История одного танго
История одного танго
1 такт. Головные ноты.
Зал, освещение приглушенное, легкий танец, грустный, но вместе с тем и чувственный; кабак, Америка20-е – 30-е, процветающий сухой закон, порт, вечер, переломленные жирафьи шеи кранов на фоне вечной битвы солнца и моря, багряного пламени заката, россыпи бриллиантовых звезд, жадные, выбрасывающие на берег кровавые солнечные блики, перемежающиеся с ослепительно-белой пеной, напоминающие скользкие, но и грациозные тела дельфинов, волны, трубные гудки пароходов, пристань, крики полуночных драных бездомных кошек… Грузчики заходящие в кабак после тяжелой работы. Абсент (и не только в «dry» штатах), кабаре (почему-то в стиле Мулен руж), танго, джаз, одинокий чернокожий аккордеонист в лучшем выходном костюме, с закрытыми от соприкосновения с музыкой, глазами играет мелодию любви. Он стоит возле кабака, перед ним — раскрытый футляр от аккордеона. Драп вышаркан, лакированное некогда дерево потрескалось, а на дне валяется лишь одна единственная медная монетка; но он, как часовой на посту, встречает своим долгим и пронзительным аккордом, блестящим, как золото в мерцающем свете свечей, наступающий вечер. Пусть он играет не на палаццо, заработка не хватит даже на краюху хлеба, но он играет ни сколько для себя, а для вечера, который не сможет развернуться в полной красе, как не может распуститься без полива бутон розы, без этого долгого страстного, отдающего сигаретным дымом, запахом дешевого вина, дешевых французских духов, запахом рыбы, соли и моря вместе с запахом угля и пота — запахом джаза.
Джаз — это целый мир, цела огромная вселенная, которая простирается передо мной, стоит только вглядеться в нее, почувствовать ее пульс — прерывистый и одновременно непрерывный, связанный с броуновским движением людей в ночном городе, с перемигиванием фонарей на пристани, чьи блики, как осколки битого стекла в лучах фонаря, припорошенные снегом; разносят ультрамариновые волны.
Я представляю себе джаз, танго в свете свечей в канделябрах, с запахом тяжелого мускатного парфюма, приглушенным мерцанием драгоценностей в клубах табачного дыма и светлое пятно — ослепительная зелень, магия крутящегося барабана казино, блеск густо напомаженных губ, томные взгляды, глубокая темная тушь, платья в стиле ночных рубашек, хищный блеск шпилек лакированных туфлей, черно-белые фраки мужчин. Оркестр сыпет бриллиантовыми аккордами пиано, чувственно и страстно танцует пара. Это она — магия джаза!
2 такт. Сердечные ноты.
Танго. Двое. Танец. Эмоции, легкие переливы музыки, нарастание мелодии, простой и одновременно сложной. Этот сюжет, настоящий мир, полный событий, огорчений, радости. Счастья, стремлений, страсти, жизнь. Секундные мгновения, которые проживаешь в танце. Может. Магия этого вечера и уйдет через секунду, погаснут фонари, потухнут свечи, но сейчас; в эту минуту не думаешь ни о чем: только о танце. Только о нем. Даже сейчас, выводя эти строки, я помню его магнетическую энергию. Танго — это тайна.
Фонари? Нет, это фонари. Грациозные, замершие, затаившие свое «я» в глубине зажженной свечи, заставляющие незадачливых мотыльков лететь на свет и биться о стекло. Они — стражи покоя недремлющего вечера, легкой романтики, того сладкого зова аккордеона, что разносится ветром, как стрекот цикад, как шипение солнца, как шепот волн — долгий и трепетный. Фонари стоят неумолчно, и, как маяки своим светом притягивают корабли: хрупким зеленоватым качающимся лучом они пронзают просторы недремлющей беснующейся стихии, в надежде отыскать… что-то, или кого-то. Непонятно. Лишь свет фонарей, который дробиться в лужах, как осколки битого стекла в лучах солнца кажутся прекрасными драгоценными камнями.
Танго — это танец не для паркета. Здесь нет ни бесконечности зеркальных отражений, ни покачивающегося мерцания сотен свечей и позолоченных канделябрах. Это танец для дощатого облупленного пола кабака, а еще лучше — для разгоряченной жарой дня и сейчас мерно остывающей старой мостовой, что хранит в себе отпечатки ног сотен людей, борозды — полозья от колес телег, развозящих каждодневный улов рыбаков…
(за ними так и тянется шлейф из запаха соли, рыбы, чешуи, похрапывает усталая лошадь, которая так и исходит паром на закате (еще бы, весь день добросовестно трудилась!) Она то и дело нервно всхрапывает, косит глазом, сквозь раздувающиеся ноздри в ярком чуть акварельно — малиновом свете заката видны кровеносные артерии, пронизывающие крылья ее трепещущих ноздрей, она силиться разглядеть груду свежей еще подергивающейся рыбы на телеге, ее беспокоят кудлатые и тощие бездомные собаки, что движутся следом в столбах пыли. То обгоняя, то наоборот - отдаляясь. Обычно они не едят рыбу, но сейчас — особенный случай. Они страшно голодны. Но все же страх перед неизвестным заставляет их не кидаться под колеса, силясь ухватить острыми зубами за серебристый бок сардины, на чье переливающейся чешуе так и подпрыгивают язычки пламени… Бездомные кошки, которые даже забыли ради такого случая вражду со псами, тоже не путаются под ногами — только издалека горят их глазища-плошки, и доноситься трудный громогласный мяв, матерые, драные, и, все как один — голодные — они стали свитой телеги, и сопровождают ее до города).
Ведь не важно — где танцуешь; важно — что ты чувствуешь, что переживаешь, что нового в себе открываешь во время этого танца.
3 такт. Ноты шлейфа.
Танго — это страсть. Тонкий переливчатый идеал, как неограненный камень, его делают с самого начала: простым и одновременно сложным с мерцающими отражениями во множестве граней. Этот камень — точно слеза, монолитная и многоликая. Или цветок розы, живой, трепещущий, дышащий, но вырезанный из пламенного граната.
Рисунок танца — это своеобразный орнамент, в котором невозможно не ошибиться, ни пойти по неправильной дороге. Простым смертным его понять не давно — они смотрят на танец и могут почувствовать, сопережить лишь крохотные крупицы того, что на самом деле чувствуют и переживают танцующие. Пусть они смотрят на Стоунхендж, восхищаются им, пусть фотографируют, с умным видом кивают, строчат что-то в блокнотах, пусть осуждают, сплетничают, завидуют в глубине своего сердца — монолитный камень, обращенный лицом к небосводу, не видит этого, не знает. Для него люди — это песок. Их мысли, как волна, что набегает на скалу, не оставляют на ней ни малейшего следа. Но, в отличие от скалы, которую медленно стачивают волны и она, кряхтя и стеная криками чаек, постепенно разбивается, превращается в песок, который те же волны разносят по всему побережью; они не могут причинить ему ни малейшего вреда. Как будто им достаются всего лишь лужи, пусть красивые и пронизанные солнцем, а в душе танцоров огромный, переменчивый, невообразимо прекрасный океан. Это надо чувствовать, это надо слышать, видеть, всем своим существом впитывать это бриллиантовое и сверкающее чудо — танец…
Танго для меня соизмеримо с розой. С первыми аккордами появляется бутон, наполненный свежестью всеми соками, красный бутон, на бархатистых лепестках которого дрожат, застыли капельки воды. Как в замедленно съемке по мере нарастания музыки, чувств. Разворачиваются лепестки, один, второй, третий. Они- то махровые, то обычные, по жилам бежит сок розы, бьется ее пульс, в лике розы можно рассмотреть то лицо, то сверкающий нимб, то пламенный закат, то крылья птицы, собирающейся взлететь. И вот — кульминация. Роза достигла своей жизни. Она цветет, она пламенеет. Она танцует, на нее обращены все взоры. Но она не видит их. И она поет. Как драгоценный камень, сверкающие аккорды слетают с ее лепестков. А потом — роза не стареет, снова превращается в бутон так сладко и поразительно спящий в своем куполе из красных лепестков. В танго не видно не старения, загибания лепестков, не наклоненного вбок соцветия. Смотрящего грустно — грустно, как собака бассет, прямо тебе в глаза. Ни смерти розы, когда она лежит, еще минуту назад такая свежая, прекрасная, в пыли с переломленным высохшим стеблем, иссохшими, как руки старца, лепестками и высыпающимися тычинками.
Гранат
Да, для меня цвет танго — это красный. Нет. Не алый «a»la risscosa! Liberté, égalité, fraternité!» Не на знамена зовет танго.
А бордовый — цвет игристого, текучего вина, в чьем сумрачно-светлом ореоле тонут блики от свечей. Цвет эмоций, цвет жизни, цвет бушующего вулкана, цвет ограненного рубина, цвет страсти, цвет танго.
И запах! О да! Этот особый пламенный запах. Он яркий, многогранный, терпкий, но не приторный, состоящий из темных и плавающих ассоциаций, как в бутылочном стекле. Это скорее ощущение, оно не осязаемо; это надо чувствовать, чувствовать в самом начале; это песня, песня души.
Это гимн. Гимн танго.
1 такт. Головные ноты.
Зал, освещение приглушенное, легкий танец, грустный, но вместе с тем и чувственный; кабак, Америка20-е – 30-е, процветающий сухой закон, порт, вечер, переломленные жирафьи шеи кранов на фоне вечной битвы солнца и моря, багряного пламени заката, россыпи бриллиантовых звезд, жадные, выбрасывающие на берег кровавые солнечные блики, перемежающиеся с ослепительно-белой пеной, напоминающие скользкие, но и грациозные тела дельфинов, волны, трубные гудки пароходов, пристань, крики полуночных драных бездомных кошек… Грузчики заходящие в кабак после тяжелой работы. Абсент (и не только в «dry» штатах), кабаре (почему-то в стиле Мулен руж), танго, джаз, одинокий чернокожий аккордеонист в лучшем выходном костюме, с закрытыми от соприкосновения с музыкой, глазами играет мелодию любви. Он стоит возле кабака, перед ним — раскрытый футляр от аккордеона. Драп вышаркан, лакированное некогда дерево потрескалось, а на дне валяется лишь одна единственная медная монетка; но он, как часовой на посту, встречает своим долгим и пронзительным аккордом, блестящим, как золото в мерцающем свете свечей, наступающий вечер. Пусть он играет не на палаццо, заработка не хватит даже на краюху хлеба, но он играет ни сколько для себя, а для вечера, который не сможет развернуться в полной красе, как не может распуститься без полива бутон розы, без этого долгого страстного, отдающего сигаретным дымом, запахом дешевого вина, дешевых французских духов, запахом рыбы, соли и моря вместе с запахом угля и пота — запахом джаза.
Джаз — это целый мир, цела огромная вселенная, которая простирается передо мной, стоит только вглядеться в нее, почувствовать ее пульс — прерывистый и одновременно непрерывный, связанный с броуновским движением людей в ночном городе, с перемигиванием фонарей на пристани, чьи блики, как осколки битого стекла в лучах фонаря, припорошенные снегом; разносят ультрамариновые волны.
Я представляю себе джаз, танго в свете свечей в канделябрах, с запахом тяжелого мускатного парфюма, приглушенным мерцанием драгоценностей в клубах табачного дыма и светлое пятно — ослепительная зелень, магия крутящегося барабана казино, блеск густо напомаженных губ, томные взгляды, глубокая темная тушь, платья в стиле ночных рубашек, хищный блеск шпилек лакированных туфлей, черно-белые фраки мужчин. Оркестр сыпет бриллиантовыми аккордами пиано, чувственно и страстно танцует пара. Это она — магия джаза!
2 такт. Сердечные ноты.
Танго. Двое. Танец. Эмоции, легкие переливы музыки, нарастание мелодии, простой и одновременно сложной. Этот сюжет, настоящий мир, полный событий, огорчений, радости. Счастья, стремлений, страсти, жизнь. Секундные мгновения, которые проживаешь в танце. Может. Магия этого вечера и уйдет через секунду, погаснут фонари, потухнут свечи, но сейчас; в эту минуту не думаешь ни о чем: только о танце. Только о нем. Даже сейчас, выводя эти строки, я помню его магнетическую энергию. Танго — это тайна.
Фонари? Нет, это фонари. Грациозные, замершие, затаившие свое «я» в глубине зажженной свечи, заставляющие незадачливых мотыльков лететь на свет и биться о стекло. Они — стражи покоя недремлющего вечера, легкой романтики, того сладкого зова аккордеона, что разносится ветром, как стрекот цикад, как шипение солнца, как шепот волн — долгий и трепетный. Фонари стоят неумолчно, и, как маяки своим светом притягивают корабли: хрупким зеленоватым качающимся лучом они пронзают просторы недремлющей беснующейся стихии, в надежде отыскать… что-то, или кого-то. Непонятно. Лишь свет фонарей, который дробиться в лужах, как осколки битого стекла в лучах солнца кажутся прекрасными драгоценными камнями.
Танго — это танец не для паркета. Здесь нет ни бесконечности зеркальных отражений, ни покачивающегося мерцания сотен свечей и позолоченных канделябрах. Это танец для дощатого облупленного пола кабака, а еще лучше — для разгоряченной жарой дня и сейчас мерно остывающей старой мостовой, что хранит в себе отпечатки ног сотен людей, борозды — полозья от колес телег, развозящих каждодневный улов рыбаков…
(за ними так и тянется шлейф из запаха соли, рыбы, чешуи, похрапывает усталая лошадь, которая так и исходит паром на закате (еще бы, весь день добросовестно трудилась!) Она то и дело нервно всхрапывает, косит глазом, сквозь раздувающиеся ноздри в ярком чуть акварельно — малиновом свете заката видны кровеносные артерии, пронизывающие крылья ее трепещущих ноздрей, она силиться разглядеть груду свежей еще подергивающейся рыбы на телеге, ее беспокоят кудлатые и тощие бездомные собаки, что движутся следом в столбах пыли. То обгоняя, то наоборот - отдаляясь. Обычно они не едят рыбу, но сейчас — особенный случай. Они страшно голодны. Но все же страх перед неизвестным заставляет их не кидаться под колеса, силясь ухватить острыми зубами за серебристый бок сардины, на чье переливающейся чешуе так и подпрыгивают язычки пламени… Бездомные кошки, которые даже забыли ради такого случая вражду со псами, тоже не путаются под ногами — только издалека горят их глазища-плошки, и доноситься трудный громогласный мяв, матерые, драные, и, все как один — голодные — они стали свитой телеги, и сопровождают ее до города).
Ведь не важно — где танцуешь; важно — что ты чувствуешь, что переживаешь, что нового в себе открываешь во время этого танца.
3 такт. Ноты шлейфа.
Танго — это страсть. Тонкий переливчатый идеал, как неограненный камень, его делают с самого начала: простым и одновременно сложным с мерцающими отражениями во множестве граней. Этот камень — точно слеза, монолитная и многоликая. Или цветок розы, живой, трепещущий, дышащий, но вырезанный из пламенного граната.
Рисунок танца — это своеобразный орнамент, в котором невозможно не ошибиться, ни пойти по неправильной дороге. Простым смертным его понять не давно — они смотрят на танец и могут почувствовать, сопережить лишь крохотные крупицы того, что на самом деле чувствуют и переживают танцующие. Пусть они смотрят на Стоунхендж, восхищаются им, пусть фотографируют, с умным видом кивают, строчат что-то в блокнотах, пусть осуждают, сплетничают, завидуют в глубине своего сердца — монолитный камень, обращенный лицом к небосводу, не видит этого, не знает. Для него люди — это песок. Их мысли, как волна, что набегает на скалу, не оставляют на ней ни малейшего следа. Но, в отличие от скалы, которую медленно стачивают волны и она, кряхтя и стеная криками чаек, постепенно разбивается, превращается в песок, который те же волны разносят по всему побережью; они не могут причинить ему ни малейшего вреда. Как будто им достаются всего лишь лужи, пусть красивые и пронизанные солнцем, а в душе танцоров огромный, переменчивый, невообразимо прекрасный океан. Это надо чувствовать, это надо слышать, видеть, всем своим существом впитывать это бриллиантовое и сверкающее чудо — танец…
Танго для меня соизмеримо с розой. С первыми аккордами появляется бутон, наполненный свежестью всеми соками, красный бутон, на бархатистых лепестках которого дрожат, застыли капельки воды. Как в замедленно съемке по мере нарастания музыки, чувств. Разворачиваются лепестки, один, второй, третий. Они- то махровые, то обычные, по жилам бежит сок розы, бьется ее пульс, в лике розы можно рассмотреть то лицо, то сверкающий нимб, то пламенный закат, то крылья птицы, собирающейся взлететь. И вот — кульминация. Роза достигла своей жизни. Она цветет, она пламенеет. Она танцует, на нее обращены все взоры. Но она не видит их. И она поет. Как драгоценный камень, сверкающие аккорды слетают с ее лепестков. А потом — роза не стареет, снова превращается в бутон так сладко и поразительно спящий в своем куполе из красных лепестков. В танго не видно не старения, загибания лепестков, не наклоненного вбок соцветия. Смотрящего грустно — грустно, как собака бассет, прямо тебе в глаза. Ни смерти розы, когда она лежит, еще минуту назад такая свежая, прекрасная, в пыли с переломленным высохшим стеблем, иссохшими, как руки старца, лепестками и высыпающимися тычинками.
Гранат
Да, для меня цвет танго — это красный. Нет. Не алый «a»la risscosa! Liberté, égalité, fraternité!» Не на знамена зовет танго.
А бордовый — цвет игристого, текучего вина, в чьем сумрачно-светлом ореоле тонут блики от свечей. Цвет эмоций, цвет жизни, цвет бушующего вулкана, цвет ограненного рубина, цвет страсти, цвет танго.
И запах! О да! Этот особый пламенный запах. Он яркий, многогранный, терпкий, но не приторный, состоящий из темных и плавающих ассоциаций, как в бутылочном стекле. Это скорее ощущение, оно не осязаемо; это надо чувствовать, чувствовать в самом начале; это песня, песня души.
Это гимн. Гимн танго.
Дина Бурсакова, 15 лет, Новосибисрк
Рейтинг: 1
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |