Заметки из будущего
Всё что я видела с самого рождения, это простирающиеся до самого горизонта барханы пустыни и своды нашей пещеры. Я не знаю, было ли жарко или холодно, ведь защитный костюм и противогаз термоустойчивы. В них всегда одинаково. Я не знала, была ли наша семья одна единственная на выгоревшей земле, или есть ещё люди. Тогда не знала.
Мы жили в пещере, чей свод был едва ли выше папиного роста, но простирался глубоко-глубоко в недра земли. Мама рассказывала, что на месте этой пещеры ранее была гора Казбек. На мой вопрос, что же произошло с горой, она пожимала плечами. Потом уже, в своих скитаниях по миру, я узнала, что близ горы была вооружённая забастовка, а Мировое Правительство жестоко подавляло любой бунт. Ядерными боеголовками.
Мои родители заслуживают отдельной истории, начиная с того момента, как они познакомились в лагере беженцев, и заканчивая совместным побегом из бункера для «непокорных», который позже был подорван со всеми находившимися там людьми. Но мой запас бумаги сильно ограничен, поэтому я позволю себе лишь короткое описание мамы и папы. Сколько себя помню, папа всегда казался мне большим. Очень большим. Просто гигантом. Хрупкая мама едва доставала ему до ключиц и то, если вставала на носочки. Я редко видела папу без противогаза, так что не помню его лица. Только... Вроде бы у него был шрам от ожога на лбу? Не помню.
Как я уже говорила – мама была хрупкой. У неё была нежная кожа, узкие черты лица и маленькие губки. Но двух вещей в её внешности мне никогда не забыть: Её больших, печальных глаз цвета бирюзы. Когда я впервые увидела этот камень, так сразу же поняла: вот он, тот самый цвет! Не небесный, не сапфировый – цвет бирюзы. Второй же запомнившейся вещью были мамины волосы. Густые, длинные, тёмно-русые мамины волосы! Как любила я зарыться в них лицом, вдыхая нежный мамин аромат! Жаль, что мама не часто распускала их...
А ещё у меня был... Нет, он ЕСТЬ младший брат Радомир. У него маленькие чёрные глазки, которые почти не видны под кустистыми светлыми бровями. Раньше я, а теперь он сам подстригает светлые волосы ёжиком. Думаю, папа был блондином, иначе, почему у Радомира такой цвет волос?
У нас с братом разница в 10 лет. Сейчас мне уже 20, я пишу этот текст, а этот неугомонный... Песчаный ураган беснуется, вредничает и что-то бурчит себе под нос.
С чего же мне начать свою историю? Может с того, почему я вообще затеяла всё это дело? Что ж... Я не хочу кануть в лету. Я хочу оставить свой след на этой умирающей планете. Я хочу оставить эти строки в доказательство того, что жива. Плохими делами сейчас прославиться нельзя, так почему не попробовать сделать что-то хорошее?
Я родилась через полгода после того дня, как мои родители спаслись из бункера. Мама сказала, что я родилась в нелёгкие времена, но под счастливой звездой, и назвала меня Харой, что значит «счастливая». Мне нравится это имя. Вообще-то и имя Радомир означает нечто похожее, точнее «радость мира», но сейчас не об этом. Я уже говорила о том, что пещера, в которой мы жили, уходила на много километров под землю. Отец довольно часто говорил, что это вовсе не пещера, а много-много-много ходов, проделанных когда-то людьми. Но я ему не верила, так как не понимала, зачем людям так глубоко прятаться под землю. Глупая была. Наивная.
В одном из «тупиков», ходов, что никуда не ведёт, кто-то из наших предшественников сделал капсулу-оазис. Обил стены железом, затем обмазал глиной. Встроил в стену «перерабатыватель воды», такое устройство, которое может впитывать влагу буквально из камней и собирать в резервуары, и посадил несколько семян. Установил в потолке лампу дневного света (папа так и не разобрался, на чём она работает). Видимо, капсула строилась ещё тогда, когда воздух не был отравлен газами.
Однажды мама рассказала мне историю их с папой побега. Обессиленные, голодные и томимые жаждой, они спустились в пещеру. Её уже не держали ноги, и отец нёс её на руках. Родители были так измучены, что думали - это конец, мама даже приготовилась умереть, но папа (!) услышал шум воды. Изнемогая, он пошёл туда, где, как ему казалось, текла вода. Они наткнулись на обитую железом дверь, папа положил маму на землю и провернул рычаг, торчащий из двери, она со скрипом отворилась, и родители увидели рай, как им показалось тогда.
«Вода текла прямо из стены и по ней же стекала вниз, образовывая озерцо! А вокруг – видимо-невидимо травы и цветов! А прямо над озером – два дерева, скрюченных и кривых, но увешенных плодами!..»
Так говорила мама. Эта-то капсула-оазис и спасла моих родителей. Правду говоря, плодоносило там только одно дерево, но маму я не поправляла. А ещё там был скелет человека. Он лежал, растянувшись на траве, видимо, желая в последние минуты своей жизни в полной мере насладиться прекрасным.
Когда мне было пять, я потребовала, чтобы меня начали выпускать из капсулы, но у родителей не было противогаза и защитного костюма для меня. Тогда папа зарядил ружьё, взял с собой воды и ушёл на несколько дней. Мама так волновалась за него! Я, наверное, тоже. Но дело в том, что когда он вернулся, то принёс с собой защитный костюм со встроенным противогазным шлемом и маленький лазеро-мёт на солнечных батарейках. Костюм был велик на три размера, лазеро-мётом я в первый же день чуть не сожгла плодоносящее дерево, а папа наотрез отказывался объяснять, откуда он всё это взял.
Тогда, как родителям приходилось таскать с собой тяжеленые баллоны с кислородом, у меня же в шлем был встроен «перерабатыватель воздуха», который что-то там делал с углекислым газом и ядами, превращая их в кислород и водород. Можно сказать, что мне повезло.
Папа каждый день ходил на охоту, мама сидела со мной в пещере. Мамочка вообще редко её покидала, так как часто болела. Лично мне казалось, что ей стоит больше двигаться, но кислород в баллоне в любом случае был одинаковым, и смена деятельности тут не помогла бы. Что ж, оно, возможно, и к лучшему: у мамы было больше времени на меня. Она рассказывала о своей и папиной жизни, старинные сказки и истории, и вообще – всё, что знала.
Я любила истории про неведомые мне времена, когда большую часть земли покрывали океаны, а земли утопали в зелени. Это времена, когда дождь был так же обыден, как сейчас противогазы, и не нёс угрозы кислотных ожогов, а наоборот, благодатную воду... Ещё мама рассказывала мне о вере и религиях. Она верила в бога, а папа нет, но он тоже охотно слушал её рассказы о Библии, Буддизме, Синтоизме... Для него это были красивые сказки и для меня тоже. Но буквально пять лет назад я приняла православие. Легче жить, когда знаешь, что кому-то не всё равно и что кто-то о тебе заботится. Думаю, мама это тоже понимала.
Папа редко брал меня на охоту, но всё же я ходила с ним. Папа научил меня охотиться на копытных ящериц (когда мне было 13 лет, я случайно наткнулась на уцелевшую библиотеку, и сейчас могу с уверенностью сказать, на каких вымерших зверей были похожи те, на которых мы охотились), больше всего они напоминают лысых оленей с выбеленной кожей; крыланов – стервятников с узким клювом и перепончатыми крыльями; топтунов – то ли медведь, то ли носорог, и... А больше никого в нашей пустыне и не было. Разве только пёстрые ящерки, но они ядовиты и папа не них не охотился. Тем не менее, я научилась добывать пищу, что и спасло меня.
Я не знала другой жизни, и она казалась мне... Ну, не идеальной, но хорошей. Мне нравилась моя жизнь, я не хотела перемен. А они взяли и наступили. Когда мне было десять, мама сказала мне, что она беременна... Что у меня будет братик или сестрёнка. Я сказала, что не надо и что нам и так хорошо, но мама только рассмеялась. День ото дня у неё начал расти живот, а может так казалось только мне. Роды, спустя девять месяцев, были трудными, но мама справилась. Моего брата назвали Радомиром. Он много плакал, особенно часто по ночам. Папа, смеясь, говорил, что я сама была не тише. Я почему-то сильно обижалась на его слова.
Несмотря на все мои страхи, родители не стали любить меня меньше, даже наоборот – стали больше доверять. Я часто разговаривала с Радомиром, рассказывала ему, что произошло за день, иногда ругала его, иногда хвалила... Может ещё что-то говорила, но это было так давно, многое забылось... Так прошло два года. Два счастливых года.
А потом пришли ОНИ.
Это были люди с автоматами, и их было много. Они требовали, чтобы мы ушли из пещеры и тогда нам, ВОЗМОЖНО, сохранят жизнь. Папа им отказал. Его убили не раздумывая. Помню, как сейчас – папа стоит, прямой и несгибаемый, как скала, вдруг раздаётся выстрел, папа вздрагивает, сгибается пополам и падает, орошая песок под собой в алый цвет. Мамин крик и её испуганное лицо, без единой кровинки, сквозь линзы противогаза. Она всунула мне в руки Радомира и толкнула в спину. Я бегу, не оборачиваясь, а за спиной крики и выстрелы...
Только мы с мамой знали, что в пещере есть другой выход. Мои преследователи моментально затерялись в коридорах, а я с братом на руках вышла с другой стороны. Отец и для моего брата раздобыл защитный костюм, опять-же на много больше размером, чем надо... Он как чувствовал, что противогаз может потребоваться! Спасибо тебе папа, ты своей заботой, спас жизнь Радомиру...
Наступили ужасные времена. Мне пришлось заботиться о себе самой, и ладно бы только о себе – ещё о брате... Было тяжело, особенно с водой. Радомир постоянно плакал и терял много влаги, и почти вся чудом раздобытая вода уходила ему.
Да мы и выжили – чудом...
Всё же не зря мама дала нам такие «счастливые» имена...
Я не помню точно, сколько раз воспалённое Солнце вставало над обожжённой Землёй, не знаю точно, сколько мы прошли, не знаю... Но – много. А потом мы нашли людей. Маленькая группка, всего шесть человек, но они спасли нас... Накормили, напоили и приняли к себе... Я до сих пор помню их имена: Роза, Макс, Звёздочка, дядя Илья, тётя Гравия и дедушка Москвич. А ещё у них было «домашнее» животное – длинная зелёная ящерица с круглыми жёлтыми глазами, большим ртом с тремя рядами зубов и шерстью по бокам её плоской головы - Коровка. Коровка очень быстро бегала, а для наших спасителей это было самое главное, ведь они были караванщиками. Они ездили от одного поселения людей к другому. Покупали, продавали... Я многому у них научилась. Мы путешествовали по пустыням и безжизненным долинам, я узнавала всё больше и больше о истории планеты и людях, некогда густо населявших её...
Потом дедушка Москвич умер... Он был довольно сварлив и часто перегибал палку, когда дело доходило до наказаний, но человек был хороший. Я уважала и даже, по своему, любила его.
Нет, я не забывала об убийцах, прогнавших нас с братом из родного дома, я и сейчас их ненавижу, но... Мне тогда было главное – выжить, а потом... Не знаю... Боль притупилась? Я поумнела? Испугалась? Да всё вместе, наверное...
Когда мне было пятнадцать, мы с братом отстали от каравана во время бури. Наши копытные ящеры не могли больше идти, и нам пришлось спрятаться в развалинах какого-то строения. Почему-то мне показалось, что это церковь. Или когда-то ею была, ведь там не было совершенно ничего! Только голые стены... Или не совсем голые... Да! Точно! Там был православный крест. Кто-то вырезал его в стене. Я заставила брата, а затем и сама перекрестилась. Там мы переждали бурю.
Когда она стихла, мы направились в ближайшее селение. Я хотела найти караванщиков, но Радомир совершенно неожиданно заболел. Я потратила большую часть денег на доктора и лекарства. Брат болел долго, около двух недель. За это время Я приняла решение остаться в этом городе, нашла работу – помогала в больнице растирать и запаривать травы. Получала при этом копейки, но на жизнь хватало... Я научилась сама делать настойки и лечить людей. Мирное время было. За мной даже пытались ухаживать... Коко, так его звали, был неплохим человеком и хорошим товарищем... Но в том-то и дело, что – был.
Коко умер, во время первой волны эпидемии. Появился какой-то новый вирус, и у меня от него не было лекарства... наверное, ни у кого не было. Половина посёлка погибло...
Я очень испугалась. Люди умирали в мучениях, их тела сгнивали при жизни. Сначала поднималась температура, появлялась слабость, затем разбухал язык, а кожа принимала болезненно-зеленоватый оттенок... Тело покрывалось коростой. Сначала пальцы, затем конечности... А потом они начинали отваливаться. Это было отвратительно, к тому же сопровождалось их громкими криками... Что не сделали войны, сделала бы эпидемия.
И у меня начали проявляться первые признаки этой болезни. Ужасно. Я хорошо представляла, что меня ждёт и сколько мне осталось времени: около недели до того момента, как начнёт гнить тело. Ещё восемь дней я буду биться в агонии, а затем... Плюс-минус два дня к вышеперечисленному.
Когда я это поняла, то собрала все вещи, которые были. Водрузила на спину баллон (мой костюм давно перешёл Радомиру) и увела брата из поселения. Он должен был выжить. За всё это время болезнь к нему не подступилась, и я уж точно не хотела, чтобы зараза одолела Радомира после моей смерти. Да, я прекрасно осознавала, что умру. Наверное, здесь надо написать, что-то вроде: «Но я не испугалась и не сдалась! Я с гордо поднятой головой шла навстречу своей судьбе» и ещё много-много-много красивых и патетических слов. Но знаете, чему я научилась у дедушки Москвича? Честность, это когда хочешь сказать одно – а говоришь правду. Вот я и пишу правду.
Я жутко боялась, едва ли не ревела от отчаянья. Если бы не то, что на меня смотрел и ровнялся Радомир, я бы сломалась. Легко быть смелым с кем-то рядом, труднее храбрость проявить наедине с самим собой. Мне было трудно смириться с мыслью о скорой гибели. Умереть в 18 лет! Эта мысль вводила меня в отчаянье и панику.
Но я шла, ради Радомира.
У нас был всего один копытный ящер, да и тот – почти дохлый, поэтому мне приходилось идти пешком. Куда я вела брата? Туда, где всё началось и куда болезнь точно не доберётся. Домой. Откуда я знала дорогу? Честно сказать, я не знала. Только направление.
День ото дня мне становилось всё хуже. Лёгкие горели огнём, язык с трудом помещался во рту, а о том, чтобы говорить больше минуты, не могло быть и речи. Каламбур. Но мне было не смешно. Радомир постоянно предлагал мне пересесть на ящера, но я отказывалась.
Уже на пятый день я начала себя корить: невозможно за неделю преодолеть пространство, пройденное за столько лет! Мой необдуманный поступок мог привести Радомира к смерти.
Но не привёл.
Найти пещеру нам помогло именно то, что я шла пешком. Попросту говоря, я об неё споткнулась. Как? Как же так получилось, что мы нашли её? Месяца два назад я попыталась набросать свой жизненный путь, начиная с побега от террористов и заканчивая тем, что споткнулась о маленький каменный выступ. Оказывается, с караваном мы ходили много, но в основном кругами, делая много остановок. По сути, за всё время, мы сделали не большой полукруг, а я пошла напрямую и... Ой, бумага кончается.
Я споткнулась о маленький каменный выступ, взметнув в воздух кучу песка, который тут же развеялся на ветру. Почему-то это вывело меня из себя, и я начала остервенело пинать выступ, а потом до меня дошло... Вход в пещеру за несколько лет так занесло песком, что было не мудрено её не узнать. Весь следующий день и полночи мы откапывали вход. Странное дело, но песок не засыпал пещеру внутри: кто-то перекрыл вход глиной. Пробив достаточное отверстие, чтобы забраться внутрь, мы ввалились в пещеру. Под ногами что-то захрустело, я включила фонарик, и мы увидели кости. Точнее, защитные костюмы со скелетами внутри. Не сложно было догадаться, что тут была перестрелка.
Меня вовсю лихорадило, я схватила Радомира за руку и потащила за собой. Память услужливо подсказала куда, идти. Я почти бежала. И вот он! Последний поворот, за которым... ничего не было. Железная дверь была распахнута настежь, а внутри... Только труха. Ни воды, ни деревьев, ничего. НИ-ЧЕ-ГО!
Я упала на колени. Всё, что так старательно оберегали мои родители, всё, к чему я стремилась... Было уничтожено людьми, которым... Не принадлежал наш Рай! Они превратили его в ад. Последний клочок зелени! Я забилась в истерике. Почему?! Кто им дал такое право?
Радомир пытался меня успокоить, но я его не слышала, а когда он попытался меня обнять, толкнула его так, что у него слетел шлем. Меня как громом поразило, я поспешила скорее всё исправить, пока брат не вдохнул воздух с ядами!..
Он недоумённо посмотрел на меня. Огляделся. Провёл рукой по краю защитного костюма.
- Хара, я могу дышать... – сказал он тихо. Я замерла. Один вдох должен был убить его! Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я сама сняла шлем. Сначала перед глазами всё помутнело и вдруг прояснилось с небывалой чёткостью.
Распространение болезни в организме прекратилось. Понемногу моё тело начинает восстанавливаться. Что-то изменилось в составе воздуха? Или лёгкие людей научились перерабатывать другие вещества? Не знаю. Но теперь человечество может дышать полной грудью! И я надеюсь, что это добрый знак. Начало пути к новому будущему, действительно – светлому.
Мы жили в пещере, чей свод был едва ли выше папиного роста, но простирался глубоко-глубоко в недра земли. Мама рассказывала, что на месте этой пещеры ранее была гора Казбек. На мой вопрос, что же произошло с горой, она пожимала плечами. Потом уже, в своих скитаниях по миру, я узнала, что близ горы была вооружённая забастовка, а Мировое Правительство жестоко подавляло любой бунт. Ядерными боеголовками.
Мои родители заслуживают отдельной истории, начиная с того момента, как они познакомились в лагере беженцев, и заканчивая совместным побегом из бункера для «непокорных», который позже был подорван со всеми находившимися там людьми. Но мой запас бумаги сильно ограничен, поэтому я позволю себе лишь короткое описание мамы и папы. Сколько себя помню, папа всегда казался мне большим. Очень большим. Просто гигантом. Хрупкая мама едва доставала ему до ключиц и то, если вставала на носочки. Я редко видела папу без противогаза, так что не помню его лица. Только... Вроде бы у него был шрам от ожога на лбу? Не помню.
Как я уже говорила – мама была хрупкой. У неё была нежная кожа, узкие черты лица и маленькие губки. Но двух вещей в её внешности мне никогда не забыть: Её больших, печальных глаз цвета бирюзы. Когда я впервые увидела этот камень, так сразу же поняла: вот он, тот самый цвет! Не небесный, не сапфировый – цвет бирюзы. Второй же запомнившейся вещью были мамины волосы. Густые, длинные, тёмно-русые мамины волосы! Как любила я зарыться в них лицом, вдыхая нежный мамин аромат! Жаль, что мама не часто распускала их...
А ещё у меня был... Нет, он ЕСТЬ младший брат Радомир. У него маленькие чёрные глазки, которые почти не видны под кустистыми светлыми бровями. Раньше я, а теперь он сам подстригает светлые волосы ёжиком. Думаю, папа был блондином, иначе, почему у Радомира такой цвет волос?
У нас с братом разница в 10 лет. Сейчас мне уже 20, я пишу этот текст, а этот неугомонный... Песчаный ураган беснуется, вредничает и что-то бурчит себе под нос.
С чего же мне начать свою историю? Может с того, почему я вообще затеяла всё это дело? Что ж... Я не хочу кануть в лету. Я хочу оставить свой след на этой умирающей планете. Я хочу оставить эти строки в доказательство того, что жива. Плохими делами сейчас прославиться нельзя, так почему не попробовать сделать что-то хорошее?
Я родилась через полгода после того дня, как мои родители спаслись из бункера. Мама сказала, что я родилась в нелёгкие времена, но под счастливой звездой, и назвала меня Харой, что значит «счастливая». Мне нравится это имя. Вообще-то и имя Радомир означает нечто похожее, точнее «радость мира», но сейчас не об этом. Я уже говорила о том, что пещера, в которой мы жили, уходила на много километров под землю. Отец довольно часто говорил, что это вовсе не пещера, а много-много-много ходов, проделанных когда-то людьми. Но я ему не верила, так как не понимала, зачем людям так глубоко прятаться под землю. Глупая была. Наивная.
В одном из «тупиков», ходов, что никуда не ведёт, кто-то из наших предшественников сделал капсулу-оазис. Обил стены железом, затем обмазал глиной. Встроил в стену «перерабатыватель воды», такое устройство, которое может впитывать влагу буквально из камней и собирать в резервуары, и посадил несколько семян. Установил в потолке лампу дневного света (папа так и не разобрался, на чём она работает). Видимо, капсула строилась ещё тогда, когда воздух не был отравлен газами.
Однажды мама рассказала мне историю их с папой побега. Обессиленные, голодные и томимые жаждой, они спустились в пещеру. Её уже не держали ноги, и отец нёс её на руках. Родители были так измучены, что думали - это конец, мама даже приготовилась умереть, но папа (!) услышал шум воды. Изнемогая, он пошёл туда, где, как ему казалось, текла вода. Они наткнулись на обитую железом дверь, папа положил маму на землю и провернул рычаг, торчащий из двери, она со скрипом отворилась, и родители увидели рай, как им показалось тогда.
«Вода текла прямо из стены и по ней же стекала вниз, образовывая озерцо! А вокруг – видимо-невидимо травы и цветов! А прямо над озером – два дерева, скрюченных и кривых, но увешенных плодами!..»
Так говорила мама. Эта-то капсула-оазис и спасла моих родителей. Правду говоря, плодоносило там только одно дерево, но маму я не поправляла. А ещё там был скелет человека. Он лежал, растянувшись на траве, видимо, желая в последние минуты своей жизни в полной мере насладиться прекрасным.
Когда мне было пять, я потребовала, чтобы меня начали выпускать из капсулы, но у родителей не было противогаза и защитного костюма для меня. Тогда папа зарядил ружьё, взял с собой воды и ушёл на несколько дней. Мама так волновалась за него! Я, наверное, тоже. Но дело в том, что когда он вернулся, то принёс с собой защитный костюм со встроенным противогазным шлемом и маленький лазеро-мёт на солнечных батарейках. Костюм был велик на три размера, лазеро-мётом я в первый же день чуть не сожгла плодоносящее дерево, а папа наотрез отказывался объяснять, откуда он всё это взял.
Тогда, как родителям приходилось таскать с собой тяжеленые баллоны с кислородом, у меня же в шлем был встроен «перерабатыватель воздуха», который что-то там делал с углекислым газом и ядами, превращая их в кислород и водород. Можно сказать, что мне повезло.
Папа каждый день ходил на охоту, мама сидела со мной в пещере. Мамочка вообще редко её покидала, так как часто болела. Лично мне казалось, что ей стоит больше двигаться, но кислород в баллоне в любом случае был одинаковым, и смена деятельности тут не помогла бы. Что ж, оно, возможно, и к лучшему: у мамы было больше времени на меня. Она рассказывала о своей и папиной жизни, старинные сказки и истории, и вообще – всё, что знала.
Я любила истории про неведомые мне времена, когда большую часть земли покрывали океаны, а земли утопали в зелени. Это времена, когда дождь был так же обыден, как сейчас противогазы, и не нёс угрозы кислотных ожогов, а наоборот, благодатную воду... Ещё мама рассказывала мне о вере и религиях. Она верила в бога, а папа нет, но он тоже охотно слушал её рассказы о Библии, Буддизме, Синтоизме... Для него это были красивые сказки и для меня тоже. Но буквально пять лет назад я приняла православие. Легче жить, когда знаешь, что кому-то не всё равно и что кто-то о тебе заботится. Думаю, мама это тоже понимала.
Папа редко брал меня на охоту, но всё же я ходила с ним. Папа научил меня охотиться на копытных ящериц (когда мне было 13 лет, я случайно наткнулась на уцелевшую библиотеку, и сейчас могу с уверенностью сказать, на каких вымерших зверей были похожи те, на которых мы охотились), больше всего они напоминают лысых оленей с выбеленной кожей; крыланов – стервятников с узким клювом и перепончатыми крыльями; топтунов – то ли медведь, то ли носорог, и... А больше никого в нашей пустыне и не было. Разве только пёстрые ящерки, но они ядовиты и папа не них не охотился. Тем не менее, я научилась добывать пищу, что и спасло меня.
Я не знала другой жизни, и она казалась мне... Ну, не идеальной, но хорошей. Мне нравилась моя жизнь, я не хотела перемен. А они взяли и наступили. Когда мне было десять, мама сказала мне, что она беременна... Что у меня будет братик или сестрёнка. Я сказала, что не надо и что нам и так хорошо, но мама только рассмеялась. День ото дня у неё начал расти живот, а может так казалось только мне. Роды, спустя девять месяцев, были трудными, но мама справилась. Моего брата назвали Радомиром. Он много плакал, особенно часто по ночам. Папа, смеясь, говорил, что я сама была не тише. Я почему-то сильно обижалась на его слова.
Несмотря на все мои страхи, родители не стали любить меня меньше, даже наоборот – стали больше доверять. Я часто разговаривала с Радомиром, рассказывала ему, что произошло за день, иногда ругала его, иногда хвалила... Может ещё что-то говорила, но это было так давно, многое забылось... Так прошло два года. Два счастливых года.
А потом пришли ОНИ.
Это были люди с автоматами, и их было много. Они требовали, чтобы мы ушли из пещеры и тогда нам, ВОЗМОЖНО, сохранят жизнь. Папа им отказал. Его убили не раздумывая. Помню, как сейчас – папа стоит, прямой и несгибаемый, как скала, вдруг раздаётся выстрел, папа вздрагивает, сгибается пополам и падает, орошая песок под собой в алый цвет. Мамин крик и её испуганное лицо, без единой кровинки, сквозь линзы противогаза. Она всунула мне в руки Радомира и толкнула в спину. Я бегу, не оборачиваясь, а за спиной крики и выстрелы...
Только мы с мамой знали, что в пещере есть другой выход. Мои преследователи моментально затерялись в коридорах, а я с братом на руках вышла с другой стороны. Отец и для моего брата раздобыл защитный костюм, опять-же на много больше размером, чем надо... Он как чувствовал, что противогаз может потребоваться! Спасибо тебе папа, ты своей заботой, спас жизнь Радомиру...
Наступили ужасные времена. Мне пришлось заботиться о себе самой, и ладно бы только о себе – ещё о брате... Было тяжело, особенно с водой. Радомир постоянно плакал и терял много влаги, и почти вся чудом раздобытая вода уходила ему.
Да мы и выжили – чудом...
Всё же не зря мама дала нам такие «счастливые» имена...
Я не помню точно, сколько раз воспалённое Солнце вставало над обожжённой Землёй, не знаю точно, сколько мы прошли, не знаю... Но – много. А потом мы нашли людей. Маленькая группка, всего шесть человек, но они спасли нас... Накормили, напоили и приняли к себе... Я до сих пор помню их имена: Роза, Макс, Звёздочка, дядя Илья, тётя Гравия и дедушка Москвич. А ещё у них было «домашнее» животное – длинная зелёная ящерица с круглыми жёлтыми глазами, большим ртом с тремя рядами зубов и шерстью по бокам её плоской головы - Коровка. Коровка очень быстро бегала, а для наших спасителей это было самое главное, ведь они были караванщиками. Они ездили от одного поселения людей к другому. Покупали, продавали... Я многому у них научилась. Мы путешествовали по пустыням и безжизненным долинам, я узнавала всё больше и больше о истории планеты и людях, некогда густо населявших её...
Потом дедушка Москвич умер... Он был довольно сварлив и часто перегибал палку, когда дело доходило до наказаний, но человек был хороший. Я уважала и даже, по своему, любила его.
Нет, я не забывала об убийцах, прогнавших нас с братом из родного дома, я и сейчас их ненавижу, но... Мне тогда было главное – выжить, а потом... Не знаю... Боль притупилась? Я поумнела? Испугалась? Да всё вместе, наверное...
Когда мне было пятнадцать, мы с братом отстали от каравана во время бури. Наши копытные ящеры не могли больше идти, и нам пришлось спрятаться в развалинах какого-то строения. Почему-то мне показалось, что это церковь. Или когда-то ею была, ведь там не было совершенно ничего! Только голые стены... Или не совсем голые... Да! Точно! Там был православный крест. Кто-то вырезал его в стене. Я заставила брата, а затем и сама перекрестилась. Там мы переждали бурю.
Когда она стихла, мы направились в ближайшее селение. Я хотела найти караванщиков, но Радомир совершенно неожиданно заболел. Я потратила большую часть денег на доктора и лекарства. Брат болел долго, около двух недель. За это время Я приняла решение остаться в этом городе, нашла работу – помогала в больнице растирать и запаривать травы. Получала при этом копейки, но на жизнь хватало... Я научилась сама делать настойки и лечить людей. Мирное время было. За мной даже пытались ухаживать... Коко, так его звали, был неплохим человеком и хорошим товарищем... Но в том-то и дело, что – был.
Коко умер, во время первой волны эпидемии. Появился какой-то новый вирус, и у меня от него не было лекарства... наверное, ни у кого не было. Половина посёлка погибло...
Я очень испугалась. Люди умирали в мучениях, их тела сгнивали при жизни. Сначала поднималась температура, появлялась слабость, затем разбухал язык, а кожа принимала болезненно-зеленоватый оттенок... Тело покрывалось коростой. Сначала пальцы, затем конечности... А потом они начинали отваливаться. Это было отвратительно, к тому же сопровождалось их громкими криками... Что не сделали войны, сделала бы эпидемия.
И у меня начали проявляться первые признаки этой болезни. Ужасно. Я хорошо представляла, что меня ждёт и сколько мне осталось времени: около недели до того момента, как начнёт гнить тело. Ещё восемь дней я буду биться в агонии, а затем... Плюс-минус два дня к вышеперечисленному.
Когда я это поняла, то собрала все вещи, которые были. Водрузила на спину баллон (мой костюм давно перешёл Радомиру) и увела брата из поселения. Он должен был выжить. За всё это время болезнь к нему не подступилась, и я уж точно не хотела, чтобы зараза одолела Радомира после моей смерти. Да, я прекрасно осознавала, что умру. Наверное, здесь надо написать, что-то вроде: «Но я не испугалась и не сдалась! Я с гордо поднятой головой шла навстречу своей судьбе» и ещё много-много-много красивых и патетических слов. Но знаете, чему я научилась у дедушки Москвича? Честность, это когда хочешь сказать одно – а говоришь правду. Вот я и пишу правду.
Я жутко боялась, едва ли не ревела от отчаянья. Если бы не то, что на меня смотрел и ровнялся Радомир, я бы сломалась. Легко быть смелым с кем-то рядом, труднее храбрость проявить наедине с самим собой. Мне было трудно смириться с мыслью о скорой гибели. Умереть в 18 лет! Эта мысль вводила меня в отчаянье и панику.
Но я шла, ради Радомира.
У нас был всего один копытный ящер, да и тот – почти дохлый, поэтому мне приходилось идти пешком. Куда я вела брата? Туда, где всё началось и куда болезнь точно не доберётся. Домой. Откуда я знала дорогу? Честно сказать, я не знала. Только направление.
День ото дня мне становилось всё хуже. Лёгкие горели огнём, язык с трудом помещался во рту, а о том, чтобы говорить больше минуты, не могло быть и речи. Каламбур. Но мне было не смешно. Радомир постоянно предлагал мне пересесть на ящера, но я отказывалась.
Уже на пятый день я начала себя корить: невозможно за неделю преодолеть пространство, пройденное за столько лет! Мой необдуманный поступок мог привести Радомира к смерти.
Но не привёл.
Найти пещеру нам помогло именно то, что я шла пешком. Попросту говоря, я об неё споткнулась. Как? Как же так получилось, что мы нашли её? Месяца два назад я попыталась набросать свой жизненный путь, начиная с побега от террористов и заканчивая тем, что споткнулась о маленький каменный выступ. Оказывается, с караваном мы ходили много, но в основном кругами, делая много остановок. По сути, за всё время, мы сделали не большой полукруг, а я пошла напрямую и... Ой, бумага кончается.
Я споткнулась о маленький каменный выступ, взметнув в воздух кучу песка, который тут же развеялся на ветру. Почему-то это вывело меня из себя, и я начала остервенело пинать выступ, а потом до меня дошло... Вход в пещеру за несколько лет так занесло песком, что было не мудрено её не узнать. Весь следующий день и полночи мы откапывали вход. Странное дело, но песок не засыпал пещеру внутри: кто-то перекрыл вход глиной. Пробив достаточное отверстие, чтобы забраться внутрь, мы ввалились в пещеру. Под ногами что-то захрустело, я включила фонарик, и мы увидели кости. Точнее, защитные костюмы со скелетами внутри. Не сложно было догадаться, что тут была перестрелка.
Меня вовсю лихорадило, я схватила Радомира за руку и потащила за собой. Память услужливо подсказала куда, идти. Я почти бежала. И вот он! Последний поворот, за которым... ничего не было. Железная дверь была распахнута настежь, а внутри... Только труха. Ни воды, ни деревьев, ничего. НИ-ЧЕ-ГО!
Я упала на колени. Всё, что так старательно оберегали мои родители, всё, к чему я стремилась... Было уничтожено людьми, которым... Не принадлежал наш Рай! Они превратили его в ад. Последний клочок зелени! Я забилась в истерике. Почему?! Кто им дал такое право?
Радомир пытался меня успокоить, но я его не слышала, а когда он попытался меня обнять, толкнула его так, что у него слетел шлем. Меня как громом поразило, я поспешила скорее всё исправить, пока брат не вдохнул воздух с ядами!..
Он недоумённо посмотрел на меня. Огляделся. Провёл рукой по краю защитного костюма.
- Хара, я могу дышать... – сказал он тихо. Я замерла. Один вдох должен был убить его! Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я сама сняла шлем. Сначала перед глазами всё помутнело и вдруг прояснилось с небывалой чёткостью.
Распространение болезни в организме прекратилось. Понемногу моё тело начинает восстанавливаться. Что-то изменилось в составе воздуха? Или лёгкие людей научились перерабатывать другие вещества? Не знаю. Но теперь человечество может дышать полной грудью! И я надеюсь, что это добрый знак. Начало пути к новому будущему, действительно – светлому.
Владислава Перевощикова, 14 лет, Лучегорск
Рейтинг: 5
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |