На что ты готов пойти, чтобы начать всё заново?...
Я никогда не спрашивал себя, будет ли у нас будущее. Я всегда наслаждался сегодняшним днём и забывал о том, что все события, происходящие в жизни, делятся на те, которые мы уже пережили, и на те, которые только предстоит. Люди всегда стараются пожертвовать настоящим, ради лучшего будущего, но в то же время, достигая его, они начинают жертвовать и им, чтобы создать новое, хорошее, другое. Это как замкнутый круг.
Я всегда старался смотреть на эти вещи по-другому, помогать людям смотреть на то, что происходит вокруг них, а не то что их ждёт, но даже я со своим опытом не смогу победить рациональность Оукдаунов. Они всегда смотрят только вперёд, не обращая внимания на потребности окружающих, и всегда стараются быть на шаг впереди. Мы живём в разных временных линиях, и наши мысли не успевают догнать друг друга.
Мы продолжаем отдаляться друг от друга.
Бун с силой усадил меня на диван и встал надо мною.
Господи… Только штампов не хватало. Силуэт человека над закатом солнца, что может быть хуже?...
-Что. Это. Только что. Было?
-Я не понимаю о чём ты… – начал я оправдываться.
-У тебя одно сердце, Джек! У лирийцев два сердца! Ты дышишь гораздо чаще, чем нужно. И тебе совершенно не жарко в двадцать градусов.
Значит догадался…
С каждым часом голоса звучат для меня всё более отдалённее, а мир начинает замыкаться. Я слышу только эхо.
-Джек, что с тобой? – но даже так я могу уловить в его голосе долю страха. Это подаёт мне надежду о том, что всё не напрасно.
Я глубоко вдохнул и решился.
-Я не тот Джек, которого ты знаешь. – сказал я, видимо слишком громко, судя по колебаниям. –Понимаешь… В 2009 году я встретил девушку. Мы с ней путешествовали некоторое время, а потом у нас случились проблемы и их нужно было решать. – я усмехнулся. – Да, как обычно. Когда мы убегали из взрывающегося здания я успел выскочить через дверь, но она плотно закрылась, оторвав мне руку и оставив ту девушку в здании. Благодаря регенерации я успел восстановиться, но сам понимал, что Хэлен, - так её звали, - не спастись. Но как потом оказалось, благодаря регенеративному полю, которое осталось в той руке, из неё вырос мой клон… - я помедлил и неловко поднял на Буна глаза. – Человеческий клон. Странно это, говорить о себе в третьем лице. – кинул я фразу в сторону.
Я услышал тяжёлый вдзох. Я ещё слышу…
-Господи… Я же говорил тебе никогда не водиться с людьми… Так…– Бун выставил перед собой руки и закрыл глаза. – Так… Ты хочешь мне сейчас сказать, что сейчас во Вселенной вас находится двое, только ты – человеческая копия?
-Да. – ответил я прямо.
Повисло молчание. Или мой слух уже настолько ухудшился, что я не мог слышать шёпота. Я всегда страшился таких моментов, потому что знал, что в голове каждого из нас в этот момент происходит чуть ли не конференция наших внутренних «Я». В такие моменты никогда не знаешь, что нужно сказать, чтобы разрушить эту убивающую тишину.
-Бун…
-Не надо. – Бун упал в кресло и похоронил своё лицо в коконе ладоней. – Просто не говори. Замолчи. Умолкни. Не надо…
Когда человек хочет остаться один, то он боится того, что в его сознание кто-то проникнет, и начнёт в нём копаться. Ведь мы такие уязвимые, когда удивлены.
Я ушёл.
Я проснулся утром.
Мои глаза спокойно открываются.
Тихо.
Когда вот так лежишь, раскинувшись, смотря в белый потолок, и выкидывая почти все мысли, то кажется, будто медленный мир без красок гораздо желаннее того, в который рано или поздно возвращаешься.
Почему так тихо?
Почему я не слышу гул машин из открытого окна? Почему я ощущаю ветер, качающий ставни, но не слышу их скрипа?
Я медленно поворачиваю голову вправо.
Будильник звенит уже три минуты, а я даже не чувствую колебаний.
Медленно, но мои мысли с ужасом начинают двигаться в моём сознании, воспроизводя то ли страх, то ли удивление, то ли ещё что-то…
Этого не может быть…
Я с отчаянием жмурюсь и начинаю безумно шептать.
Только не это… Пожалуйста, скажи что это не правда… Это не может быть правдой… Это ведь… Этого не может быть…
Кажется я сорвался на крик. Но мир звуков был уже оторван от меня, и я ощущал только боль в горле и своё сморщенное лицо.
Я вскочил с кровати и, буквально оторвав дверь, выбежал в коридор.
Я не слышу звука своего топанья… Я только чувствую его…
Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, НЕТ!
Кажется, я всех разбудил, судя по тому, как они с удивлением выглядывают из своих комнат. Лея только успела накинуть халат. Она что-то сонно, с удивлением произнесла. Кажется моё имя. Но я больше ничего не успел увидеть. Мои глаза были зажмурены, а ноги сами вели меня в неизвестном направлении.
Куда угодно… Лишь бы убежать от правды.
Кто коконом рук хватает меня. Меня сжимают со всех сил, и мои четные попытки освободиться ни к чему не приводят. В очередной раз жизнь доказывает мне, что я слаб не только морально, но и физически.
Вокруг начинают собраться.
Их лица… Вернее их губы… Они двигаются, а я… Я не слышу. А лица… Одни озлоблены, другие удивлённые, третьи растеряны, четвёртые словно каменные…
Я набрал воздуха в лёгкие и закричал. Сильнейшим голосом. То ли от отчаяние, то ли из-за боли. Как в детстве, когда мне делали операцию без наркоза и нервы были оголены. Но я не слышал себя… Зато все вокруг затихли.
А хватка моего нападающего ослабла.
Я ударил его со всей силы ногой и, воспользовавшись моментом, вырвался. Сбив всю толпу, я побежал, куда глаза глядят. Куда угодно… От стене к стене, от двери к двери, от лестницы к лестнице, от самого себя.
К горлу подкатывали слёзы. Но я ведь парень. Мне не дано права разбрасываться слезами так часто, как мне хочется. Нам не дано такой привилегии.
Через некоторое время, я начал осматривать, куда завело меня моё сознание. Я судорожно вертелся и не понимал, где я нахожусь, что сейчас происходит и почему время бежит так быстро. Я прижал ладонь к губам, чтобы снова не сорваться, но вряд ли это помогло. Увидев радио, я со всей силы бросился к нему, осел на колени, и не координируя свои движения начал увеличивать звук до предела.
Я понял только тогда, когда кнопка уже отказалась поворачиваться.
Это ощущение, когда до тебя «доходит»… Когда ты понимаешь, что всё это правда. Что всё это факт, и как бы ты не старался, и как бы окружающие не старались, никто не сможет этого изменить… Это просто… Невыносимо.
Осеев на пол, опираясь спиной о спинку стола, я зарыдал, закашлял – горло сдавливала неведомая тошнота. Я сжался в кокон рук, чтобы до меня никто не добрался. Хотя… По большей части я хотел всё да наоборот. Чтобы кто-нибудь прижал меня к себе и сказал «Всё хорошо». Даже если я не услышу.
В комнату вбежали Лея, а за ней взлохмаченный Бун.
Он подбежал ко мне и судорожно взглянул на меня. В стиле «да что с тобой, совсем уже?». Резко сев на пол, он нежно положив руки мне на плечи он начал что-то спрашивать. С каждым разом останавливаясь и повторяя. В конечном счёте все его старания свелись лишь к одной фразе.
Я знаю как люди смотрят на меня, когда называют по имени.
Бун… Какой же ты придурок!
Все последующие дни я начинал привыкать к новому миру. К миру без звуков.
Вопреки распространённым убеждениям все мои остальные чувственные восприятия нисколько не увеличились. Они только начали ухудшаться. Я уже чувствовал как моё зрение теряет прежнюю остроту, а смотреть на яркие цвета стало всё более невыносимее.
Но это совершенно ничто по сравнению с тем, как на меня смотрели люди. Может я не слышал их голоса, но по их лицам было понятно гораздо многое, нежели я думал до этого.
С каждым днём я начал всё более углубляться в литературу. Это единственное, что для меня оставалось. Зная, что скоро моё зрение так же потеряет былую силу, я старался прочитать всё что мог, лишь бы не потерять этот момент. Но боясь не успеть, я всё время перескакивал с одной книги на другую, и очень редко дочитывал их до конца.
Люди смотрят на меня с жалостью.
Адам старается убедить себя в том, что я всё ещё работоспособный.
Лея смотрит на меня, как на драматического персонажа очередного женского романа.
А Бун вообще старается не смотреть.
Только единственный раз он усадил меня за стол и подал в руки карандаш.
Раз мы не можем общаться посредством голоса, то значит будем писать друг другу письма. Романтично.
«Это ведь только начало?» - выводит Бун красивым почерком. У него всегда был красивый почерк, а учителя хвалили его за «понятливость».
Не колеблясь, отвечаю.
«Да»
«Дальше будет зрение?»
«Да. Оно уже началось. Сначала слух, потом зрение, потом осязание»
«А как же обоняние и вкус?»
«Они исчезнут вместе с осязанием»
Бун долгое время молчит. Потом снова начинает писать. Но почерк смазывается.
«Что будет потом?»
«Так как работу мозга стимулируют нейроны, а они отключатся, то я попросту усну»
Бун кладёт карандаш и ладонями закрывает лицо. Сначала закрывает, а потом по направлению переносицы складывает их вместе. Говорит что-то в сторону. Явно вздыхает.
Наверное им так легче, говорить что-то человеку, зная, что он никогда не услышит этого. Это как будто исповедь. Бун, а ты ведь столькое можешь высказать мне… Жаль, что я больше никогда не услышу этого.
Бун будто пересиливает себя и вновь берёт карандаш.
«Ты любишь меня?»
Интересно, сказал бы он это когда-нибудь вслух, или же ждал, когда я сделаю этот шаг, в то время, когда я ждал бы того же самого? Бред.
Зачем он это делает? Ведь и так знает ответ. Чтобы очистить душу и в очередной раз доказать себе, что подростком остался только я, а сам вырос и уже понимает разницу в таких вещах? Или же он просто хочет узнать все ответы, перед тем как моё сознание отключится?
Я больше не ребёнок! Мы выросли, Джек! Я оставил всё это в прошлой жизни!
А я лишь её незначительная часть. Нужно просто получить ответы на все вопросы, и вместе с ними выбросить их из настоящего.
Прошлое забыто. Будущее сокрыто. Есть только настоящее.
Всю свою жизнь я старался забыть, но оно настигло меня в самый последний момент и я понял, что больше никогда не испытаю того, что было раньше. Но забыв о нравственности и чужом мнении, я вновь открываю для себя то, что всегда знал, но так старался от этого убежать. Поэтому я оставляю в прошлом всё то, что так мешало мне жить, и остаюсь наедине с настоящим. Я без тени страха пишу свой ответ.
Бун встаёт из-за стола и уходит.
Придурок… Как же я тебя ненавижу…
Всегда так. Один остаётся – другой уходит.
Времена меняются, а мы ни черта не меняемся.
Моё зрение утрачивает свой прежний потенциал. Буквы становятся всё более расплывчатыми, а окружающий мир не перестаёт отдаляться от меня. Хотя всё довольно просто и известно как истина. Чем дальше ты отдаляешь от себя руку, тем на большем расстоянии она начинает находиться от тебя, и тем меньше она становится. Чем дальше ты от предметов – тем хуже ты их видишь. Фактически ничего не изменилось.
Лея дала мне очки, чтобы я не мучился, но вряд ли мне это поможет. По крайней мере больше чем на два дня. С каждым разом приходится вставлять новые линзы, и я просто отказался от этой затеи.
Когда находишься в своём мире, когда ты отдалён от окружающих, когда цепь, связывающая тебя с остальными, разрушена, то кажется, будто тебя никто не замечает. Будто ты приведение, гуляющее по дому и проходящее сквозь стены. Только разница в том, что ты на самом деле есть, ты существуешь, тебя замечают и тебя обсуждают, но только ты этого совершенно не замечаешь. Просто сидишь в себе и перевариваешь всю свою жизнь.
Я вижу- Видел, как люди смотрят на меня с недоверием, но мне казалось будто они показывают на картину, которая висела сзади меня, или на разбитое окно рядом со мной, ил на фарфоровую вазу, стоящую на столике, или на цветы в ней, да на что угодно, но только не на меня.
Я медленно растворяюсь в этом мире…
Если ты уже привык к тому, что тебя не существует, то конец будет лёгким.
Бун старается никогда не делать этого при мне, но он часто обнимает Лею, крепко прижимает её к себе и что-то нежно шепчет ей. В такие моменты она выглядит очень уставшей. Я не настолько идиот, чтобы не догадаться о том, что он ей обещает. Лея моя жена, и я поклялся ей верностью перед богом. Тоже мне, верующий он…
Каждый раз, замечая глазом эту идиллию, я стараюсь развернуться и забыть о том, что всю свою жизнь я жертвовал собой ради того, чтобы у других были такие моменты, а сам оставался в одиночестве и строил из себя одинокого ангела, чтобы привлечь внимание. И, в конце концов, я настолько переиграл себя, что действительно остался один.
Люди растут в гармонии со своим телом и чувствами. Молодость протекает в здоровом теле, а старость – в дряхлом. Чувства наконец-то полученной свободы и неограниченности, любви и дружбы, поиска себя, изучения мира - они протекают именно тогда, когда твоё тело просит движения, нагрева и полёта. Чувства спокойствия, тепла, утомлённости и удовлетворённости появляются тогда, когда ты уже практически не способен испытывать прелести движения.
У Лирийцев всё по-другому. Дети становятся совершеннолетними в двенадцать. Обычно с этого возраста начинает возрастать смертность, так как никто, кроме них самих, не говорит им о том, куда нужно следовать и что нужно делать. Но кроме смертности появляется и свобода. Время на то, чтобы испытать все наслаждения и все утехи в школьный период, и чтобы вступить во взрослый мир с чистой головой. Но не все вступают в него удовлетворёнными. Такие как мои братья и сёстры сразу же завязывают с романтикой и свободной жизнью, поступают в университеты, чтобы устроиться в жизни, а такие как я, Бун, и все остальные с нашего факультета улетают в космос, чтобы познать себя. Таким как мы романтики и алкоголя недостаточно. Нам нужно почувствовать свободу. Только вот… После этого остаются Пустота. Удовлетворённость. Спокойствие. Когда лириец чувствует это, то механизм замедленного старения отключается, и тело начинает приобретать обычные функции. Больше нет никаких гормонов, адреналина, внезапной смены настроения и душещипательной любви. Есть только правда жизни. До лирийцев доходит это за доли секунды, за мгновения, а людям приходится жить годами, чтобы понять это.
Вся моя жизнь была вложена в помощь людям и познание себя, но так или иначе, всё это утонуло в океане проблем, и оказалось напрасным. Жить прожита зря – познание себя ни к чему не привело. С чего начали – к тому и вернулись. Как обычно.
В последнее время я начал замечать, что вместе с моими физическими чувствами начинают уходить и чувства моральные. Я гораздо реже замечаю в себе чувства сострадания, ревности или радости. Хотя, если честно, последнее я перестал испытывать с тех пор, как появился на свет. То есть, когда появился я от моего настоящего «я».
Мысли о том, что скоро моя связь с окружающим миром сведётся только к осязательным ощущениям, и что моё сознание медленно начнёт проваливаться в пучину снов не вызывало у меня ничего кроме неизвестности и вопросов о том, что же я увижу за пределами этого мира. Меня перестал волновать сам факт того, что я медленно умираю, а жалостливые и презрительные взгляды окружающих сводились лишь к тому, что я начал ощущать себя гораздо выше тех, кто находился рядом со мной. Наблюдая за тем, как они бесшумно шевелят губами, едят еду, пьют алкоголь, целуют друг друга и никак не могут отодвинуть мир красивых физических ощущений, я словно со стороны наблюдаю за человеческими грехами, и даю свою оценку, считая её единственно верной.
Я словно опередил время.
Бун словно недавно осознал, что я действительно умираю. Так внезапно… И теперь старается всё время загладить свою вину, не понятно за что. Помогает мне во всём, всё время приносит новые книги, зовёт меня в компанию, но даже почти ослепши, я вижу в его взгляде отражение жалости.
Жалость подталкивает людей на хорошие поступки, но чаще всего они выполняются против воли хозяина. Что может быть ужасней – творить добро, не хотя этого? Без желания? С отвращением? Оно вызовет только те же самые чувства.
Я накричал на Буна, когда он в очередной раз с добрым выражением что-то принёс мне. А потом на Лею, которая вступилась за него. Бун лишь со злостью кинул очередную книгу, и ничего не сказав, ушёл.
Почему, даже став людьми, мы не можем найти общий язык?
Моё зрение ушло в онлайне. То бишь в режиме реального времени. Я сидел за общим столом и пытался разобрать, что находится на тарелке. Это не произошло внезапно, или как-то спонтанно. Просто вдруг всё сгустилось сначала в серые краски, а потом… Просто не стало.
Секунд десять я сидел неподвижно. Вокруг было тихо и темно.
Я сорвался с места и начал запинаться, так как не видел куда шёл. Я чувствовал только колебания от своих шагов и одежду на себе. Вдруг моё сознание затрепещало и мне стало страшно. Затем я будто начал чувствовать странные ощущение, подталкиваемые со всех точек тела, и я уже понимал, что у меня начинается истерика.
Я больше не принадлежал миру. Я был вне его, но жёсткая цепь, связывающая меня с моей темницей, не открывалась.
Я почувствовал как навалился на стену. Оперевшись на неё, мои мысли начали судорожно бродить перебирая всё, что только можно.
Что сейчас происходит в зале?
Удивлены ли все?
Или опять как обычно злятся?
Я начал учащенно дышать, думая обо всё этом, и практически скатился по стене на пол, царапая ногтями стену.
Я почувствовал, как меня кто-то поймал. Я начал судорожно проводить руками по нему, чтобы понять кто это. Мягкая кожа, впадинки на щёках, сухие волосы…
Я сжал Буна в своих руках и уткнулся куда-то в районе плеча. Я больше не мог сдерживаться, и на меня нахлынуло страшное прозрение.
С каждой пройденной секундой, с каждым ощущением тёплого тела под собой я осознавал, что все мои размышления о целостности мира, о его несправедливости, о человеческой нравственности, и силе высших чувств в конечном итоге только в очередной раз доказали мне, что установленные порядки морали, чести и достоинства есть ничто иное как придуманное людьми средство выживания в непонятном для них мире. Мы пытаемся вести себя согласно нашим же законам, но только сами загоняем себя в ловушку, где осознаём, что вся система всего лишь навсего сеть, в которую попалось всё мироздание. Но с осознанием этого приходит чувство безысходности, и все окружающее становится для тебя таким же бессмысленным, как и твоё существование.
Я так больше не могу.
Я закашлял и зарыдал. Прямо как тогда, когда мир звуков навсегда закрылся от меня. Я отчаянно хватался за одежду Буна, словно боялся потерять последнюю связь с самим собой, и через слёзы проклинал этот жестокий мир за всю несправедливость, равнодушие, невзгоды и несчастия.
И единственное, что я мог сейчас делать, это дёргаться в тёплых руках и отчаянно шевелить губами, не зная, вырываются ли из них отрывистые признания, вроде «Пожалуйста, не бросай меня хотя бы сейчас», «Мне ведь никто не нужен, только ты», «Я никогда не сомневался в своих чувствах»…
Бун нежно (старается) ловит мои руки, но я снова вырываюсь.
Мне не нужна жалость.
Ненавижу, когда жалость выдают за другое чувство.
Хватаю за плечи. Проклинаю себя. Но притягиваюсь. Решился.
«Надо же… Ты сладкий... Как девушка… Наверное, потому что не куришь…» - слегка удивлённо шевелю я губами, и снова притягиваюсь. Каждый раз. И меня не отталкивают. Впервые за последнее время я чувствую себя удовлетворённым. Так как чувствовать – это единственное, что мне осталось.
Бун ещё до того, как я потерял слух, рассказал мне, что заключил с одной ведьмой сделку. Он становится человеком, а заплатит за это… Нет, не правильно. Уже заплатил. Тем, что пережил за свою жизнь. Своими проигрышами и обидами, своим стыдом и раскаянием. Я спросил у него, почему же он тогда не вернулся на Лирию, вместо того, чтобы идти таким трудным путём. Он же ответил мне Чтобы снова быть запертым на этой планете? Снова каждый день видеть тебя, драматически вспоминающего о юности? Джек, е-маё... Я больше не хочу связывать свою жизнь ни с Лирией, ни с Оукдаунами, ни с чем-либо ещё «паранормальным». И ты это знаешь. Ты ведь взрослый уже… Пора уже избавляться от образа «одинокого ангела».
Что нужно человеку, чтобы не чувствовать себя одиноким? На что он готов, лишь бы не отличаться от других? На что ты готов, Бун, чтобы начать жизнь с нового листа, но проезжая по моему позвоночнику острыми ногтями и крепко держа меня за плечи?
Что ты можешь мне ответить сейчас, когда уже ничего не осталось? Почти ничего…
Утром я почувствовал лёгкий холод. Кажется, я опять забыл закрыть окно, или оно уже такое слабое, что ветер сам его выбил. Не хочу вставать с кровати. Хочу остаться и лежать так. С ощущением бриза на коже.
Мне приснился сон.
Я сидел на улице и разговаривал с Леей. Правда, не помню, о чём. Она улыбалась мне и часто смеялась. Я тоже смеялся. И завидовал Буну.
А не сон ли то, что сейчас происходит? Не заснул ли я уже и это просто плод моей фантазии? Или же Всевышний ещё не наигрался до конца и ему нужно помучить меня?
Так или иначе, я больше не боялся. А ответы на мои вопросы напрашивались сами.
Я прикрыл глаза и окунулся в мир собственных размышлений…
Я всегда старался смотреть на эти вещи по-другому, помогать людям смотреть на то, что происходит вокруг них, а не то что их ждёт, но даже я со своим опытом не смогу победить рациональность Оукдаунов. Они всегда смотрят только вперёд, не обращая внимания на потребности окружающих, и всегда стараются быть на шаг впереди. Мы живём в разных временных линиях, и наши мысли не успевают догнать друг друга.
Мы продолжаем отдаляться друг от друга.
Бун с силой усадил меня на диван и встал надо мною.
Господи… Только штампов не хватало. Силуэт человека над закатом солнца, что может быть хуже?...
-Что. Это. Только что. Было?
-Я не понимаю о чём ты… – начал я оправдываться.
-У тебя одно сердце, Джек! У лирийцев два сердца! Ты дышишь гораздо чаще, чем нужно. И тебе совершенно не жарко в двадцать градусов.
Значит догадался…
С каждым часом голоса звучат для меня всё более отдалённее, а мир начинает замыкаться. Я слышу только эхо.
-Джек, что с тобой? – но даже так я могу уловить в его голосе долю страха. Это подаёт мне надежду о том, что всё не напрасно.
Я глубоко вдохнул и решился.
-Я не тот Джек, которого ты знаешь. – сказал я, видимо слишком громко, судя по колебаниям. –Понимаешь… В 2009 году я встретил девушку. Мы с ней путешествовали некоторое время, а потом у нас случились проблемы и их нужно было решать. – я усмехнулся. – Да, как обычно. Когда мы убегали из взрывающегося здания я успел выскочить через дверь, но она плотно закрылась, оторвав мне руку и оставив ту девушку в здании. Благодаря регенерации я успел восстановиться, но сам понимал, что Хэлен, - так её звали, - не спастись. Но как потом оказалось, благодаря регенеративному полю, которое осталось в той руке, из неё вырос мой клон… - я помедлил и неловко поднял на Буна глаза. – Человеческий клон. Странно это, говорить о себе в третьем лице. – кинул я фразу в сторону.
Я услышал тяжёлый вдзох. Я ещё слышу…
-Господи… Я же говорил тебе никогда не водиться с людьми… Так…– Бун выставил перед собой руки и закрыл глаза. – Так… Ты хочешь мне сейчас сказать, что сейчас во Вселенной вас находится двое, только ты – человеческая копия?
-Да. – ответил я прямо.
Повисло молчание. Или мой слух уже настолько ухудшился, что я не мог слышать шёпота. Я всегда страшился таких моментов, потому что знал, что в голове каждого из нас в этот момент происходит чуть ли не конференция наших внутренних «Я». В такие моменты никогда не знаешь, что нужно сказать, чтобы разрушить эту убивающую тишину.
-Бун…
-Не надо. – Бун упал в кресло и похоронил своё лицо в коконе ладоней. – Просто не говори. Замолчи. Умолкни. Не надо…
Когда человек хочет остаться один, то он боится того, что в его сознание кто-то проникнет, и начнёт в нём копаться. Ведь мы такие уязвимые, когда удивлены.
Я ушёл.
Я проснулся утром.
Мои глаза спокойно открываются.
Тихо.
Когда вот так лежишь, раскинувшись, смотря в белый потолок, и выкидывая почти все мысли, то кажется, будто медленный мир без красок гораздо желаннее того, в который рано или поздно возвращаешься.
Почему так тихо?
Почему я не слышу гул машин из открытого окна? Почему я ощущаю ветер, качающий ставни, но не слышу их скрипа?
Я медленно поворачиваю голову вправо.
Будильник звенит уже три минуты, а я даже не чувствую колебаний.
Медленно, но мои мысли с ужасом начинают двигаться в моём сознании, воспроизводя то ли страх, то ли удивление, то ли ещё что-то…
Этого не может быть…
Я с отчаянием жмурюсь и начинаю безумно шептать.
Только не это… Пожалуйста, скажи что это не правда… Это не может быть правдой… Это ведь… Этого не может быть…
Кажется я сорвался на крик. Но мир звуков был уже оторван от меня, и я ощущал только боль в горле и своё сморщенное лицо.
Я вскочил с кровати и, буквально оторвав дверь, выбежал в коридор.
Я не слышу звука своего топанья… Я только чувствую его…
Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, НЕТ!
Кажется, я всех разбудил, судя по тому, как они с удивлением выглядывают из своих комнат. Лея только успела накинуть халат. Она что-то сонно, с удивлением произнесла. Кажется моё имя. Но я больше ничего не успел увидеть. Мои глаза были зажмурены, а ноги сами вели меня в неизвестном направлении.
Куда угодно… Лишь бы убежать от правды.
Кто коконом рук хватает меня. Меня сжимают со всех сил, и мои четные попытки освободиться ни к чему не приводят. В очередной раз жизнь доказывает мне, что я слаб не только морально, но и физически.
Вокруг начинают собраться.
Их лица… Вернее их губы… Они двигаются, а я… Я не слышу. А лица… Одни озлоблены, другие удивлённые, третьи растеряны, четвёртые словно каменные…
Я набрал воздуха в лёгкие и закричал. Сильнейшим голосом. То ли от отчаяние, то ли из-за боли. Как в детстве, когда мне делали операцию без наркоза и нервы были оголены. Но я не слышал себя… Зато все вокруг затихли.
А хватка моего нападающего ослабла.
Я ударил его со всей силы ногой и, воспользовавшись моментом, вырвался. Сбив всю толпу, я побежал, куда глаза глядят. Куда угодно… От стене к стене, от двери к двери, от лестницы к лестнице, от самого себя.
К горлу подкатывали слёзы. Но я ведь парень. Мне не дано права разбрасываться слезами так часто, как мне хочется. Нам не дано такой привилегии.
Через некоторое время, я начал осматривать, куда завело меня моё сознание. Я судорожно вертелся и не понимал, где я нахожусь, что сейчас происходит и почему время бежит так быстро. Я прижал ладонь к губам, чтобы снова не сорваться, но вряд ли это помогло. Увидев радио, я со всей силы бросился к нему, осел на колени, и не координируя свои движения начал увеличивать звук до предела.
Я понял только тогда, когда кнопка уже отказалась поворачиваться.
Это ощущение, когда до тебя «доходит»… Когда ты понимаешь, что всё это правда. Что всё это факт, и как бы ты не старался, и как бы окружающие не старались, никто не сможет этого изменить… Это просто… Невыносимо.
Осеев на пол, опираясь спиной о спинку стола, я зарыдал, закашлял – горло сдавливала неведомая тошнота. Я сжался в кокон рук, чтобы до меня никто не добрался. Хотя… По большей части я хотел всё да наоборот. Чтобы кто-нибудь прижал меня к себе и сказал «Всё хорошо». Даже если я не услышу.
В комнату вбежали Лея, а за ней взлохмаченный Бун.
Он подбежал ко мне и судорожно взглянул на меня. В стиле «да что с тобой, совсем уже?». Резко сев на пол, он нежно положив руки мне на плечи он начал что-то спрашивать. С каждым разом останавливаясь и повторяя. В конечном счёте все его старания свелись лишь к одной фразе.
Я знаю как люди смотрят на меня, когда называют по имени.
Бун… Какой же ты придурок!
Все последующие дни я начинал привыкать к новому миру. К миру без звуков.
Вопреки распространённым убеждениям все мои остальные чувственные восприятия нисколько не увеличились. Они только начали ухудшаться. Я уже чувствовал как моё зрение теряет прежнюю остроту, а смотреть на яркие цвета стало всё более невыносимее.
Но это совершенно ничто по сравнению с тем, как на меня смотрели люди. Может я не слышал их голоса, но по их лицам было понятно гораздо многое, нежели я думал до этого.
С каждым днём я начал всё более углубляться в литературу. Это единственное, что для меня оставалось. Зная, что скоро моё зрение так же потеряет былую силу, я старался прочитать всё что мог, лишь бы не потерять этот момент. Но боясь не успеть, я всё время перескакивал с одной книги на другую, и очень редко дочитывал их до конца.
Люди смотрят на меня с жалостью.
Адам старается убедить себя в том, что я всё ещё работоспособный.
Лея смотрит на меня, как на драматического персонажа очередного женского романа.
А Бун вообще старается не смотреть.
Только единственный раз он усадил меня за стол и подал в руки карандаш.
Раз мы не можем общаться посредством голоса, то значит будем писать друг другу письма. Романтично.
«Это ведь только начало?» - выводит Бун красивым почерком. У него всегда был красивый почерк, а учителя хвалили его за «понятливость».
Не колеблясь, отвечаю.
«Да»
«Дальше будет зрение?»
«Да. Оно уже началось. Сначала слух, потом зрение, потом осязание»
«А как же обоняние и вкус?»
«Они исчезнут вместе с осязанием»
Бун долгое время молчит. Потом снова начинает писать. Но почерк смазывается.
«Что будет потом?»
«Так как работу мозга стимулируют нейроны, а они отключатся, то я попросту усну»
Бун кладёт карандаш и ладонями закрывает лицо. Сначала закрывает, а потом по направлению переносицы складывает их вместе. Говорит что-то в сторону. Явно вздыхает.
Наверное им так легче, говорить что-то человеку, зная, что он никогда не услышит этого. Это как будто исповедь. Бун, а ты ведь столькое можешь высказать мне… Жаль, что я больше никогда не услышу этого.
Бун будто пересиливает себя и вновь берёт карандаш.
«Ты любишь меня?»
Интересно, сказал бы он это когда-нибудь вслух, или же ждал, когда я сделаю этот шаг, в то время, когда я ждал бы того же самого? Бред.
Зачем он это делает? Ведь и так знает ответ. Чтобы очистить душу и в очередной раз доказать себе, что подростком остался только я, а сам вырос и уже понимает разницу в таких вещах? Или же он просто хочет узнать все ответы, перед тем как моё сознание отключится?
Я больше не ребёнок! Мы выросли, Джек! Я оставил всё это в прошлой жизни!
А я лишь её незначительная часть. Нужно просто получить ответы на все вопросы, и вместе с ними выбросить их из настоящего.
Прошлое забыто. Будущее сокрыто. Есть только настоящее.
Всю свою жизнь я старался забыть, но оно настигло меня в самый последний момент и я понял, что больше никогда не испытаю того, что было раньше. Но забыв о нравственности и чужом мнении, я вновь открываю для себя то, что всегда знал, но так старался от этого убежать. Поэтому я оставляю в прошлом всё то, что так мешало мне жить, и остаюсь наедине с настоящим. Я без тени страха пишу свой ответ.
Бун встаёт из-за стола и уходит.
Придурок… Как же я тебя ненавижу…
Всегда так. Один остаётся – другой уходит.
Времена меняются, а мы ни черта не меняемся.
Моё зрение утрачивает свой прежний потенциал. Буквы становятся всё более расплывчатыми, а окружающий мир не перестаёт отдаляться от меня. Хотя всё довольно просто и известно как истина. Чем дальше ты отдаляешь от себя руку, тем на большем расстоянии она начинает находиться от тебя, и тем меньше она становится. Чем дальше ты от предметов – тем хуже ты их видишь. Фактически ничего не изменилось.
Лея дала мне очки, чтобы я не мучился, но вряд ли мне это поможет. По крайней мере больше чем на два дня. С каждым разом приходится вставлять новые линзы, и я просто отказался от этой затеи.
Когда находишься в своём мире, когда ты отдалён от окружающих, когда цепь, связывающая тебя с остальными, разрушена, то кажется, будто тебя никто не замечает. Будто ты приведение, гуляющее по дому и проходящее сквозь стены. Только разница в том, что ты на самом деле есть, ты существуешь, тебя замечают и тебя обсуждают, но только ты этого совершенно не замечаешь. Просто сидишь в себе и перевариваешь всю свою жизнь.
Я вижу- Видел, как люди смотрят на меня с недоверием, но мне казалось будто они показывают на картину, которая висела сзади меня, или на разбитое окно рядом со мной, ил на фарфоровую вазу, стоящую на столике, или на цветы в ней, да на что угодно, но только не на меня.
Я медленно растворяюсь в этом мире…
Если ты уже привык к тому, что тебя не существует, то конец будет лёгким.
Бун старается никогда не делать этого при мне, но он часто обнимает Лею, крепко прижимает её к себе и что-то нежно шепчет ей. В такие моменты она выглядит очень уставшей. Я не настолько идиот, чтобы не догадаться о том, что он ей обещает. Лея моя жена, и я поклялся ей верностью перед богом. Тоже мне, верующий он…
Каждый раз, замечая глазом эту идиллию, я стараюсь развернуться и забыть о том, что всю свою жизнь я жертвовал собой ради того, чтобы у других были такие моменты, а сам оставался в одиночестве и строил из себя одинокого ангела, чтобы привлечь внимание. И, в конце концов, я настолько переиграл себя, что действительно остался один.
Люди растут в гармонии со своим телом и чувствами. Молодость протекает в здоровом теле, а старость – в дряхлом. Чувства наконец-то полученной свободы и неограниченности, любви и дружбы, поиска себя, изучения мира - они протекают именно тогда, когда твоё тело просит движения, нагрева и полёта. Чувства спокойствия, тепла, утомлённости и удовлетворённости появляются тогда, когда ты уже практически не способен испытывать прелести движения.
У Лирийцев всё по-другому. Дети становятся совершеннолетними в двенадцать. Обычно с этого возраста начинает возрастать смертность, так как никто, кроме них самих, не говорит им о том, куда нужно следовать и что нужно делать. Но кроме смертности появляется и свобода. Время на то, чтобы испытать все наслаждения и все утехи в школьный период, и чтобы вступить во взрослый мир с чистой головой. Но не все вступают в него удовлетворёнными. Такие как мои братья и сёстры сразу же завязывают с романтикой и свободной жизнью, поступают в университеты, чтобы устроиться в жизни, а такие как я, Бун, и все остальные с нашего факультета улетают в космос, чтобы познать себя. Таким как мы романтики и алкоголя недостаточно. Нам нужно почувствовать свободу. Только вот… После этого остаются Пустота. Удовлетворённость. Спокойствие. Когда лириец чувствует это, то механизм замедленного старения отключается, и тело начинает приобретать обычные функции. Больше нет никаких гормонов, адреналина, внезапной смены настроения и душещипательной любви. Есть только правда жизни. До лирийцев доходит это за доли секунды, за мгновения, а людям приходится жить годами, чтобы понять это.
Вся моя жизнь была вложена в помощь людям и познание себя, но так или иначе, всё это утонуло в океане проблем, и оказалось напрасным. Жить прожита зря – познание себя ни к чему не привело. С чего начали – к тому и вернулись. Как обычно.
В последнее время я начал замечать, что вместе с моими физическими чувствами начинают уходить и чувства моральные. Я гораздо реже замечаю в себе чувства сострадания, ревности или радости. Хотя, если честно, последнее я перестал испытывать с тех пор, как появился на свет. То есть, когда появился я от моего настоящего «я».
Мысли о том, что скоро моя связь с окружающим миром сведётся только к осязательным ощущениям, и что моё сознание медленно начнёт проваливаться в пучину снов не вызывало у меня ничего кроме неизвестности и вопросов о том, что же я увижу за пределами этого мира. Меня перестал волновать сам факт того, что я медленно умираю, а жалостливые и презрительные взгляды окружающих сводились лишь к тому, что я начал ощущать себя гораздо выше тех, кто находился рядом со мной. Наблюдая за тем, как они бесшумно шевелят губами, едят еду, пьют алкоголь, целуют друг друга и никак не могут отодвинуть мир красивых физических ощущений, я словно со стороны наблюдаю за человеческими грехами, и даю свою оценку, считая её единственно верной.
Я словно опередил время.
Бун словно недавно осознал, что я действительно умираю. Так внезапно… И теперь старается всё время загладить свою вину, не понятно за что. Помогает мне во всём, всё время приносит новые книги, зовёт меня в компанию, но даже почти ослепши, я вижу в его взгляде отражение жалости.
Жалость подталкивает людей на хорошие поступки, но чаще всего они выполняются против воли хозяина. Что может быть ужасней – творить добро, не хотя этого? Без желания? С отвращением? Оно вызовет только те же самые чувства.
Я накричал на Буна, когда он в очередной раз с добрым выражением что-то принёс мне. А потом на Лею, которая вступилась за него. Бун лишь со злостью кинул очередную книгу, и ничего не сказав, ушёл.
Почему, даже став людьми, мы не можем найти общий язык?
Моё зрение ушло в онлайне. То бишь в режиме реального времени. Я сидел за общим столом и пытался разобрать, что находится на тарелке. Это не произошло внезапно, или как-то спонтанно. Просто вдруг всё сгустилось сначала в серые краски, а потом… Просто не стало.
Секунд десять я сидел неподвижно. Вокруг было тихо и темно.
Я сорвался с места и начал запинаться, так как не видел куда шёл. Я чувствовал только колебания от своих шагов и одежду на себе. Вдруг моё сознание затрепещало и мне стало страшно. Затем я будто начал чувствовать странные ощущение, подталкиваемые со всех точек тела, и я уже понимал, что у меня начинается истерика.
Я больше не принадлежал миру. Я был вне его, но жёсткая цепь, связывающая меня с моей темницей, не открывалась.
Я почувствовал как навалился на стену. Оперевшись на неё, мои мысли начали судорожно бродить перебирая всё, что только можно.
Что сейчас происходит в зале?
Удивлены ли все?
Или опять как обычно злятся?
Я начал учащенно дышать, думая обо всё этом, и практически скатился по стене на пол, царапая ногтями стену.
Я почувствовал, как меня кто-то поймал. Я начал судорожно проводить руками по нему, чтобы понять кто это. Мягкая кожа, впадинки на щёках, сухие волосы…
Я сжал Буна в своих руках и уткнулся куда-то в районе плеча. Я больше не мог сдерживаться, и на меня нахлынуло страшное прозрение.
С каждой пройденной секундой, с каждым ощущением тёплого тела под собой я осознавал, что все мои размышления о целостности мира, о его несправедливости, о человеческой нравственности, и силе высших чувств в конечном итоге только в очередной раз доказали мне, что установленные порядки морали, чести и достоинства есть ничто иное как придуманное людьми средство выживания в непонятном для них мире. Мы пытаемся вести себя согласно нашим же законам, но только сами загоняем себя в ловушку, где осознаём, что вся система всего лишь навсего сеть, в которую попалось всё мироздание. Но с осознанием этого приходит чувство безысходности, и все окружающее становится для тебя таким же бессмысленным, как и твоё существование.
Я так больше не могу.
Я закашлял и зарыдал. Прямо как тогда, когда мир звуков навсегда закрылся от меня. Я отчаянно хватался за одежду Буна, словно боялся потерять последнюю связь с самим собой, и через слёзы проклинал этот жестокий мир за всю несправедливость, равнодушие, невзгоды и несчастия.
И единственное, что я мог сейчас делать, это дёргаться в тёплых руках и отчаянно шевелить губами, не зная, вырываются ли из них отрывистые признания, вроде «Пожалуйста, не бросай меня хотя бы сейчас», «Мне ведь никто не нужен, только ты», «Я никогда не сомневался в своих чувствах»…
Бун нежно (старается) ловит мои руки, но я снова вырываюсь.
Мне не нужна жалость.
Ненавижу, когда жалость выдают за другое чувство.
Хватаю за плечи. Проклинаю себя. Но притягиваюсь. Решился.
«Надо же… Ты сладкий... Как девушка… Наверное, потому что не куришь…» - слегка удивлённо шевелю я губами, и снова притягиваюсь. Каждый раз. И меня не отталкивают. Впервые за последнее время я чувствую себя удовлетворённым. Так как чувствовать – это единственное, что мне осталось.
Бун ещё до того, как я потерял слух, рассказал мне, что заключил с одной ведьмой сделку. Он становится человеком, а заплатит за это… Нет, не правильно. Уже заплатил. Тем, что пережил за свою жизнь. Своими проигрышами и обидами, своим стыдом и раскаянием. Я спросил у него, почему же он тогда не вернулся на Лирию, вместо того, чтобы идти таким трудным путём. Он же ответил мне Чтобы снова быть запертым на этой планете? Снова каждый день видеть тебя, драматически вспоминающего о юности? Джек, е-маё... Я больше не хочу связывать свою жизнь ни с Лирией, ни с Оукдаунами, ни с чем-либо ещё «паранормальным». И ты это знаешь. Ты ведь взрослый уже… Пора уже избавляться от образа «одинокого ангела».
Что нужно человеку, чтобы не чувствовать себя одиноким? На что он готов, лишь бы не отличаться от других? На что ты готов, Бун, чтобы начать жизнь с нового листа, но проезжая по моему позвоночнику острыми ногтями и крепко держа меня за плечи?
Что ты можешь мне ответить сейчас, когда уже ничего не осталось? Почти ничего…
Утром я почувствовал лёгкий холод. Кажется, я опять забыл закрыть окно, или оно уже такое слабое, что ветер сам его выбил. Не хочу вставать с кровати. Хочу остаться и лежать так. С ощущением бриза на коже.
Мне приснился сон.
Я сидел на улице и разговаривал с Леей. Правда, не помню, о чём. Она улыбалась мне и часто смеялась. Я тоже смеялся. И завидовал Буну.
А не сон ли то, что сейчас происходит? Не заснул ли я уже и это просто плод моей фантазии? Или же Всевышний ещё не наигрался до конца и ему нужно помучить меня?
Так или иначе, я больше не боялся. А ответы на мои вопросы напрашивались сами.
Я прикрыл глаза и окунулся в мир собственных размышлений…
Абраменко Валерия, 15 лет, Норильск
Рейтинг: 0
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |