ЗА ЧТО?
Они лежали на речном золотом песочке, поглядывая в тёмно – синее небо, под которым отчётливо выделялась отлично выполненная копия ленинградского Преображенского собора: четыре малых купола на нём были без стропил и кровли – полностью раскрыты, а пятый купол «платицынский» центральный находился в разрушающемся, ветхом состоянии. Крест покосился и, казалось, падал вместе с сидящей на нём огромной каркающей вороной: «Мы наш, мы новый мир построим, кто был никем, тот станет всем…» - пропела вдруг, как соловей, Лиштавская, указывая на Божий храм. – С его помощью мы станем богаты, и тебе не придётся много работать, как нашим родителям.
- Каким образом? Не каждый богатый спасётся, - процитировал Сергей философа Сковороду.
- Мы спасёмся. В этом соборе сторожем работает мой дед – страстно любящий меня «как дочь родную», всегда выражается он, делая дорогостоящие подарки. Без тебя не с кем было посоветоваться, провернуть одно дело. А дело такое: как – то, зачем – то мой дед потребовался, родителям и они попросили, чтобы я сходила к нему оповестить, чтобы после работы зашёл к ним. Пришла в собор, а дед подвёл меня к одной из обширных религиозных композиций – панно, и говорит: «Я уже старый, пора помирать, никому ранее не говорил, а тебе скажу, ибо люблю тебя крепче дочери родной! Вот видишь ту фреску?.. На ней, в середине, нарисована невзрачная, в глаза не броская, икона, которую сразу – то и не разглядишь, на самом деле при пристальном взгляде – она отделена, сама по себе, потому что это дверца от сейфа – тайника, вмонтированного в стену. И… если эту икону – дверцу открыть, там окажутся чертежи, документация… златые деньги из червонного золота. Об этом поведал мне перед смертью соратник и ближайший приятель старосты собора Николай Афанасьевич Юсов».
Моршин долго думал, кто из них больше врёт: она или дед, «внучка» убедила Сергея.
Через несколько минут они стучали в огромные кованые двери портала, ведущие в храм. «Какие гости! – воскликнул, радостно открывая, обнимая внучку «бедный родственничек» - и удалился…
Пользуясь его отсутствием, Сергей долго и внимательно всматривался в указанный Юлькой объект: «Кто кого дурачит», - при своём прекрасном зрении не видя никакой иконы, раздумывал он. Но всё – таки, тщательно присмотревшись в какой раз, различил среди панно прямоугольную чёрную рамку, похожую на неплотно закрытую дверцу сейфа и… всмотревшись в неё, узнал знакомый, еле видимый образ Божий Матери. Хотел было продолжить осмотр, но появился «хозяин положения»…
Беседуя с дедом, Сергей украдкой посматривал на «дверь» там, наверху…
И вот, глядя в последний раз перед уходом на этот чудотворный образ, Сергей почувствовал и заметил, что образ с иконы глядит на него и плачет… по телу пробежал озноб, стало холодно и тревожно: «Плохой знак, плохое предзнаменование…» - подумал он, выходя из храма, делясь увиденным с подругой детства. «Это от вина!.. Плачет? И пусть плачет на здоровье, плакса! Это – её дела, а у нас – свои! Наша задача, как у Мичурина, не ждать милости от природы, а брать то, что в тайнике!..», - убедительно, чётко и твёрдо отчеканила Юлька. Сергей также, настойчиво и упорно настаивал на обратном, приводя различные доводы и факты, то и дело напоминая о таинственном плаче иконы – плохой примете, но «свою школьную любовь» так и не смог убедить.
Пролетели тринадцать дней, которые потрясли духовный мир Моршина. Наступил двунадесятый великий праздник – Усекновение главы Иоанна Предтечи. С утра погода была отличная, сентябрь – месяц свиньи по восточному календарю, ломал летний сценарий, совершая медленный переход к осени. Под вечер со стороны соседнего города Пензы нашли неожиданные дождевые тучи, засверкали молнии, грянул гром, полился крупнокапельный холодный дождь, сопровождаемый неистовым воющим ветром. Густые
мрачные сумерки по – дьявольски окутывали землю. Птиц и собак не было слышно, звёзд, луны света не видать, глядеть на небо было страшно… - «Так, где ж былая благодать?...» - глядя в божественную высь, переспросил себя «божественный» Сергий, отправляясь с Юлькой в собор за деньгами, которые лежали в тайнике и их ждали, ибо, деньги любят счёт. С собою взяли мощный фонарик, небольшой топорик, широкий монтёрский пояс, прочную капроновую верёвку и многожильный алюминиевый с палец толщиной электропровод. В кармане находилась полная пачка снотворных таблеток этаминал. План изъятия денег из тайника собора был прост – как три копейки. «Штирлиц не придумал бы! Споить снотворным сторожа, «бедного родственничка» - лишние глаза, язык, уши», - подметила внучка; после чего взобраться на портик, через просторное окно в барабане купола, Юлька опустит Сергея на проволоке до тайника, топориком открывает, забирает, она его опускает, «потирают ручки и уходят «в сторону моря!».
- Сколько таблеток будем давать деду?
- Трёх таблеток хватит, - ответил Сергей.
- Может весь стандарт «разбавить»? С полной пачки он неделю будет спать...
- За это время после нас весь собор вывезут. Ты же не хочешь, чтобы твой дедуля последние годы жизни провёл в тюрьме, - пояснил Сергей.
Сергей с Лиштавской промокли, но не просветлели, – они молча вошли в собор. Одержимые, принялись осуществлять свою розовую мечту.
При встрече с «ночным хозяином храма» немного выпили за православный праздник Усекновение главы. «Ночной хозяин храма» быстро уснул… этаминал сделал своё дело. Сергей, освещая с пола тайник ярким лучом фонаря, в задумчивости пропел строки супруга Марины Влади: «… для остановки нет причин, иду скользя… И в мире нет таких вершин, что взять нельзя!..» - Взял все принадлежности «альпиниста» и по крутой винтовой деревянной лестнице без нескольких ступенек стал подниматься с Юлькой на крышу портика, большому и малым барабанам, к окну, из которого он должен будет опуститься вниз. На верёвку надеяться не стал, хоть и была она прочной, «хоть корабли и баржи таскай». Одел на себя широкий монтёрский пояс, привязал к нему линейный электропровод, «не рвущийся даже на столбах», другой конец проволоки привязал за «по – Божески» растущую тут же берёзку, прокрутил вокруг дымоходной вытяжки и отдал Юльке: «Будешь потихоньку проволоку ослабевать и опускать, пока не крикну». Верёвку для страховки, привязанную одним концом за кирпичную вазу от дымохода, бросил из окна вниз и, когда исчезла дрожь в руках, забрался на клетчатое окно, находящееся под малым куполом, и, крикнув подруге «опускай!», стал, как в преисподнюю, опускаться вниз. Он опускался, из разбитых стёкол дул холодный, пронизывающий душу и тело ветер, гуляя завихрастым сквозняком по всему обезглавленному собору. Разлетались от страха сизари с воробьями, стукаясь впотьмах о стены, падая и тут же взлетая, мелькали летучие мыши и другие ночные твари «наподобие злых духов», а он всё опускался, опускался и вдруг застрял «ни к селу ни к городу». Повис, как червяк на крючке рыболова, болтаясь на одном месте. Застопорившись, проволока, на которой его опускала Юлька, натянутая, как струна, впилась в самый угол полу гнилой рамы и, заклинившись, остановилась. Сергей вертухался под куполом, ловя капельки дождя и «чудное» мгновенье… Вновь поднять его Лиштавская не могла – не было сил и вообще, по плану, он должен был опуститься до конца – на пол и, завидев до рамы ослабленную проволоку, она обрадовалась, думая, что он добрался до места, взяла фонарь и побежала «сломя голову» вниз. «Могу не успеть! Без меня откроет, очистит и обделит», - думала она, прыгая, как горная козочка, через ступеньки. «Ты зачем, дура, прибежала сюда? – крикнул ей раздосадованный Сергей, - сейчас проволока выскочит из штопора, а у тебя там точно, наверное, слабина да с запасом, и я полечу вниз из – за монет, ломая хребет… Бегом наверх и постарайся приподнять, я за верёвку помогу», - прокричал он дельное распоряжение, и когда она поднялась под облака, стал приподнимать себя, цепляясь за верёвку, делая слабину. Юлька выдернула из угла рамы проволоку, подложила по его высочайшему указанию в угол сломанную на берёзе ветку и вновь стала опускать «как ведро в колодезь».
Добравшись до иконы – тайника, Сергей крикнул, Юлька застопорила проволоку.
Юлька опустилась к парящему между сводом купола и полм Сергею и, направив яркий луч фонаря на икону – сейф – тайник, как «товарищ Жуков прожектора», махнув рукой, скомандовала: «Открывай!». Сергей вгляделся в образ и от нескрываемого удивления прикрикнул: «Что открывай?.. Нет здесь ничего… Ни тайника, ни сейфа, ни денег…Это просто зрительный обман, Икона в чёрной каёмочке – рамочке нарисована, как и всё остальное на стене, отдельным от всеобщего сюжета фрагментом. Так что – облом, лезь наверх и поднимай меня, пока совсем не продрог». «Никуда я не пойду, потому что ты врёшь! Ты всегда врёшь: что в любви, что здесь! Собрался всё один заграбастать после моего ухода?.. Не получится, висни, сколько влезет…» Сергей убеждал ее, как мог, но не смог: она настырно настаивала на своём: «Если эта икона нарисована на стене – ударь по ней, чтобы штукатурка посыпалась», - Сергей взглянул на образ Божией Матери «Корсунской» и, как – то стало не по себе, но виснуть было не охота и, размахнувшись, слегка топором ударил обухом по образу. Но штукатурка оказалась крепкой, ничего не упало и Юлька, разозлившись, громко гаркнула: «Что ты там возишься?.. Ударь, как следует остриём: не по живой же голове бьёшь». – Сергей взглянул вновь на образ и вдруг показалось, что Корсунская, особо почитаемая женщинами Тамбовщины, плачет… «Видимо точно галлюцинации», - подумал он и, под непрерывным натиском Юльки размахнулся, но не ударил. Вновь всмотрелся в строгий и вместе с тем нежно – умилительный лик Богоматери, склонённый к голове Младенца. Окутывая Христа Своим покрывалом, Пречистая словно защищала Его от злобы богоубийственного мира. Младенец же, примкнувший к Её щеки, обвивая рукой Её шею, словно бы выслушивал неслышные другим слова материнского утешения, шепча Ей нечто известное лишь Ему одному. Приникая к Богородительнице, Спаситель протягивал Ей туго перетянутый свиток, по всей вероятности, в нем содержалось рукописание грехов всего человечества, о прошении и искуплении которых Мать и Сын вели неслышную миру беседу. Из глаз Её текли слёзы. Она мироточила, подавая кому – то знак свыше, по ком – то скорбя… Сергей, размахнувшись, ударил остриём топора: голова со штукатуркой упала вниз, но Лиштавской было это недостаточно: «Ты что там всё мимо бьёшь… вокруг да около? Наверняка собрался без меня очистить в следующий раз… Бей как следует». – Сергей нанёс ещё пару ударов, расширяя пространство для её видимости убеждения, так – как вместо главы Богоматери отчётливо выделялись красные, как кровь, старинные кирпичи кладки. Но расстояние между иконой и полом было немалое и поэтому Юльке казалось снизу им содеянное совсем небольшой точкой: «Руби дальше!.. Сколько тебя можно просить и уговаривать? Незачем тогда было приходить. Сергей поглядел на Сына Богоматери, у которого , как ему показалось, налились кровью – стали красные глаза, в упор смотрящие на него… С размаху он ударил, ощущая летящие в него красные искры из Его глаз. Отрубленная голова Младенца упала, а вместе с ней и он…
…Очнулся он через несколько дней в городской центральной больнице, где самый главный и опытный хирург города долго «ремонтировал» его, исправляя вывихи, переломы, трещины в костях и прочее – прочее. Над изголовьем сидела Юлька «наводчица», всё это время подкармливающая его. После падения по причине «гнилой или подпилиной» проволоки, она вытащила Сергея на берег реки и вызвала «Скорую». «С крыши упал», - пояснила она. «Хорошо, что не с собора!», - ответили врачи, увозя «мешок с костями»…
Но Сергею было не до еды: перед глазами постоянно стояли глаза Богоматери и Её Младенца. Их вопрошающий голос пред усекновением глав: «За что?..»
«Вот именно, - зачем и за что?», - раздумывал Сергей в больничной палате.
- Каким образом? Не каждый богатый спасётся, - процитировал Сергей философа Сковороду.
- Мы спасёмся. В этом соборе сторожем работает мой дед – страстно любящий меня «как дочь родную», всегда выражается он, делая дорогостоящие подарки. Без тебя не с кем было посоветоваться, провернуть одно дело. А дело такое: как – то, зачем – то мой дед потребовался, родителям и они попросили, чтобы я сходила к нему оповестить, чтобы после работы зашёл к ним. Пришла в собор, а дед подвёл меня к одной из обширных религиозных композиций – панно, и говорит: «Я уже старый, пора помирать, никому ранее не говорил, а тебе скажу, ибо люблю тебя крепче дочери родной! Вот видишь ту фреску?.. На ней, в середине, нарисована невзрачная, в глаза не броская, икона, которую сразу – то и не разглядишь, на самом деле при пристальном взгляде – она отделена, сама по себе, потому что это дверца от сейфа – тайника, вмонтированного в стену. И… если эту икону – дверцу открыть, там окажутся чертежи, документация… златые деньги из червонного золота. Об этом поведал мне перед смертью соратник и ближайший приятель старосты собора Николай Афанасьевич Юсов».
Моршин долго думал, кто из них больше врёт: она или дед, «внучка» убедила Сергея.
Через несколько минут они стучали в огромные кованые двери портала, ведущие в храм. «Какие гости! – воскликнул, радостно открывая, обнимая внучку «бедный родственничек» - и удалился…
Пользуясь его отсутствием, Сергей долго и внимательно всматривался в указанный Юлькой объект: «Кто кого дурачит», - при своём прекрасном зрении не видя никакой иконы, раздумывал он. Но всё – таки, тщательно присмотревшись в какой раз, различил среди панно прямоугольную чёрную рамку, похожую на неплотно закрытую дверцу сейфа и… всмотревшись в неё, узнал знакомый, еле видимый образ Божий Матери. Хотел было продолжить осмотр, но появился «хозяин положения»…
Беседуя с дедом, Сергей украдкой посматривал на «дверь» там, наверху…
И вот, глядя в последний раз перед уходом на этот чудотворный образ, Сергей почувствовал и заметил, что образ с иконы глядит на него и плачет… по телу пробежал озноб, стало холодно и тревожно: «Плохой знак, плохое предзнаменование…» - подумал он, выходя из храма, делясь увиденным с подругой детства. «Это от вина!.. Плачет? И пусть плачет на здоровье, плакса! Это – её дела, а у нас – свои! Наша задача, как у Мичурина, не ждать милости от природы, а брать то, что в тайнике!..», - убедительно, чётко и твёрдо отчеканила Юлька. Сергей также, настойчиво и упорно настаивал на обратном, приводя различные доводы и факты, то и дело напоминая о таинственном плаче иконы – плохой примете, но «свою школьную любовь» так и не смог убедить.
Пролетели тринадцать дней, которые потрясли духовный мир Моршина. Наступил двунадесятый великий праздник – Усекновение главы Иоанна Предтечи. С утра погода была отличная, сентябрь – месяц свиньи по восточному календарю, ломал летний сценарий, совершая медленный переход к осени. Под вечер со стороны соседнего города Пензы нашли неожиданные дождевые тучи, засверкали молнии, грянул гром, полился крупнокапельный холодный дождь, сопровождаемый неистовым воющим ветром. Густые
мрачные сумерки по – дьявольски окутывали землю. Птиц и собак не было слышно, звёзд, луны света не видать, глядеть на небо было страшно… - «Так, где ж былая благодать?...» - глядя в божественную высь, переспросил себя «божественный» Сергий, отправляясь с Юлькой в собор за деньгами, которые лежали в тайнике и их ждали, ибо, деньги любят счёт. С собою взяли мощный фонарик, небольшой топорик, широкий монтёрский пояс, прочную капроновую верёвку и многожильный алюминиевый с палец толщиной электропровод. В кармане находилась полная пачка снотворных таблеток этаминал. План изъятия денег из тайника собора был прост – как три копейки. «Штирлиц не придумал бы! Споить снотворным сторожа, «бедного родственничка» - лишние глаза, язык, уши», - подметила внучка; после чего взобраться на портик, через просторное окно в барабане купола, Юлька опустит Сергея на проволоке до тайника, топориком открывает, забирает, она его опускает, «потирают ручки и уходят «в сторону моря!».
- Сколько таблеток будем давать деду?
- Трёх таблеток хватит, - ответил Сергей.
- Может весь стандарт «разбавить»? С полной пачки он неделю будет спать...
- За это время после нас весь собор вывезут. Ты же не хочешь, чтобы твой дедуля последние годы жизни провёл в тюрьме, - пояснил Сергей.
Сергей с Лиштавской промокли, но не просветлели, – они молча вошли в собор. Одержимые, принялись осуществлять свою розовую мечту.
При встрече с «ночным хозяином храма» немного выпили за православный праздник Усекновение главы. «Ночной хозяин храма» быстро уснул… этаминал сделал своё дело. Сергей, освещая с пола тайник ярким лучом фонаря, в задумчивости пропел строки супруга Марины Влади: «… для остановки нет причин, иду скользя… И в мире нет таких вершин, что взять нельзя!..» - Взял все принадлежности «альпиниста» и по крутой винтовой деревянной лестнице без нескольких ступенек стал подниматься с Юлькой на крышу портика, большому и малым барабанам, к окну, из которого он должен будет опуститься вниз. На верёвку надеяться не стал, хоть и была она прочной, «хоть корабли и баржи таскай». Одел на себя широкий монтёрский пояс, привязал к нему линейный электропровод, «не рвущийся даже на столбах», другой конец проволоки привязал за «по – Божески» растущую тут же берёзку, прокрутил вокруг дымоходной вытяжки и отдал Юльке: «Будешь потихоньку проволоку ослабевать и опускать, пока не крикну». Верёвку для страховки, привязанную одним концом за кирпичную вазу от дымохода, бросил из окна вниз и, когда исчезла дрожь в руках, забрался на клетчатое окно, находящееся под малым куполом, и, крикнув подруге «опускай!», стал, как в преисподнюю, опускаться вниз. Он опускался, из разбитых стёкол дул холодный, пронизывающий душу и тело ветер, гуляя завихрастым сквозняком по всему обезглавленному собору. Разлетались от страха сизари с воробьями, стукаясь впотьмах о стены, падая и тут же взлетая, мелькали летучие мыши и другие ночные твари «наподобие злых духов», а он всё опускался, опускался и вдруг застрял «ни к селу ни к городу». Повис, как червяк на крючке рыболова, болтаясь на одном месте. Застопорившись, проволока, на которой его опускала Юлька, натянутая, как струна, впилась в самый угол полу гнилой рамы и, заклинившись, остановилась. Сергей вертухался под куполом, ловя капельки дождя и «чудное» мгновенье… Вновь поднять его Лиштавская не могла – не было сил и вообще, по плану, он должен был опуститься до конца – на пол и, завидев до рамы ослабленную проволоку, она обрадовалась, думая, что он добрался до места, взяла фонарь и побежала «сломя голову» вниз. «Могу не успеть! Без меня откроет, очистит и обделит», - думала она, прыгая, как горная козочка, через ступеньки. «Ты зачем, дура, прибежала сюда? – крикнул ей раздосадованный Сергей, - сейчас проволока выскочит из штопора, а у тебя там точно, наверное, слабина да с запасом, и я полечу вниз из – за монет, ломая хребет… Бегом наверх и постарайся приподнять, я за верёвку помогу», - прокричал он дельное распоряжение, и когда она поднялась под облака, стал приподнимать себя, цепляясь за верёвку, делая слабину. Юлька выдернула из угла рамы проволоку, подложила по его высочайшему указанию в угол сломанную на берёзе ветку и вновь стала опускать «как ведро в колодезь».
Добравшись до иконы – тайника, Сергей крикнул, Юлька застопорила проволоку.
Юлька опустилась к парящему между сводом купола и полм Сергею и, направив яркий луч фонаря на икону – сейф – тайник, как «товарищ Жуков прожектора», махнув рукой, скомандовала: «Открывай!». Сергей вгляделся в образ и от нескрываемого удивления прикрикнул: «Что открывай?.. Нет здесь ничего… Ни тайника, ни сейфа, ни денег…Это просто зрительный обман, Икона в чёрной каёмочке – рамочке нарисована, как и всё остальное на стене, отдельным от всеобщего сюжета фрагментом. Так что – облом, лезь наверх и поднимай меня, пока совсем не продрог». «Никуда я не пойду, потому что ты врёшь! Ты всегда врёшь: что в любви, что здесь! Собрался всё один заграбастать после моего ухода?.. Не получится, висни, сколько влезет…» Сергей убеждал ее, как мог, но не смог: она настырно настаивала на своём: «Если эта икона нарисована на стене – ударь по ней, чтобы штукатурка посыпалась», - Сергей взглянул на образ Божией Матери «Корсунской» и, как – то стало не по себе, но виснуть было не охота и, размахнувшись, слегка топором ударил обухом по образу. Но штукатурка оказалась крепкой, ничего не упало и Юлька, разозлившись, громко гаркнула: «Что ты там возишься?.. Ударь, как следует остриём: не по живой же голове бьёшь». – Сергей взглянул вновь на образ и вдруг показалось, что Корсунская, особо почитаемая женщинами Тамбовщины, плачет… «Видимо точно галлюцинации», - подумал он и, под непрерывным натиском Юльки размахнулся, но не ударил. Вновь всмотрелся в строгий и вместе с тем нежно – умилительный лик Богоматери, склонённый к голове Младенца. Окутывая Христа Своим покрывалом, Пречистая словно защищала Его от злобы богоубийственного мира. Младенец же, примкнувший к Её щеки, обвивая рукой Её шею, словно бы выслушивал неслышные другим слова материнского утешения, шепча Ей нечто известное лишь Ему одному. Приникая к Богородительнице, Спаситель протягивал Ей туго перетянутый свиток, по всей вероятности, в нем содержалось рукописание грехов всего человечества, о прошении и искуплении которых Мать и Сын вели неслышную миру беседу. Из глаз Её текли слёзы. Она мироточила, подавая кому – то знак свыше, по ком – то скорбя… Сергей, размахнувшись, ударил остриём топора: голова со штукатуркой упала вниз, но Лиштавской было это недостаточно: «Ты что там всё мимо бьёшь… вокруг да около? Наверняка собрался без меня очистить в следующий раз… Бей как следует». – Сергей нанёс ещё пару ударов, расширяя пространство для её видимости убеждения, так – как вместо главы Богоматери отчётливо выделялись красные, как кровь, старинные кирпичи кладки. Но расстояние между иконой и полом было немалое и поэтому Юльке казалось снизу им содеянное совсем небольшой точкой: «Руби дальше!.. Сколько тебя можно просить и уговаривать? Незачем тогда было приходить. Сергей поглядел на Сына Богоматери, у которого , как ему показалось, налились кровью – стали красные глаза, в упор смотрящие на него… С размаху он ударил, ощущая летящие в него красные искры из Его глаз. Отрубленная голова Младенца упала, а вместе с ней и он…
…Очнулся он через несколько дней в городской центральной больнице, где самый главный и опытный хирург города долго «ремонтировал» его, исправляя вывихи, переломы, трещины в костях и прочее – прочее. Над изголовьем сидела Юлька «наводчица», всё это время подкармливающая его. После падения по причине «гнилой или подпилиной» проволоки, она вытащила Сергея на берег реки и вызвала «Скорую». «С крыши упал», - пояснила она. «Хорошо, что не с собора!», - ответили врачи, увозя «мешок с костями»…
Но Сергею было не до еды: перед глазами постоянно стояли глаза Богоматери и Её Младенца. Их вопрошающий голос пред усекновением глав: «За что?..»
«Вот именно, - зачем и за что?», - раздумывал Сергей в больничной палате.
Ручкин Владимир Сергеевич, 16 лет, Моршанск
Рейтинг: 0
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |