Ночь в Петербурге
В полночь я иду по безлюдному Питеру. Злобные дома-монстры скалят свои чугунные пасти, а под ногами крошится и трескается асфальт: из глубоких трещин вылетают зловонные облачка серы и сыплется уголь, а в трещинах поменьше, - почти царапинах, - видны алые всполохи.
И я ускоряю шаг, чтобы не слышать истошные вопли, доносящиеся снизу. Обмерзшая рука лихорадочно шарит в кармане в поисках денег, но находит лишь старый носовой платок. Больше руке не протиснуться - карман залепила жвачка.
Мосты ехидно качают мне вслед своими разводными головами, мол, знаем таких, встречали. А мне хочется выть с досады.
И я поднимаю какой-то камень с мостовой и со всех сил швыряю в ближайший фонарь, представляя, что это разбился один из многочисленных глаз Питера, следящих за каждым моим шагом.
В парк сворачивать не решаюсь - там меня поджидают кустарники, готовые с наслаждением изодрать мое пальто на части, поэтому отправляюсь дальше по набережной.
Черная гладь воды заглатывает свет, что-то утробно урча. Меня передергивает, и я отхожу подальше от перил, только бы не оказаться в темной тянущей пучине.
"Убирайся отсюда, - кричат грязные витрины". "Убирайся, - вторят плотно зашторенные окна первых этажей, - тебе тут не рады". А я лишь зло ухмыляюсь, проходя мимо них. Мне нет дела до того, что трещат эти глупые стекляшки.
Деревья все ниже и ниже склоняют свои кривые стволы в надежде подцепить меня за капюшон и повернуть, перенаправить в другую сторону. Туда, куда им хочется. В темный переулок между домами, где я буду плутать до тех пор, пока не умру в тупике.
В ближайшей от меня часовне слышен шум. Кажется, опять бьют иконы. А если прислушаться, то можно услышать глубокий голос. "Поднимите мне веки, - прошелестит он, после чего все снова уляжется до утра". Во всяком случае, так будут думать.
Я-то знаю, что это длится даже после утренних петухов.
И я ускоряю шаг, чтобы не слышать истошные вопли, доносящиеся снизу. Обмерзшая рука лихорадочно шарит в кармане в поисках денег, но находит лишь старый носовой платок. Больше руке не протиснуться - карман залепила жвачка.
Мосты ехидно качают мне вслед своими разводными головами, мол, знаем таких, встречали. А мне хочется выть с досады.
И я поднимаю какой-то камень с мостовой и со всех сил швыряю в ближайший фонарь, представляя, что это разбился один из многочисленных глаз Питера, следящих за каждым моим шагом.
В парк сворачивать не решаюсь - там меня поджидают кустарники, готовые с наслаждением изодрать мое пальто на части, поэтому отправляюсь дальше по набережной.
Черная гладь воды заглатывает свет, что-то утробно урча. Меня передергивает, и я отхожу подальше от перил, только бы не оказаться в темной тянущей пучине.
"Убирайся отсюда, - кричат грязные витрины". "Убирайся, - вторят плотно зашторенные окна первых этажей, - тебе тут не рады". А я лишь зло ухмыляюсь, проходя мимо них. Мне нет дела до того, что трещат эти глупые стекляшки.
Деревья все ниже и ниже склоняют свои кривые стволы в надежде подцепить меня за капюшон и повернуть, перенаправить в другую сторону. Туда, куда им хочется. В темный переулок между домами, где я буду плутать до тех пор, пока не умру в тупике.
В ближайшей от меня часовне слышен шум. Кажется, опять бьют иконы. А если прислушаться, то можно услышать глубокий голос. "Поднимите мне веки, - прошелестит он, после чего все снова уляжется до утра". Во всяком случае, так будут думать.
Я-то знаю, что это длится даже после утренних петухов.
Полина Широких, 16 лет, Санкт-Петербург
Рейтинг: 0
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
![]() |
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |