Мои джинсы были мокрые. Я знаю, что это звучит странно, но тогда меня это совсем не беспокоило. Меня вообще ничего не беспокоило. Ни дождь, стучащий по пустой голове, ни мурашки, пробегавшие по коже туда-сюда. Для меня время остановилось. Отсутствующий взгляд. Одной рукой я водил по отмершим клеткам её эпителиального слоя. Её замечательные серебристые волосы.
Она приподняла голову, лишь чтобы передохнуть и снова уткнулась в жёсткую синюю ткань. Опять всхлипы и вздохи.
Я сглотнул. Мне было холодно и страшно. Я запрокинул голову и посмотрел в темноту. Мои щёки задеревенели и не двигались, как будто я долго смеялся. Но я не смеялся.
Я снова начал гладить её по волосам. Ей тоже было холодно, и она вздрагивала всем телом. Раскрыв глаза, я смотрел в никуда. Воздух пах электричеством, сыростью и звездами. А она ещё сильнее прижалась ко мне, и вторая половина брюк начала покрываться солёной жидкостью. Сначала она отрицала и злилась, когда я пытался приобнять её. Ну да, ведь если она позволит себя пожалеть, она признает себя слабой. А так, ну и что, что слёзы в глазах. Может у неё аллергия на что-нибудь. Например, на жизнь.
Но потом она сдалась. Уткнулась лицом куда-то вниз и начала всхлипывать. Иногда переходя на чистое сопрано, иногда уходя куда-то глубоко вниз. Я не знаю, как это называется, я в музыке не разбираюсь, но уверен, что такое есть.
Что же, что? Кто обидел так мою малышку? "Они обещали", - сквозь слёзы прошептала она. Хотя, скорее это я так услышал, потому что среди плача и вздохов это могла быть фраза "Как называются пластиковые штучки на конце шнурков" или "Ура, Брейн! Мы прокриптоанализировали моллекулу дигифоксихолекальциферола!". Но мы понимали друг друга.
Вся печальность её истории заключалась в том, что её кинули родители. Кинули на туфли. Банально. "Хорошо, только закончи четверть без троек/поступи в институт/неделю не подходи к компьютеру (нужное - подчеркнуть)". И она покорно исполнила все эти глупые правила, неделю мыла посуду, убирала мятую одежду и плохие оценки с глаз долой. Всё ради туфель. Они были ярко-зелёные, на небольшом каблучке. А потом...
Ну, разумеется, она плакала от обиды. Это грустно, когда даже родители обманывают. Но просто раньше она старалась ради надежды. А когда у неё отняли эту надежду, всё полетело к чертям. Она не выдержала.
Смешно. Она ревёт у меня на коленях из-за каких-то ботинок. А у моей мамы рак лёгких. Я должен плакать. Но я не могу. Я думаю.
И плакать, кода я думаю не получается. Глупо. Вечно.

Виняр Анна, 14 лет, Санкт-Петербург

Рейтинг: 10