Мир не без добрых людей или дорога длиною в год
Дверной звонок проморзил букву «ю»: точка - точка – тире – тире. Я сразу вспомнила соответствующий «напев» для запоминания : «ю-ли-аа-наа». Значит, пришла моя одноклассница. Ее папа научил азбуке Морзе, а она меня. Теперь мы пользуемся тайными сигналами. Я открыла дверь, Юля вошла в комнату растрепанная, красная, на глазах слезы, на щеках тушь размазанная, но все равно красивая.
- Юль, ты что, плачешь?
- С родителями поругалась, потому что они не хотят купить мне новый телефон - раскладушку, знаешь, такой навороченный, как у Димки. А вот сестре купили. Конечно, старшей все, а мне ничего! И вообще…Они только ее любят. – Подруга жалобно всхлипнула и тряхнула шапкой золотистых волос.
Я решила Юльку утешить и развеселить. Но она вдруг выпалила:
- Закончу школу – и уеду от них! Не нужна мне такая семья. Не любят они меня, не понимают, только и знают свою работу противную. Я и одна прекрасно проживу!
Я не успела ответить - нас окликнула с кухни мама: «Девчонки, помогите-ка мне пирожки стряпать. Да руки не забудьте помыть». Думаю, что мама слышала Юлькины слова, но не подала и виду.
Как кстати она нас позвала! Стряпать и поедать тортики и булочки – любимое занятие моей обиженной подружки.
Мы надели фартуки и закололи волосы.
– Теть Оль, а что мы будем печь?
-Шанежки.
-А что это такое? Ни разу не видела и не ела,- удивилась Юлька.
-Эх, вы, молодежь. Только и знаете свои пиццы да гамбургеры, а про такую вкуснятину, нашу родную национальную даже не слышали!
-Так я разве против вкуснятины? Но сомневаюсь, что лучше пиццы получится. Как эти шанежки делать-то?
-Это очень похоже на ватрушки, но не с творогом, а с картофельным пюре.
-И всего-то? А я думала…
-Ты, Юля, сначала попробуй, а потом нос криви. – Обиделась мама. - Ну, за работу.
Мы растолкли картошку, размешали пюре, намазали им лепешки, перепачкались в муке, и, наконец-то, поставили булочки в очень горячую духовку.
-Ну вот, пока шанежки пекутся, приготовим стол, - предложила мама. - На кухне слишком жарко, пойдемте в комнату.
Моя подружка давно забыла о своих проблемах и с удовольствием помогала. Мы постелили чистую скатерть, приготовили красивые чашки и чайник. Мама достала пакетик с сушеными травами для заварки и маленький старинный горшочек с душистым медом.
-А по какому поводу у нас праздник? – вдруг заинтересовалась любопытная Юлька.
-Это длинная история, – ответила мама и как-то печально - задумчиво посмотрела на меня и Юльку, как будто решала, стоит ли рассказывать, поймем ли мы ее.
-Если хотите, то я расскажу, пока шанежки пекутся, – решилась она. - Только история эта совсем невеселая.
Мы дружно закивали головами.
Мама взяла вязанье (она совсем не может сидеть без дела), мы с Юлькой устроились на диване, поджав под себя ноги.
« Было это почти сто лет назад, в 1917 году. В небольшой деревне Егорята (это недалеко от Уржума) жила семья Кузнецовых. Отцу, Семену Андреевичу, в ту пору было уже под сорок. За плечами у него Первая мировая война. Из-за ранения он вернулся домой раньше, чем отгремели последние выстрелы. Несмотря на тяжелую жизнь, характер у него был удивительно мягкий. Отец был похож на ясный солнечный день: его голубые глаза и рыжие волосы в любую погоду освещали радостью небольшую избушку, в которой ютилась большая, дружная семья. Был он молчалив и добродушен. Руки у него - умелые да неленивые. Избу поставить, лапти сплести, сапоги сшить, корзину смастерить, на гармошке сыграть – все получалось быстро и красиво. Крестьянская работа от зари до зари забирала все силы и время.
Мать была красоты необыкновенной: стройна, черноглаза, ходила легкой бесшумной походкой. Она ни минуты не сидела на месте: ткала или вязала, работала в поле или в огороде, ходила с ребятишками за грибами, орехами, ягодами. Всегда приветливая, неунывающая, Анна успевала и работу по дому сделать, и детишек приласкать.
Бог послал им с отцом на радость трех дочерей и двух сыновей. Рыжие да черные головки дружно сидят за большим обеденным столом. Самая старшая Настя, первая помощница матери: и полы помыть, и малышей понянчить. Тимофею уже десять лет, он ходит с отцом в поле и в лес за дровами. Черноголовому Ефимке семь лет, а Татьянке шесть, но и они не сидят без дела: то щепочек для растопки печки принесут, то курочек покормят. А в колыбели посапывает совсем маленькая сестричка Любаша. Крошечный кулачок зажал прядку рыжих кудряшек.
Но недолго продолжалось счастье. Дети замечают, что родители с каждым днем все тревожнее и грустнее.
С самой весны нет дождей. Вот уж лето стремительно перевалило за Петров день, и, как всегда, Петр - Павел жару прибавил. Посохло все в огороде, а на поля страшно смотреть. Всходы едва поднялись над землей, да и пожелтели. Посох хлебушко, не уродилась картошка. Даже грибы, не дождавшись теплых туманов, не сумели пробиться на солнечный свет. Не удалось запасти на зиму груздей и рыжиков. Своей чередой пришел Илья-пророк — из дня два часа уволок. Качают головой крестьяне: с Ильина дня идет поворот на осень, хотя лето со своим зноем и жарой еще простоит долго. Курицы распушили перья, улеглись в глубокие ямки, разрытые ими в мелкой серой пыли, и млеют в тени, прикрыв кожистой пленкой сонные круглые глаза.
-Да пришел Илья, а так и не наделал гнилья,- вздыхают старожилы.
Травы на лугах уродились чахлые, низкие, только тысячелистник украшает пастбища своими белыми и розовыми головками. Со звоном срезает коса их сухие твердые стебли. Разве ж это покос? Не удалось крестьянам запасти сена для скотины. Приближается осень, а с ней суровая и долгая зима. Родители старательно работали на своем клочке земли, каждая грядка обильно полита их потом и слезами, но у природы свои планы на это лето. Тяжелым зноем придавило все живое, только суховеи с неистовой злобой проносятся по пустым полям и садам.
Время это было для страны переломным, не спокойным: революция, разруха. Хорошо хоть деревенька стоит в такой глуши, что все власти любой раскраски про нее словно забыли. Забыли и оставили наедине со своей бедой – стремительно надвигающимся голодом.
Наступила осень. Вчера еще моложавый и веселый отец ссутулил плечи. Побледневшая мать вздыхает, украдкой плачет и подолгу молится, глядя на суровые лики икон. Детишки каждое утро бродят по убранным полям и собирают потерянные колоски. Дома их крошечные снопики обмолачивают, дробят зерно в старинной ступке и варят вкусную пшеничную кашу. Молока, что дает козочка, хватает только, чтобы подлить в жиденькие супчики да накормить маленькую Любашу. Что делать? Наступает зима. Зерна нет не только на посадку для следующей весны, его не хватает даже на еду. Съедена последняя курочка. И вот уже снег заносит черные поля и огороды.
Все соседи голодают, в долг взять не у кого. Работы нет ни в селе, ни поблизости. Отец исходил все вокруг, пытаясь найти хоть какой-нибудь заработок. Похудевшие ребятишки перестали играть в свои веселые игры. На отца, на главу большой семьи, легла непосильная задача: не дать детям умереть с голоду.
И тогда Семен Андреевич принял страшное решение: надо постараться спасти хоть часть детей из пятерых, иначе вся семья умрет от голода долгой холодной зимой.
Наступила ночь. Детишки забрались на теплую печку. Мать тянула пряжу при лучине, а отец чинил сети. Малышам было очень трудно уснуть, за окном выл ветер, скудный ужин давно забылся нетерпеливым желудком. Ночью старшие дети слышали, как отец что-то тихонько и печально говорит, а мать плачет.
Наступило утро. В доме тепло, а на улице свирепая метель, прямо как сегодня. Мать разбудила детишек, едва рассвело. Ее глаза распухли от слез. Впервые видели они свою веселую мать такой несчастной. Никто не понимал, что происходит, и от чего-то было очень страшно спросить, что случилось. Мать поставила на стол картошку, варенную в мундирах, дала по кружечке молока, наполовину разведенного водой. Отец ничего не ел, только выпил чаю, настоянного на травах. Мать бессильно уронила руки на колени. Завтрак прошел в тяжелом молчании. Дети старались не смотреть на родителей и с жадностью ели картошку прямо с кожурой.
Когда ребятишки вышли из-за стола, отец велел одеваться Тимофею, Ефиму и Татьянке, а сам вышел на улицу. Дети молча оделись. У дома уже стояла запряженная лошадка, которую отец одолжил у соседа. Он бросил душистого сена в сани и усадили детей. Мать на каждом поправила ветхую одежонку, прижала к себе детей и благословила в дорогу. Она была бледна, по щекам ее струились слезы. Настя, стоя на крыльце, держала на руках крошечную Любашу, закутанную в старое потертое одеяло, и тоже плакала.
Взмахнув кнутом, Семен Андреевич, отец ребятишек, погнал лошаденку. Повалил снег, сани легко скользили, дети задремали, сидя на сене, крепко прижавшись друг к другу. Очень долго ехали, в каких-то селах останавливались, чтобы накормить и напоить лошадку да обогреть детей. Вот уже проехали сто километров от родного дома. Невдалеке едва светились огоньки в домиках какой-то деревушки. И тут отец остановил лошадь, велел детям вылезать из саней. Тимофей, Ефим и Татьяна, замерзшие и голодные, ни о чем не догадываясь, встали на дорогу, а отец родной сказал им:
-Дети мои, простите меня, я не могу вас прокормить. – Семен Андреевич закашлялся, но дети поняли, что он просто не может говорить. - Идите по деревням, просите милостыню. Бог с вами! Мир не без добрых людей,- голос его дрожал, по щекам катились слезы. Ребятишки онемели от неожиданности.
-Мы живем в Торьяльском уезде, в деревне Егорята. Повторите, - строго сказал отец.
-В Торьяльском уезде, в деревне Егорята,- тихо ответили детишки.
-Татьянка, ты самая маленькая, повтори, где тебя ждут родители.
-В Торьяльском уезде, в деревне Егорята, - чуть слышно прошептала девочка. – Меня ждут родители.
-Помните, мир не без добрых людей.
Отец развернул лошадку, понукнул ее и поехал назад, даже не оглянувшись. Трудно представить, что было в душе этого человека, решившегося на такой отчаянный поступок. Дети долго молча смотрели ему вслед, на его тощую фигуру, на опущенные и вздрагивающие плечи. Они стояли молча, пока в ночной тишине был слышен скрип полозьев и перезвон колокольчика.
Опомнившись, Тимофей, Ефим и Татьянка молча пошли в деревню, которая виднелась невдалеке. С тех пор, как отец оставил их, никто не проронил ни слова. Так начались их скитания по чужим людям.
Уже светила луна, под ногами хрустел снег, и очень хотелось есть и пить. Взявшись за руки, чтобы не потерять друг друга, дети подошли к селу. Небольшие дворики, крохотные избушки - все указывало на бедность деревенских обитателей. Лаяли собаки, приятно тянуло дымком. Стукнули в окошко маленькой избушки, вышел бородатый мужик. Маленькие путешественники попросились ночевать. Их пустили, дали воды и по кусочку хлеба. Устроившись в уголочке на полу, ребятишки быстро уснули, не снимая одежды.
Ночью Ефиму приснилась мать. Она смотрела на него своими огромными черными печальными глазами и протягивала шанежку, большую, с золотистой корочкой, смазанную топленым маслом. Он открыл глаза от того, что кто-то тряс его за плечо. Незнакомая изба, худая сердитая баба, до глаз завязанная платком. Вкусно пахнет свежими пирогами. И вдруг ужасная действительность обрушилась на мальчонку, отгоняя ласковый сон. Хозяйка протянула детям кусок черствого хлеба и луковицу и велела идти дальше. Дети поклонились и вышли за дверь, где их поджидала вчерашняя метель.
Малыши пошли по улице и поодиночке стали побираться. Больше всего кусочков хлеба и варенных в мундире картофелин насобирала шестилетняя Таня. Она просила, кланяясь и приговаривая: «Подайте, Христа ради, на пропитание. Отец нас высадил в чистом поле и уехал домой, а нам негде жить, нечего есть и пить». Видя маленькую красивую девочку, люди подавали ей, кто что мог.
Новая жизнь оказалась трудной. Поначалу было очень стыдно ходить с протянутой рукой. Но никто над ними не смеялся, не ругал их. И дети сумели понять: каждый крестьянин знал, что такая судьба может постигнуть любого из них: внезапный неурожай, или наводнение, или смерть, или болезнь главы семьи – с такой бедой трудно справиться в одиночку. И тогда весь мир становился твоей семьей, правда, был ты в такой семье пасынком, носил обноски и ел скудную пищу, но это была возможность выжить, выжить и собраться с силами, выжить и когда – нибудь отблагодарить тех, кто не дал тебе умереть от голода и холода.
Вечером дети встречались, ели собранные кусочки, просились у кого-нибудь переночевать, а утром направлялись в следующее село искать там еду и ночлег. Так и шли они все дальше и дальше по стране. Часто вспоминали, как правильно сказал им отец, что мир не без добрых людей. И бог детей хранил, никто их не обижал: ни зверь, ни человек».
Мама задумалась. В комнате стало совсем тихо, только слышно, как за окном воет вьюга, стучат ветви дерева в стекло. Я посмотрела на Юльку. Она сидела, приоткрыв рот, а ее щеки были мокрыми от слез.
- И это правда? Так все и было?
Мама только вздохнула и продолжала.
«В одном из сел Тимофея приютил сапожник и оставил смышленого мальчишку жить у себя. Так он стал подмастерьем. Мальчик делал дратву, помогал шить обувь из кожи и катал валенки. Тимофей работал от зари до зари. Сапожник оказался хорошим человеком. Он научил ребенка своему сложному и полезному ремеслу, а из обрезков кожи разрешил сшить обутки для братика и сестрички.
А Ефим и Таня шли все дальше и дальше. С Тимофеем им было как-то лучше, спокойнее. Он старше, опытнее, ему уже десять лет. Сейчас они чувствовали себя одинокими и покинутыми без старшего брата, остались совсем одни в большом, страшном и холодном мире. Однажды они совсем обессилели, идя из села в село. Еды не было. Утром они поделили пополам последнюю вареную картошку, которую вынесла им дряхлая, сгорбленная старушка. Ветхая одежонка на детях совсем истрепалась, не грела.
Когда дети с огромным трудом прошли чуть меньше половины пути, Татьянка села под огромную сосну, стоявшую около дороги, и сказала:
- Ефимушка, давай отдохнём.
- Только немного, а то ещё уснём, тогда и замерзнем. – Брат сел рядом с обессиленной сестренкой. – Помнишь, нам старушка рассказывала, как путник присел отдохнуть зимой, не заметил, как задремал, да и замерз насмерть.
-Ефимушка, мы не заснем. Давай еще немного посидим.
-Хорошо. Только будем разговаривать.
-Ефим, я так хочу домой, к маме,- жалобно сказала Татьянка. На ее огромных черных ресницах задрожали слезы и покатились по впалым бледно-синим щекам.
Ефим понял, что девочка сейчас безудержно зарыдает. А ведь раньше она никогда не плакала, не жаловалась. С непостижимым терпением кроха сносила все тяготы их пути. Боясь ее слез, он сказал строго:
- А ты помнишь, где нас ждут родители? Помнишь, отец наказал запомнить и не забывать?
Татьянка всхлипнула, и, с трудом удерживая рыдания, сказала:
-Торьяльский уезд, деревня Егорята.
Стало смеркаться, на землю медленно и неотвратимо наползала ночь. Они продолжали сидеть под старой сосной. Им казалось, что они больше не могут сделать ни шага. Если бы у Ефима и Тани была хотя бы маленькая краюшка хлеба, они бы немного подкрепились и пошли дальше. Но в их котомках не завалялось даже маленькой крошки.
Резко усилился ветер, засыпая снегом двух малышей. Деревья сердито качали голыми ветками, как будто прогоняя ребят. Вдали послышался протяжный волчий вой. Метель пела заунывную колыбельную, убаюкивая путников. Холод забирался под жалкие лохмотья. Глаза слипались, ребятишки начинали дремать. И снова мать смотрела на них своими огромными черными испуганными глазами и протягивала шанежку, ту самую, большую, с золотистой корочкой, смазанную топленым маслом.
Дорога была пустынной, вечерело. И мог бы оказаться этот их сон последним.
Но тут послышался скрип саней и цокот копыт. У детей не было сил не только пошевелиться, но и открыть глаза, когда рядом с ними остановилась лошадь. Запахло сеном и конским потом. Из саней выбралась женщина, закутанная в овчинный тулуп и теплую пуховую шаль. Рассмотрев странный сугроб у дороги, она вскрикнула: «Боже мой! Да это же дети!» Подхватила ребятишек, посадила их в сани, завернула в старый тулуп и, ни о чем не спрашивая, повезла в деревню. Весело звенел колокольчик, вплетаясь в детские сны напоминанием о родном далеком доме. Разбудил детей лай собак. Сани въезжали в большой, крытый навесом крестьянский двор.
Торопливо женщина велела кому-то истопить баню. Сама на руках унесла туда ослабевших малышей, раздела их, а ветхую одежонку бросила в печку. Дети испугались, заплакали, запричитали: «Что будем носить? Сердобольная женщина сам вымыла детей, попарила их душистым веничком из березы и смородины, надела на них новую чистую одежду, на руках принесла в дом. На столе стоял самовар, вкусно пахло хлебом, картошкой и мясом. Посадила детей за стол, поставила перед ними еду. Но детишки боялись к ней прикоснуться. Потом начали неторопливо, без жадности, есть, а от предложенного хлеба оставили по кусочку. Ефим слабым голосом поблагодарил добрую женщину, сказал, что они утром съедят хлеб на «верхосытку», а потом уйдут. Неожиданная спасительница засмеялась над таким детским словом. Женщина не велела им беспокоиться о завтраке. Спали дети на горячей печке, впервые за долгое время чистые и сытые. Утром хозяйка расспросила ребятишек, откуда они. Услышав грустный рассказ, оставила малышей на неделю у себя пожить, набраться сил. Дети помогали ей по хозяйству: убирали в избе, таскали дрова, кормили лошадку. Но пришло время идти детям дальше. Небогато жила добрая женщина, не могла прокормить несчастных ребятишек.
Всю жизнь мой дедушка помнил о ней. Не знал ее имени, не знал названия села, забыл, как она выглядела. Помнил только запах молока и сушеных трав. Но каждый раз вспоминал ее, глядя на икону Божьей Матери. Он помнил, что жив только благодаря доброте этой простой женщины и всех тех, кто пожалел двух малышей, скитавшихся от дома к дому. Дедушка часто рассказывал мне эту историю. И я поняла: он хотел, чтобы я запомнила, что мир не без добрых людей, и я, и мои дети живем на земле тоже благодаря доброму поступку, милосердию той женщины, имени которой дети даже не спросили».
Мама задумалась.
- А что же было дальше?- не утерпела Юлька.
« Скитания продолжались. К весне дети дошли до Волги. Широкая водная гладь, покрытые травой берега с отступающим лесом, поразили детей красотой и величием. Сели на берегу, а по реке двигался пароход, да как свистнул! Ефим и Таня так и повалились назад от испуга. На берегу у костерка сидели рыбаки. Посмеялись они над детишками, которые впервые видели теплоход. А потом пригласили к себе. Налили им в большую железную миску наваристой ухи, заправленной свежей зеленью, отломили большой кусок ржаного хлеба. Ребятишки достали каждый свою деревянную ложку, вырезанную Ефимом, и начали хлебать да нахваливать вкусную «юшку». Потом долго молча сидели у реки детишки. Размечтались о доме, о родителях, как бы сели они на теплоход да приплыли домой, а родители бы увидели их, обрадовались.
Но надо идти дальше. Летом все-таки было жить легче. Ели ягоды, коренья, щавель, полевой чеснок – колбу. Частенько им удавалось найти работу на огородах, на чужих полях. Иногда за это расплачивались с ними едой, а иногда старыми, поношенными вещами. Но лучше всего, когда давали немного зерна.
Однажды недалеко от дороги увидели большое гороховое поле. Трудно было удержаться от соблазна, и ребятишки досыта наелись сладкого, нежного зеленого горошка. И еще долго вспоминали это поле, мучились угрызениями совести, что впервые без спроса взяли чужое.
Однажды, как обычно, Ефим перенес через речушку Татьянку на спине. А потом, сидя около тихой заводи, ребятишки глянули в воду, увидели себя, как в зеркале, и испугались. Чумазые, загорелые, повзрослевшие мордашки! Они долго смеялись: вот и познакомились сами с собой.
Прошло лето. Снова наступила осень. Брат с сестрой ходили по полям, собирали колоски, зернышки, складывали в сумочку, мечтая вернуться домой и принести подарок родителям, о которых очень скучали и беспокоились. Дети верили, что их любят и ждут. Понимали, что не бросили, не выгнали, а доверили их жизни добрым людям.
Наконец отправились в обратный путь, нашли старшего брата Тимофея, который так и жил у сапожника. Добрый мужик разрешил ему из обрезков кожи сшить себе обувь.
Теперь уже втроем дети стали искать дорогу домой, в деревню Егорята. Вернулись, да еще принесли с собой немного зерна, что насобирали на убранных полях или получили в награду за работу.
Дома их ждали, мечтали увидеть живыми. Отец поседел от горя. Мать нежно прижимала к себе детей. Приятно пахло родным домом. Мать вдруг засуетилась, достала с печки квашню, развязала чистую тряпицу, вывалила попыхивающее тесто на стол. Отец принес дров и затопил русскую печь и баньку.
Когда путешественники уселись за стол, мать поставила перед ними целый противень горячих булочек, обмакивала в топленое масло связку гусиных перьев, мазала каждую и протягивала детям. Ефим смотрел на румяную шанежку с повисшей на ней каплей масла в протянутой материнской руке. Как часто он видел ее во сне в чужих холодных избах.
Так закончилась дорога длиною в год.
Прошли годы. Началась Великая Отечественная война. Пошли братья защищать Родину, Родину, в которой так много добрых и отзывчивых людей. Тимофей пал смертью храбрых под Москвой. Но живут его сыновья и внуки. Татьяна прожила долгую и трудную жизнь, воспитала двух дочерей и четырех внуков. И не было на свете человека добрее тети Тани.
Будучи уже дедушкой, Ефим Семенович часто рассказывал детям и внукам о своих скитаниях, но чаще всего рассказывал о той женщине, которая нашла детей, замерзающих у дороги, и помогла им выжить. Перед смертью дедушка сказал мне: «Пути Господни неисповедимы. Я не родился богатым и знатным. Но зато я никогда и не мечтал о золоте и власти, потому что с детства ценил вещи куда более важные. Я не жалею, что так сложилась моя судьба. Я вырастил детей, защищал Родину. Этот год, что мы жили, полагаясь на милость Божию, очень многому меня научил: любить людей, помогать несчастным. Мне раскрылась душа нашего народа. Этот год закалил мой дух, научил радоваться каждому дню, надеяться на лучшее, преодолевать трудности без нытья и жалоб, помог выстоять в годы войны. А самое главное – быть всегда в пути, даже если ты сидишь дома».
Мама закончила свой рассказ. Мы с Юлькой сидели потрясенные.
- Мама, а почему сегодня ты вспомнила об этом? – вдруг спросила я.
- Потому что история эта началась в зимний день, день первой сильной вьюги, как сегодня.
Мы молчали, слушали завывание ветра за окном.
- Я пойду домой,- неожиданно поднялась подружка.
-Ты же собиралась у нас остаться подольше, говорила, что родители тебя обижают? – спросила мама.
-Какая я глупая! Рассердилась из-за какого-то телефона.
Она немного помолчала.
- Теперь я на все в жизни буду смотреть глазами дедушки Ефима Семеновича. Спасибо, что рассказали мне о вашей семейной беде.
И Юлька направилась к двери. Но тут я внесла в комнату целый поднос горячих, румяных, с золотистой корочкой булочек.
-Мы тебя никуда пока не отпустим, сейчас все вместе будем пить травяной чай и есть шанежки.
-Которые снились вашему дедушке?
Мама ответила:
-Да. Он так любил их и часто повторял: «Поминайте меня шанежками».
Мы уселись за стол, и Юлька вдруг сказала:
- Доброта людей вечна…
- Юль, ты что, плачешь?
- С родителями поругалась, потому что они не хотят купить мне новый телефон - раскладушку, знаешь, такой навороченный, как у Димки. А вот сестре купили. Конечно, старшей все, а мне ничего! И вообще…Они только ее любят. – Подруга жалобно всхлипнула и тряхнула шапкой золотистых волос.
Я решила Юльку утешить и развеселить. Но она вдруг выпалила:
- Закончу школу – и уеду от них! Не нужна мне такая семья. Не любят они меня, не понимают, только и знают свою работу противную. Я и одна прекрасно проживу!
Я не успела ответить - нас окликнула с кухни мама: «Девчонки, помогите-ка мне пирожки стряпать. Да руки не забудьте помыть». Думаю, что мама слышала Юлькины слова, но не подала и виду.
Как кстати она нас позвала! Стряпать и поедать тортики и булочки – любимое занятие моей обиженной подружки.
Мы надели фартуки и закололи волосы.
– Теть Оль, а что мы будем печь?
-Шанежки.
-А что это такое? Ни разу не видела и не ела,- удивилась Юлька.
-Эх, вы, молодежь. Только и знаете свои пиццы да гамбургеры, а про такую вкуснятину, нашу родную национальную даже не слышали!
-Так я разве против вкуснятины? Но сомневаюсь, что лучше пиццы получится. Как эти шанежки делать-то?
-Это очень похоже на ватрушки, но не с творогом, а с картофельным пюре.
-И всего-то? А я думала…
-Ты, Юля, сначала попробуй, а потом нос криви. – Обиделась мама. - Ну, за работу.
Мы растолкли картошку, размешали пюре, намазали им лепешки, перепачкались в муке, и, наконец-то, поставили булочки в очень горячую духовку.
-Ну вот, пока шанежки пекутся, приготовим стол, - предложила мама. - На кухне слишком жарко, пойдемте в комнату.
Моя подружка давно забыла о своих проблемах и с удовольствием помогала. Мы постелили чистую скатерть, приготовили красивые чашки и чайник. Мама достала пакетик с сушеными травами для заварки и маленький старинный горшочек с душистым медом.
-А по какому поводу у нас праздник? – вдруг заинтересовалась любопытная Юлька.
-Это длинная история, – ответила мама и как-то печально - задумчиво посмотрела на меня и Юльку, как будто решала, стоит ли рассказывать, поймем ли мы ее.
-Если хотите, то я расскажу, пока шанежки пекутся, – решилась она. - Только история эта совсем невеселая.
Мы дружно закивали головами.
Мама взяла вязанье (она совсем не может сидеть без дела), мы с Юлькой устроились на диване, поджав под себя ноги.
« Было это почти сто лет назад, в 1917 году. В небольшой деревне Егорята (это недалеко от Уржума) жила семья Кузнецовых. Отцу, Семену Андреевичу, в ту пору было уже под сорок. За плечами у него Первая мировая война. Из-за ранения он вернулся домой раньше, чем отгремели последние выстрелы. Несмотря на тяжелую жизнь, характер у него был удивительно мягкий. Отец был похож на ясный солнечный день: его голубые глаза и рыжие волосы в любую погоду освещали радостью небольшую избушку, в которой ютилась большая, дружная семья. Был он молчалив и добродушен. Руки у него - умелые да неленивые. Избу поставить, лапти сплести, сапоги сшить, корзину смастерить, на гармошке сыграть – все получалось быстро и красиво. Крестьянская работа от зари до зари забирала все силы и время.
Мать была красоты необыкновенной: стройна, черноглаза, ходила легкой бесшумной походкой. Она ни минуты не сидела на месте: ткала или вязала, работала в поле или в огороде, ходила с ребятишками за грибами, орехами, ягодами. Всегда приветливая, неунывающая, Анна успевала и работу по дому сделать, и детишек приласкать.
Бог послал им с отцом на радость трех дочерей и двух сыновей. Рыжие да черные головки дружно сидят за большим обеденным столом. Самая старшая Настя, первая помощница матери: и полы помыть, и малышей понянчить. Тимофею уже десять лет, он ходит с отцом в поле и в лес за дровами. Черноголовому Ефимке семь лет, а Татьянке шесть, но и они не сидят без дела: то щепочек для растопки печки принесут, то курочек покормят. А в колыбели посапывает совсем маленькая сестричка Любаша. Крошечный кулачок зажал прядку рыжих кудряшек.
Но недолго продолжалось счастье. Дети замечают, что родители с каждым днем все тревожнее и грустнее.
С самой весны нет дождей. Вот уж лето стремительно перевалило за Петров день, и, как всегда, Петр - Павел жару прибавил. Посохло все в огороде, а на поля страшно смотреть. Всходы едва поднялись над землей, да и пожелтели. Посох хлебушко, не уродилась картошка. Даже грибы, не дождавшись теплых туманов, не сумели пробиться на солнечный свет. Не удалось запасти на зиму груздей и рыжиков. Своей чередой пришел Илья-пророк — из дня два часа уволок. Качают головой крестьяне: с Ильина дня идет поворот на осень, хотя лето со своим зноем и жарой еще простоит долго. Курицы распушили перья, улеглись в глубокие ямки, разрытые ими в мелкой серой пыли, и млеют в тени, прикрыв кожистой пленкой сонные круглые глаза.
-Да пришел Илья, а так и не наделал гнилья,- вздыхают старожилы.
Травы на лугах уродились чахлые, низкие, только тысячелистник украшает пастбища своими белыми и розовыми головками. Со звоном срезает коса их сухие твердые стебли. Разве ж это покос? Не удалось крестьянам запасти сена для скотины. Приближается осень, а с ней суровая и долгая зима. Родители старательно работали на своем клочке земли, каждая грядка обильно полита их потом и слезами, но у природы свои планы на это лето. Тяжелым зноем придавило все живое, только суховеи с неистовой злобой проносятся по пустым полям и садам.
Время это было для страны переломным, не спокойным: революция, разруха. Хорошо хоть деревенька стоит в такой глуши, что все власти любой раскраски про нее словно забыли. Забыли и оставили наедине со своей бедой – стремительно надвигающимся голодом.
Наступила осень. Вчера еще моложавый и веселый отец ссутулил плечи. Побледневшая мать вздыхает, украдкой плачет и подолгу молится, глядя на суровые лики икон. Детишки каждое утро бродят по убранным полям и собирают потерянные колоски. Дома их крошечные снопики обмолачивают, дробят зерно в старинной ступке и варят вкусную пшеничную кашу. Молока, что дает козочка, хватает только, чтобы подлить в жиденькие супчики да накормить маленькую Любашу. Что делать? Наступает зима. Зерна нет не только на посадку для следующей весны, его не хватает даже на еду. Съедена последняя курочка. И вот уже снег заносит черные поля и огороды.
Все соседи голодают, в долг взять не у кого. Работы нет ни в селе, ни поблизости. Отец исходил все вокруг, пытаясь найти хоть какой-нибудь заработок. Похудевшие ребятишки перестали играть в свои веселые игры. На отца, на главу большой семьи, легла непосильная задача: не дать детям умереть с голоду.
И тогда Семен Андреевич принял страшное решение: надо постараться спасти хоть часть детей из пятерых, иначе вся семья умрет от голода долгой холодной зимой.
Наступила ночь. Детишки забрались на теплую печку. Мать тянула пряжу при лучине, а отец чинил сети. Малышам было очень трудно уснуть, за окном выл ветер, скудный ужин давно забылся нетерпеливым желудком. Ночью старшие дети слышали, как отец что-то тихонько и печально говорит, а мать плачет.
Наступило утро. В доме тепло, а на улице свирепая метель, прямо как сегодня. Мать разбудила детишек, едва рассвело. Ее глаза распухли от слез. Впервые видели они свою веселую мать такой несчастной. Никто не понимал, что происходит, и от чего-то было очень страшно спросить, что случилось. Мать поставила на стол картошку, варенную в мундирах, дала по кружечке молока, наполовину разведенного водой. Отец ничего не ел, только выпил чаю, настоянного на травах. Мать бессильно уронила руки на колени. Завтрак прошел в тяжелом молчании. Дети старались не смотреть на родителей и с жадностью ели картошку прямо с кожурой.
Когда ребятишки вышли из-за стола, отец велел одеваться Тимофею, Ефиму и Татьянке, а сам вышел на улицу. Дети молча оделись. У дома уже стояла запряженная лошадка, которую отец одолжил у соседа. Он бросил душистого сена в сани и усадили детей. Мать на каждом поправила ветхую одежонку, прижала к себе детей и благословила в дорогу. Она была бледна, по щекам ее струились слезы. Настя, стоя на крыльце, держала на руках крошечную Любашу, закутанную в старое потертое одеяло, и тоже плакала.
Взмахнув кнутом, Семен Андреевич, отец ребятишек, погнал лошаденку. Повалил снег, сани легко скользили, дети задремали, сидя на сене, крепко прижавшись друг к другу. Очень долго ехали, в каких-то селах останавливались, чтобы накормить и напоить лошадку да обогреть детей. Вот уже проехали сто километров от родного дома. Невдалеке едва светились огоньки в домиках какой-то деревушки. И тут отец остановил лошадь, велел детям вылезать из саней. Тимофей, Ефим и Татьяна, замерзшие и голодные, ни о чем не догадываясь, встали на дорогу, а отец родной сказал им:
-Дети мои, простите меня, я не могу вас прокормить. – Семен Андреевич закашлялся, но дети поняли, что он просто не может говорить. - Идите по деревням, просите милостыню. Бог с вами! Мир не без добрых людей,- голос его дрожал, по щекам катились слезы. Ребятишки онемели от неожиданности.
-Мы живем в Торьяльском уезде, в деревне Егорята. Повторите, - строго сказал отец.
-В Торьяльском уезде, в деревне Егорята,- тихо ответили детишки.
-Татьянка, ты самая маленькая, повтори, где тебя ждут родители.
-В Торьяльском уезде, в деревне Егорята, - чуть слышно прошептала девочка. – Меня ждут родители.
-Помните, мир не без добрых людей.
Отец развернул лошадку, понукнул ее и поехал назад, даже не оглянувшись. Трудно представить, что было в душе этого человека, решившегося на такой отчаянный поступок. Дети долго молча смотрели ему вслед, на его тощую фигуру, на опущенные и вздрагивающие плечи. Они стояли молча, пока в ночной тишине был слышен скрип полозьев и перезвон колокольчика.
Опомнившись, Тимофей, Ефим и Татьянка молча пошли в деревню, которая виднелась невдалеке. С тех пор, как отец оставил их, никто не проронил ни слова. Так начались их скитания по чужим людям.
Уже светила луна, под ногами хрустел снег, и очень хотелось есть и пить. Взявшись за руки, чтобы не потерять друг друга, дети подошли к селу. Небольшие дворики, крохотные избушки - все указывало на бедность деревенских обитателей. Лаяли собаки, приятно тянуло дымком. Стукнули в окошко маленькой избушки, вышел бородатый мужик. Маленькие путешественники попросились ночевать. Их пустили, дали воды и по кусочку хлеба. Устроившись в уголочке на полу, ребятишки быстро уснули, не снимая одежды.
Ночью Ефиму приснилась мать. Она смотрела на него своими огромными черными печальными глазами и протягивала шанежку, большую, с золотистой корочкой, смазанную топленым маслом. Он открыл глаза от того, что кто-то тряс его за плечо. Незнакомая изба, худая сердитая баба, до глаз завязанная платком. Вкусно пахнет свежими пирогами. И вдруг ужасная действительность обрушилась на мальчонку, отгоняя ласковый сон. Хозяйка протянула детям кусок черствого хлеба и луковицу и велела идти дальше. Дети поклонились и вышли за дверь, где их поджидала вчерашняя метель.
Малыши пошли по улице и поодиночке стали побираться. Больше всего кусочков хлеба и варенных в мундире картофелин насобирала шестилетняя Таня. Она просила, кланяясь и приговаривая: «Подайте, Христа ради, на пропитание. Отец нас высадил в чистом поле и уехал домой, а нам негде жить, нечего есть и пить». Видя маленькую красивую девочку, люди подавали ей, кто что мог.
Новая жизнь оказалась трудной. Поначалу было очень стыдно ходить с протянутой рукой. Но никто над ними не смеялся, не ругал их. И дети сумели понять: каждый крестьянин знал, что такая судьба может постигнуть любого из них: внезапный неурожай, или наводнение, или смерть, или болезнь главы семьи – с такой бедой трудно справиться в одиночку. И тогда весь мир становился твоей семьей, правда, был ты в такой семье пасынком, носил обноски и ел скудную пищу, но это была возможность выжить, выжить и собраться с силами, выжить и когда – нибудь отблагодарить тех, кто не дал тебе умереть от голода и холода.
Вечером дети встречались, ели собранные кусочки, просились у кого-нибудь переночевать, а утром направлялись в следующее село искать там еду и ночлег. Так и шли они все дальше и дальше по стране. Часто вспоминали, как правильно сказал им отец, что мир не без добрых людей. И бог детей хранил, никто их не обижал: ни зверь, ни человек».
Мама задумалась. В комнате стало совсем тихо, только слышно, как за окном воет вьюга, стучат ветви дерева в стекло. Я посмотрела на Юльку. Она сидела, приоткрыв рот, а ее щеки были мокрыми от слез.
- И это правда? Так все и было?
Мама только вздохнула и продолжала.
«В одном из сел Тимофея приютил сапожник и оставил смышленого мальчишку жить у себя. Так он стал подмастерьем. Мальчик делал дратву, помогал шить обувь из кожи и катал валенки. Тимофей работал от зари до зари. Сапожник оказался хорошим человеком. Он научил ребенка своему сложному и полезному ремеслу, а из обрезков кожи разрешил сшить обутки для братика и сестрички.
А Ефим и Таня шли все дальше и дальше. С Тимофеем им было как-то лучше, спокойнее. Он старше, опытнее, ему уже десять лет. Сейчас они чувствовали себя одинокими и покинутыми без старшего брата, остались совсем одни в большом, страшном и холодном мире. Однажды они совсем обессилели, идя из села в село. Еды не было. Утром они поделили пополам последнюю вареную картошку, которую вынесла им дряхлая, сгорбленная старушка. Ветхая одежонка на детях совсем истрепалась, не грела.
Когда дети с огромным трудом прошли чуть меньше половины пути, Татьянка села под огромную сосну, стоявшую около дороги, и сказала:
- Ефимушка, давай отдохнём.
- Только немного, а то ещё уснём, тогда и замерзнем. – Брат сел рядом с обессиленной сестренкой. – Помнишь, нам старушка рассказывала, как путник присел отдохнуть зимой, не заметил, как задремал, да и замерз насмерть.
-Ефимушка, мы не заснем. Давай еще немного посидим.
-Хорошо. Только будем разговаривать.
-Ефим, я так хочу домой, к маме,- жалобно сказала Татьянка. На ее огромных черных ресницах задрожали слезы и покатились по впалым бледно-синим щекам.
Ефим понял, что девочка сейчас безудержно зарыдает. А ведь раньше она никогда не плакала, не жаловалась. С непостижимым терпением кроха сносила все тяготы их пути. Боясь ее слез, он сказал строго:
- А ты помнишь, где нас ждут родители? Помнишь, отец наказал запомнить и не забывать?
Татьянка всхлипнула, и, с трудом удерживая рыдания, сказала:
-Торьяльский уезд, деревня Егорята.
Стало смеркаться, на землю медленно и неотвратимо наползала ночь. Они продолжали сидеть под старой сосной. Им казалось, что они больше не могут сделать ни шага. Если бы у Ефима и Тани была хотя бы маленькая краюшка хлеба, они бы немного подкрепились и пошли дальше. Но в их котомках не завалялось даже маленькой крошки.
Резко усилился ветер, засыпая снегом двух малышей. Деревья сердито качали голыми ветками, как будто прогоняя ребят. Вдали послышался протяжный волчий вой. Метель пела заунывную колыбельную, убаюкивая путников. Холод забирался под жалкие лохмотья. Глаза слипались, ребятишки начинали дремать. И снова мать смотрела на них своими огромными черными испуганными глазами и протягивала шанежку, ту самую, большую, с золотистой корочкой, смазанную топленым маслом.
Дорога была пустынной, вечерело. И мог бы оказаться этот их сон последним.
Но тут послышался скрип саней и цокот копыт. У детей не было сил не только пошевелиться, но и открыть глаза, когда рядом с ними остановилась лошадь. Запахло сеном и конским потом. Из саней выбралась женщина, закутанная в овчинный тулуп и теплую пуховую шаль. Рассмотрев странный сугроб у дороги, она вскрикнула: «Боже мой! Да это же дети!» Подхватила ребятишек, посадила их в сани, завернула в старый тулуп и, ни о чем не спрашивая, повезла в деревню. Весело звенел колокольчик, вплетаясь в детские сны напоминанием о родном далеком доме. Разбудил детей лай собак. Сани въезжали в большой, крытый навесом крестьянский двор.
Торопливо женщина велела кому-то истопить баню. Сама на руках унесла туда ослабевших малышей, раздела их, а ветхую одежонку бросила в печку. Дети испугались, заплакали, запричитали: «Что будем носить? Сердобольная женщина сам вымыла детей, попарила их душистым веничком из березы и смородины, надела на них новую чистую одежду, на руках принесла в дом. На столе стоял самовар, вкусно пахло хлебом, картошкой и мясом. Посадила детей за стол, поставила перед ними еду. Но детишки боялись к ней прикоснуться. Потом начали неторопливо, без жадности, есть, а от предложенного хлеба оставили по кусочку. Ефим слабым голосом поблагодарил добрую женщину, сказал, что они утром съедят хлеб на «верхосытку», а потом уйдут. Неожиданная спасительница засмеялась над таким детским словом. Женщина не велела им беспокоиться о завтраке. Спали дети на горячей печке, впервые за долгое время чистые и сытые. Утром хозяйка расспросила ребятишек, откуда они. Услышав грустный рассказ, оставила малышей на неделю у себя пожить, набраться сил. Дети помогали ей по хозяйству: убирали в избе, таскали дрова, кормили лошадку. Но пришло время идти детям дальше. Небогато жила добрая женщина, не могла прокормить несчастных ребятишек.
Всю жизнь мой дедушка помнил о ней. Не знал ее имени, не знал названия села, забыл, как она выглядела. Помнил только запах молока и сушеных трав. Но каждый раз вспоминал ее, глядя на икону Божьей Матери. Он помнил, что жив только благодаря доброте этой простой женщины и всех тех, кто пожалел двух малышей, скитавшихся от дома к дому. Дедушка часто рассказывал мне эту историю. И я поняла: он хотел, чтобы я запомнила, что мир не без добрых людей, и я, и мои дети живем на земле тоже благодаря доброму поступку, милосердию той женщины, имени которой дети даже не спросили».
Мама задумалась.
- А что же было дальше?- не утерпела Юлька.
« Скитания продолжались. К весне дети дошли до Волги. Широкая водная гладь, покрытые травой берега с отступающим лесом, поразили детей красотой и величием. Сели на берегу, а по реке двигался пароход, да как свистнул! Ефим и Таня так и повалились назад от испуга. На берегу у костерка сидели рыбаки. Посмеялись они над детишками, которые впервые видели теплоход. А потом пригласили к себе. Налили им в большую железную миску наваристой ухи, заправленной свежей зеленью, отломили большой кусок ржаного хлеба. Ребятишки достали каждый свою деревянную ложку, вырезанную Ефимом, и начали хлебать да нахваливать вкусную «юшку». Потом долго молча сидели у реки детишки. Размечтались о доме, о родителях, как бы сели они на теплоход да приплыли домой, а родители бы увидели их, обрадовались.
Но надо идти дальше. Летом все-таки было жить легче. Ели ягоды, коренья, щавель, полевой чеснок – колбу. Частенько им удавалось найти работу на огородах, на чужих полях. Иногда за это расплачивались с ними едой, а иногда старыми, поношенными вещами. Но лучше всего, когда давали немного зерна.
Однажды недалеко от дороги увидели большое гороховое поле. Трудно было удержаться от соблазна, и ребятишки досыта наелись сладкого, нежного зеленого горошка. И еще долго вспоминали это поле, мучились угрызениями совести, что впервые без спроса взяли чужое.
Однажды, как обычно, Ефим перенес через речушку Татьянку на спине. А потом, сидя около тихой заводи, ребятишки глянули в воду, увидели себя, как в зеркале, и испугались. Чумазые, загорелые, повзрослевшие мордашки! Они долго смеялись: вот и познакомились сами с собой.
Прошло лето. Снова наступила осень. Брат с сестрой ходили по полям, собирали колоски, зернышки, складывали в сумочку, мечтая вернуться домой и принести подарок родителям, о которых очень скучали и беспокоились. Дети верили, что их любят и ждут. Понимали, что не бросили, не выгнали, а доверили их жизни добрым людям.
Наконец отправились в обратный путь, нашли старшего брата Тимофея, который так и жил у сапожника. Добрый мужик разрешил ему из обрезков кожи сшить себе обувь.
Теперь уже втроем дети стали искать дорогу домой, в деревню Егорята. Вернулись, да еще принесли с собой немного зерна, что насобирали на убранных полях или получили в награду за работу.
Дома их ждали, мечтали увидеть живыми. Отец поседел от горя. Мать нежно прижимала к себе детей. Приятно пахло родным домом. Мать вдруг засуетилась, достала с печки квашню, развязала чистую тряпицу, вывалила попыхивающее тесто на стол. Отец принес дров и затопил русскую печь и баньку.
Когда путешественники уселись за стол, мать поставила перед ними целый противень горячих булочек, обмакивала в топленое масло связку гусиных перьев, мазала каждую и протягивала детям. Ефим смотрел на румяную шанежку с повисшей на ней каплей масла в протянутой материнской руке. Как часто он видел ее во сне в чужих холодных избах.
Так закончилась дорога длиною в год.
Прошли годы. Началась Великая Отечественная война. Пошли братья защищать Родину, Родину, в которой так много добрых и отзывчивых людей. Тимофей пал смертью храбрых под Москвой. Но живут его сыновья и внуки. Татьяна прожила долгую и трудную жизнь, воспитала двух дочерей и четырех внуков. И не было на свете человека добрее тети Тани.
Будучи уже дедушкой, Ефим Семенович часто рассказывал детям и внукам о своих скитаниях, но чаще всего рассказывал о той женщине, которая нашла детей, замерзающих у дороги, и помогла им выжить. Перед смертью дедушка сказал мне: «Пути Господни неисповедимы. Я не родился богатым и знатным. Но зато я никогда и не мечтал о золоте и власти, потому что с детства ценил вещи куда более важные. Я не жалею, что так сложилась моя судьба. Я вырастил детей, защищал Родину. Этот год, что мы жили, полагаясь на милость Божию, очень многому меня научил: любить людей, помогать несчастным. Мне раскрылась душа нашего народа. Этот год закалил мой дух, научил радоваться каждому дню, надеяться на лучшее, преодолевать трудности без нытья и жалоб, помог выстоять в годы войны. А самое главное – быть всегда в пути, даже если ты сидишь дома».
Мама закончила свой рассказ. Мы с Юлькой сидели потрясенные.
- Мама, а почему сегодня ты вспомнила об этом? – вдруг спросила я.
- Потому что история эта началась в зимний день, день первой сильной вьюги, как сегодня.
Мы молчали, слушали завывание ветра за окном.
- Я пойду домой,- неожиданно поднялась подружка.
-Ты же собиралась у нас остаться подольше, говорила, что родители тебя обижают? – спросила мама.
-Какая я глупая! Рассердилась из-за какого-то телефона.
Она немного помолчала.
- Теперь я на все в жизни буду смотреть глазами дедушки Ефима Семеновича. Спасибо, что рассказали мне о вашей семейной беде.
И Юлька направилась к двери. Но тут я внесла в комнату целый поднос горячих, румяных, с золотистой корочкой булочек.
-Мы тебя никуда пока не отпустим, сейчас все вместе будем пить травяной чай и есть шанежки.
-Которые снились вашему дедушке?
Мама ответила:
-Да. Он так любил их и часто повторял: «Поминайте меня шанежками».
Мы уселись за стол, и Юлька вдруг сказала:
- Доброта людей вечна…
Воронина Ульяна Александровна, 16 лет, Калуга
Рейтинг: 2
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |