Поле
Моему прадеду с благоговением.
- Ивахин!
- Я.
- Выйти из строя!
И ещё один парень, смертельно побледнев, выходит из шеренги смертников, которым не повезло в этот день чинить в очередной раз оборвавшийся провод. И всего дел-то – проползти через поле. Но факт: второй день оттуда не возвращаются. Перед нами отряд был, так весь и полёг. Поэтому если уж тебя и вызвали, можешь разве только помолиться про себя, чтоб сразу...
Ивахин этот славный малый, юркий, может хоть он доползёт. Хотя нет, вон как оглянулся, сразу стало понятно – конец человеку: так смотрят только мертвецы.
Ивахин подошёл к командиру, тот ему сказал что-то, негромко так, чтоб он один слышал, подал ему чёртову катушку с проклятым проводом, хлопнул по плечу, не горюй мол, боец, и всё. Готов мертвец. Ивахин ещё раз оглянулся на нас, живых, и честное слово, от этого взгляда у меня взвыла душа. Я невольно отвёл глаза, гляжу, остальные тоже головы опустили. И чего, спрашивается, увидеть хотят? Истину? Я вам сразу скажу – нет её там. Она в Поле, где стоишь перед Бездной и уже чувствуешь присутствие костлявой старухи.
А Ивахин всё смотрит. Может, надеется, что кто-нибудь из нас всё-таки осмелится и поднимет глаза, встретит его мертвый взгляд. И что?.. Расчувствовавшись, заменит его, или скажет что-нибудь по-философски умное? Нет. Всех философов у нас Поле забрало.
Ивахин вздохнул тяжело, потоптался немного и, скрипнув дверью землянки, вышел. Последнее, что я увидел на его лице – слеза, светлой дорожкой подводящая итог жизни человека.
И снова тишина, от которой, кажется, можно оглохнуть.
Согласно договорённости, через каждые тридцать минут без связи, посылается новый солдат.
И уже в который раз командирские часы отсчитывают очередные тридцать минут для одного из четырёх оставшихся бойцов.
-Зубарев!
-Я.
-Выйти из строя!
Всё. Мир уходит у меня из-под ног. Вот и смерть пришла. Встаю и иду к командиру, который вдруг становится похож на того грозного ангела из бабушкиной сказки, который зачитывает освободившейся душе суровый приговор. Всё плывёт перед глазами, нечётко угадывается какая-то высокая фигура, вся в белом, с крыльями за спиной и сияющей дланью. Но нет, нет! Это всего лишь командир. Подхожу к нему. Он шепчет какие-то бессвязные слова: что-то про «храбрость». Причём тут храбрость?! Я мертвец! Не нужна мне храбрость! К чертям весь этот мир, если в нём меня не будет! Командир протягивает мне какой-то предмет, и я вдруг с изумлением вижу не чёртову катушку с проклятым проводом, а огненное колесо с алой нитью, которое неистово горит в руках командира. И вот снова видение исчезает.
Но как же не хочется умирать! Я принимаю проклятую катушку и оглядываюсь. Но почему все опускают глаза? Ничего не хотят мне сказать на прощание?! Это бесчеловечно! И тут я вспоминаю, что точно так же опускал глаза, когда Ивахин уходил в Поле. И мне становится стыдно за себя, так стыдно, что хочется поскорее уйти отсюда, даже навстречу смерти.
Я встряхиваю головой, резко поворачиваюсь и выхожу из землянки.
Серое небо хмуро глядит на меня, снег под ногами похрустывает, словно презирая мою нерешительность. Адской симфонией играет оркестр взрывов. Я вскарабкиваюсь на холм, и передо мной открывается Поле. В жизни не видел зрелища более величественного: совершенно голая и ослепительно белая небольшая равнина давит на землю, словно это огромная могильная плита. И эта плита усеяна, как капельками крови, чёрными точками – следами от артиллерийских взрывов. И уже как мелкие брызги, рассеяны по полю крохотные точечки – люди. Я заворожен ужасной магией гиблого места...
Неожиданно серую пелену туч золотым лезвием рассекает яркий лучик солнца. Он словно предлагает помощь, подставляет руку на последнем пути. И на меня находит новое озарение, я снова чувствую стыд за себя, за свои мысли. Причём тут храбрость?! А при том, что когда тебя выводят на Голгофу, ты можешь или идти, гордо вскинув голову и прямо смотреть в лицо наступающей гибели, или скрючившись, насколько спина позволяет, трусливо заглянуть в глаза Смерти.
Осознав всё это, я встряхнулся, отёр лицо рукавом и пополз вниз по холму. Уже у самого подножия приторочил на спину катушку и, как можно быстрее, пополз вперёд, мимо окоченевших тел не дошедших до цели людей. Вдруг справа от меня земля вздулась диким гребнем необузданной волны – рядом упал снаряд. Каждый новый метр земли давался мне с большим трудом. Главной мыслю было дойти, во что бы то ни стало дойти до цели, ради всех живущих и умерших на этом свете. Ради Ивахина. Взрыв! Дикая боль обжигает мне правую ногу, сознание пытается ускользнуть в спасительное забытье. Вся нога в крови. Скорее всего, попал под шрапнель. Я пополз медленнее. И вот, когда уже последние силы начали оставлять меня, когда я чуть ли не воочию увидел тёмную бездну, слух резанул крик:
-Дошёл! Он дошёл!
И последним, что я запомнил в тот день, было сознание выполненного долга не столько перед Родиной, сколько перед самим собой.
P.S.: Иван Ильич Зубарев (1908-1994) за описанный выше поступок получил медаль «За оборону Сталинграда», которая и по сей день хранится и передаётся из поколения в поколение в моей семье как напоминание о храбрости прадеда... И как напоминание о том, что каждый, я повторю, каждый из нас должен пройти своё Поле...
- Ивахин!
- Я.
- Выйти из строя!
И ещё один парень, смертельно побледнев, выходит из шеренги смертников, которым не повезло в этот день чинить в очередной раз оборвавшийся провод. И всего дел-то – проползти через поле. Но факт: второй день оттуда не возвращаются. Перед нами отряд был, так весь и полёг. Поэтому если уж тебя и вызвали, можешь разве только помолиться про себя, чтоб сразу...
Ивахин этот славный малый, юркий, может хоть он доползёт. Хотя нет, вон как оглянулся, сразу стало понятно – конец человеку: так смотрят только мертвецы.
Ивахин подошёл к командиру, тот ему сказал что-то, негромко так, чтоб он один слышал, подал ему чёртову катушку с проклятым проводом, хлопнул по плечу, не горюй мол, боец, и всё. Готов мертвец. Ивахин ещё раз оглянулся на нас, живых, и честное слово, от этого взгляда у меня взвыла душа. Я невольно отвёл глаза, гляжу, остальные тоже головы опустили. И чего, спрашивается, увидеть хотят? Истину? Я вам сразу скажу – нет её там. Она в Поле, где стоишь перед Бездной и уже чувствуешь присутствие костлявой старухи.
А Ивахин всё смотрит. Может, надеется, что кто-нибудь из нас всё-таки осмелится и поднимет глаза, встретит его мертвый взгляд. И что?.. Расчувствовавшись, заменит его, или скажет что-нибудь по-философски умное? Нет. Всех философов у нас Поле забрало.
Ивахин вздохнул тяжело, потоптался немного и, скрипнув дверью землянки, вышел. Последнее, что я увидел на его лице – слеза, светлой дорожкой подводящая итог жизни человека.
И снова тишина, от которой, кажется, можно оглохнуть.
Согласно договорённости, через каждые тридцать минут без связи, посылается новый солдат.
И уже в который раз командирские часы отсчитывают очередные тридцать минут для одного из четырёх оставшихся бойцов.
-Зубарев!
-Я.
-Выйти из строя!
Всё. Мир уходит у меня из-под ног. Вот и смерть пришла. Встаю и иду к командиру, который вдруг становится похож на того грозного ангела из бабушкиной сказки, который зачитывает освободившейся душе суровый приговор. Всё плывёт перед глазами, нечётко угадывается какая-то высокая фигура, вся в белом, с крыльями за спиной и сияющей дланью. Но нет, нет! Это всего лишь командир. Подхожу к нему. Он шепчет какие-то бессвязные слова: что-то про «храбрость». Причём тут храбрость?! Я мертвец! Не нужна мне храбрость! К чертям весь этот мир, если в нём меня не будет! Командир протягивает мне какой-то предмет, и я вдруг с изумлением вижу не чёртову катушку с проклятым проводом, а огненное колесо с алой нитью, которое неистово горит в руках командира. И вот снова видение исчезает.
Но как же не хочется умирать! Я принимаю проклятую катушку и оглядываюсь. Но почему все опускают глаза? Ничего не хотят мне сказать на прощание?! Это бесчеловечно! И тут я вспоминаю, что точно так же опускал глаза, когда Ивахин уходил в Поле. И мне становится стыдно за себя, так стыдно, что хочется поскорее уйти отсюда, даже навстречу смерти.
Я встряхиваю головой, резко поворачиваюсь и выхожу из землянки.
Серое небо хмуро глядит на меня, снег под ногами похрустывает, словно презирая мою нерешительность. Адской симфонией играет оркестр взрывов. Я вскарабкиваюсь на холм, и передо мной открывается Поле. В жизни не видел зрелища более величественного: совершенно голая и ослепительно белая небольшая равнина давит на землю, словно это огромная могильная плита. И эта плита усеяна, как капельками крови, чёрными точками – следами от артиллерийских взрывов. И уже как мелкие брызги, рассеяны по полю крохотные точечки – люди. Я заворожен ужасной магией гиблого места...
Неожиданно серую пелену туч золотым лезвием рассекает яркий лучик солнца. Он словно предлагает помощь, подставляет руку на последнем пути. И на меня находит новое озарение, я снова чувствую стыд за себя, за свои мысли. Причём тут храбрость?! А при том, что когда тебя выводят на Голгофу, ты можешь или идти, гордо вскинув голову и прямо смотреть в лицо наступающей гибели, или скрючившись, насколько спина позволяет, трусливо заглянуть в глаза Смерти.
Осознав всё это, я встряхнулся, отёр лицо рукавом и пополз вниз по холму. Уже у самого подножия приторочил на спину катушку и, как можно быстрее, пополз вперёд, мимо окоченевших тел не дошедших до цели людей. Вдруг справа от меня земля вздулась диким гребнем необузданной волны – рядом упал снаряд. Каждый новый метр земли давался мне с большим трудом. Главной мыслю было дойти, во что бы то ни стало дойти до цели, ради всех живущих и умерших на этом свете. Ради Ивахина. Взрыв! Дикая боль обжигает мне правую ногу, сознание пытается ускользнуть в спасительное забытье. Вся нога в крови. Скорее всего, попал под шрапнель. Я пополз медленнее. И вот, когда уже последние силы начали оставлять меня, когда я чуть ли не воочию увидел тёмную бездну, слух резанул крик:
-Дошёл! Он дошёл!
И последним, что я запомнил в тот день, было сознание выполненного долга не столько перед Родиной, сколько перед самим собой.
P.S.: Иван Ильич Зубарев (1908-1994) за описанный выше поступок получил медаль «За оборону Сталинграда», которая и по сей день хранится и передаётся из поколения в поколение в моей семье как напоминание о храбрости прадеда... И как напоминание о том, что каждый, я повторю, каждый из нас должен пройти своё Поле...
Старовойтов Илья, 16 лет, Смоленск
Рейтинг: 0
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |