быть уверены, даже когда говорим: «я прикасаюсь к предмету, и я знаю, он реален».
Как сладкий сон, мы просыпаемся в своей постели и думаем, что проснулись. Потом сталкиваемся с предметами и происшествиями в так называемой «реальности» и кричим: «Этого не может быть! Что происходит!?». Наконец просыпаемся по-настоящему и ещё долгое время не можем прийти в себя.
Я сел на скамейку и долго наблюдал за призраком, что стоял около меня.
Он ничего от меня не требовал, а мне хотелось ему что-то сказать. Но без слов….
Подышав на закоченелые пальцы, я потянулся, как после сна, растянул на лице улыбку, вздохнул и выдохнул ледяной воздух, лёг на скамейку, подложив руку под голову. Распрямив ноги и зачерпнув горсть снега, который от тепла стал медленно таять, я закрыл глаза. В мыслях ещё на некоторое время остались приятные воспоминания от голубой ясной лазури неба.
IX
Город в постоянстве будничных снов.
Тёмные переулки моментально расширили свои толстые стены, дав путь огромному ползущему существу.
На миг в окнах домов отразились непонятные вещи. Они моментально скрыли своё существование и растворились в тени. Двери со скрипом отворились, и вместо простых голубей на крышу сели огромные птицы со стеклянными крыльями. Бетонные дороги дали прорасти молодой травке. Из земли выделились соляные кристаллы и морской песок.
Зазвонили в городе телефоны, застонали сигнализации машин. Люди замерли, что-то почувствовав, и убедившись в постоянстве, пошли дальше.
По дорогам шёл высокий человек в тёмно-синих одеждах. Он шествовал прямо по улицам, создавая за собой мир грёз.
Ещё никогда мир не видел таких потрясений, никогда не происходило ничего подобного. Город изменился, за какие-то мгновения, но никто из людей не обратил внимание.
Толпа продолжала двигаться в разном направлении. Одни опустили голову пониже, другие подняли её вверх – обратив глаза на высокие здания, и никто в этот момент не заметил странности неба - его новое творение.
Огромное по размерам облако гранатового цвета нависло над населённым пунктом. Стеной пошёл дождь, он падал прямо в вёдра, барабанил по металлу.
В этом состоянии город замер. Исчезли мысли о завтрашнем дне, и время объявило забастовку.
Мир, который недавно казался иллюзией, скинул с вершин свои перья. День завершился.
Но даже когда жилые дома искривились и полопались стёкла окон, никто ничего не заметил.
X
В начале последних двух.
Я наблюдал за летящими то вверх, то вниз качелями. Наблюдал за своими друзьями, стоящими поодаль. Я видел снова Лилю, она улыбалась и что-то шептала моему призраку.
Горизонт – грань между небом и землёй, встречал закатами и восходами.
Я сделал выбор - пошёл к ним.
Они меня так долго ждали.
Здесь слишком тихо, слишком всё просто и нереально. Мой маятник реального остановился. Я прислушался к двум ударам земли и сорвал цветок одуванчика. В один момент я решил, что останусь здесь, мне не стоило это никаких усилий.
Бесконечные дали застыли. Медленно по небу поплыли облака, меняя причудливые, мягкие формы. На какой-то момент мой мир ответил мне и…. Я забыл всё.
Без мыслей и без сомнений…. Их больше нет.
Топоркова Антонина, 18 лет, Томск
Рейтинг: 2
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Полина
молодец
молодец
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |