Картинки из школьной жизни
Выдержка.
В 6 классе на уроке математики мальчишка нагрубил учительнице, сказал дерзость. Класс замер. Учительница медленно подошла к ученику и вдруг тихо, почти ласково сказала: «Коля, разве можно так грубить учителю? Сядь, милый, успокойся, потом поговорим».
И «милый» уже по-петушиному готовый взорваться, с красными щеками, расширенными от возмущения глазами, вдруг как-то обмяк, засопел, потупил взор и опустился на парту, зашарил бумагами и стал что-то делать…
Инцидент, который мог принять форму тотального конфликта, был ликвидирован за одну минуту с наименьшими потерями для урока, для ребят, для легко возбудимого мальчика и нервной системы учителя! После уроков в спокойной обстановке учительница поговорила с учеником, но так, что тот все понял.
Добрая шутка.
Учитель химии готовился к опыту. Ученик завозился раз, другой. «Секретов, - раздался голос учителя, - иди сюда, будешь мне помогать… держи штатив… с этой стороны… двумя руками… вот так».
Объяснение шло своим чередом, опыт следовал за опытом, расшалившийся мальчишка держал прибор и слушал «вблизи», а в конце опыта вдруг сообразил: «Тимофей Кузьмич, а зачем вы меня заставили держать штатив? Он ведь и так стоит». «А затем, мой милый, чтобы ты никому не мешал и сам послушал» - и рассмеялся беззлобно, и мальчишка, опомнившись, рассмеялся.
Хитрость учителя удалась, мальчишка не обиделся.
Чувство юмора.
В десятом классе высокий худощавый юноша сидит за первой партой, выдвинув далеко вперед ноги, мешая проходить к доске. Учителя не раз просили: «Убери ноги!», но ученик ехидно замечал: «А куда? Давайте парту как следует, уберу», - и тянул ноги еще дальше.
Одни преподаватели возмущались, другие грозились, но Жемеров, так звали ученика, при полном сочувствии класса продолжал «дразнить» учителей. И вот однажды молодая учительница литературы остановилась перед юношей и стала внимательно, демонстративно рассматривать его длинные ноги.
Класс насторожился, готовился к очередной дерзости Жемерова. Но учительница не стала делать замечаний, она с улыбкой, очень спокойно произнесла: «Каждый демонстрирует лучшее, что у него есть, в том числе и Жемеров» - и указала на его ноги. Класс рассмеялся, но уже по-другому, и покрасневший ученик медленно подтянул ноги.
Инцидент был исчерпан.
Комедия ответственности.
Ученик десятого класса Федя заявил товарищам: «Готов заключить пари, ничего делать не буду, а мне все равно поставят тройки и выдадут аттестат». И действительно, перестал работать. На уроках не слушает, домашних заданий не выполняет, отвечает кое-как по подсказкам. Учителя возмущались, классный руководитель угрожал, вызывали к директору, а ученик спокойно выжидал.
И вдруг Коля, товарищ Феди, заявил классному руководителю: «Хотите – я заставлю Федю учиться?» - «А как ты это сделаешь?» - «Потом узнаете, но учиться он будет». К удивлению учителей, вскоре парня было не узнать: исчезла наглая улыбка, появились тетради, задания выполнялись ежедневно.
- «Что ты ему сказал?» - допытывались учителя.
- «Ничего особенного, - ответил Коля. – Я сказал Феде (по секрету, конечно), что директор школы получил разрешение РОНО двух учеников не допускать к экзаменам».
- «И он поверил?» - «Да, после того, как по моей просьбе Нина Ивановна перестала его спрашивать и уговаривать, да еще и добавила: «С тобой ясно», - «Вот и все!»…
Как оказывается просто.
А если действительно перестать упрашивать и уговаривать старшеклассников? И оценки ставить со всей строгостью? А?.. Что будет?
Антиподы ораторского искусства.
В школе было два историка, которые не признавали методов друг друга и при каждом удобном случае подтрунивали друг над другом.
- Ваши уроки, Михаил Сергеевич, - это логическая схема, в которой мысли уложены по штабелям, как дрова на складе, и чувств столько же, сколько тепла в холодильнике. Как вас слушают ученики, не знаю.
- А ваши уроки, милейший Трофим Петрович, - это водопровод, у которого сломался кран, течет и журчит ручеек, играючи, как вас понимают ученики, не знаю.
Интереснее всего, что оба учителя – подлинные мастера своего дела. Ученики блестяще знали материал, активно участвовали в исторических кружках, прекрасно сдавали экзамены в институты.
Михаил Сергеевич – высокий, худощавый, строгий, медлительный в движениях, молчаливый, очень собранный и аккуратный.
Трофим Петрович – тоже худощавый, среднего роста, но очень подвижный, юркий, стремительный, многоречивый, шустрый и немного разбросанный.
Если Михаил Сергеевич всегда вовремя готовил карты, указку, журнал, схемы пособия, то Трофим Петрович наоборот, всегда в последнюю минуту суетился, искал карту, нередко забывал, где что положил. И уроки у них проходили совершенно по-разному.
Михаил Сергеевич все делал фундаментально, основательно, организованно. Урок проходил точно по плану, как намечалось. И вопросы готовились заранее и фамилии тех, кого нужно спросить, проставлялись и точно фиксировались ошибки отвечающих, делались дополнения, исправления. Объяснение было нескольким суховатым, но очень понятным, четким, ясным, обоснованным, всегда связывалось с предыдущим материалом. На доске нередко писались план и важнейшие даты. Всегда под рукой были нужные схемы, материалы, диафильмы. После каждого абзаца – вопрос, привлекались все учащиеся к работе, все думали, рассуждали, сопоставляли.
Нередко использовались мемуары, художественная литература, исторические справки. Составлялись таблицы, корты, отчеты. Работа шла ровно, спокойно. Логическая стройность не снижала интереса к работе, глубина анализа исторических событий, активизация работы, быстрая смена форм занятий не давали скучать и отвлекаться. Задание на дом задавалось вовремя и проверялись систематически. Сам Михаил Сергеевич говорил тихо, редко повышал голос, почти не меняя интонации.
Трофим Петрович не отличался такой четкостью к работе. К сожалению, бывали случаи, когда у него не было плана урока. Он предварительно не готовился к опросу. С точки зрения организованности и четкости ему было далеко до своего коллеги. Но нужно было послушать его уроки, чтобы понять, почему так любили историю ученики и почему их ответы были не хуже, чем ответы учащихся Михаила Сергеевича. Речь его захватывала. Он так ярко рисовал исторические картины, как будто был свидетелем этих событий. Он умел проникнуть в психологию героев прошлого, найти такие детали, которые сразу оживляли картину.
На одном уроке он изображает походку Кутузова, отдает приказы во время Бородинского сражения, через урок рассказывает о кровавом воскресении, думах рабочих, роли попа Гапона, причем нестандартно, с использованием новейших источников.
Ученики захвачены, они все видят перед собой. Он умел подключать к работе весь класс, заставлял их самостоятельно продолжать рассказ, находить решения, анализировать события. На уроках нередко раздавался взрыв смеха, а иногда на глазах детей навертывались слезы.
«Путь к сердцу ребенка лежит через его голову», - утверждал Михаил Сергеевич.
«Неправда, - горячился Трофим Петрович, - путь в голову ребенка идет через его сердце».
Кто из них прав? Коллектив учителей не спорил. Уже давно решили, что правы оба! И сердце, и ум учеников давно уже были покорены этими учителями.
Сашенька.
В школу пришла молодая учительница географии, милая, славная девушка. Ее сразу полюбили: и учителя, и ученики. Прозвали ее Сашенькой. Стыдно признаться, и учителя, и ученики ее только так и называли, разумеется, в своем кругу. Александра Ивановна отличалась необыкновенной простотой, доверчивостью, непосредственностью. Всякая грубость, бестактность не только ее возмущали, сколько удивляли. Один девятиклассник, известный грубиян, на школьном вечере сказал ей дерзость: «Проходите, чего стали!» и осекся: она так испуганно посмотрела на него, глаза ее так расширились, что он тут же смешался и извинился.
Однажды ученица не подготовила задание. «Что же ты? Я должна поставить тебе два» - с искренним сожалением сказала Сашенька. Староста заступилась: «У нее несчастье – мать умерла»… «Что?! – Сашенька вся затряслась, глаза ее наполнились слезами - прости меня – залепетала она – я не знала» - и отошла к окну и стала тихо всхлипывать, как ребенок. Даже мальчики засопели носами. Потом она много раз ходила домой к бедной девочке и очень подружилась с ней.
И уроки Сашенька вела как - то просто, душевно, почти нежно, оно никогда не кричала, не повышала голос, не обижалась на ребят.
Ученики ее обожали. Они ходили в походы, оборудовали географическую площадку, готовили пособия. Сашенька работала вместе с ребятами как равная, любила танцевать, играть, побегать.
Время идет, все меняется, а вот Сашенька как будто и не менялась. Она вышла замуж, воспитывала своих детей, немного пополнела, постарела, но ее натура оставалась прежней. Даже учителя не решались при ней говорить «вольности». Только однажды одна разгневанная учительница в сердцах воскликнула: «Надоели вы мне, «блаженненькая». И Сашенька вдруг помрачнела и тихо ответила: «У вас «блаженненькая» звучит как глупенькая, тронутая. Не спешите с выводами. Доброта не глупость, как и злость не признак ума. Мне жаль вас».
Психологи утверждают, что учителем может быть лишь волевой человек, умеющий и потребовать и приказать и наказать.
А вот Сашенька такими качествами не обладала, и все же ее слушали, любили и уважали. В чем же тут дело? По-видимому, в искренности, в способности сопереживать, в доброте, переходящей в самоотверженность. Дети это чувствуют.
Грозный химик.
В школе много лет преподавал химию Иван Трофимович Мартынов. Боялись его страшно. Суровый, требовательный, беспощадный. Объяснял материал безупречно: глубоко, всесторонне, интересно - и спрашивал основательно. За одну ошибку ставил единицу, да еще с едкими обидными замечаниями, вроде: «Не видел такого оболтуса», «За такую ересь нужно пороть», «Тебе, голубка, с такими плечами рояли таскать, а не в школе учиться» и.т.д.
Придет в класс, откроет журнал: «Ну, те ка - с, кого сегодня спросить? И обводит всех грозным взглядом. «Иванов!- К доске». У того колени трясутся. И вопрос за вопросом… Бывали случаи, когда ученик по всем предметам имел «4» и «5», а по химии - единицу. Всем педсоветом уговаривали не губить мальчика, но Иван Трофимович был непреклонен: «Минимум он должен знать». - И ученик приходил осенью.
Казалось, ничего нельзя сделать. Измучились и ученики и администрация. Но вот однажды случилось неожиданное: сын Ивана Трофимовича, десятиклассник, писал выпускное сочинение и, как, оказалось, сделал две лишние ошибки: не поставил запятых. В те времена – двойка по сочинению означала исключение: к другим экзаменам ученик не допускался. Учитель литературы показал Ивану Трофимовичу работу: «Что делать?» Мартынов побледнел как полотно. Это был его единственный глубоко любимый сын. «Ладно, - сказал учитель литературы, - что-нибудь придумаем» - и поставила тройку. Мартынов не сказал ни слова. Сын его благополучно окончил школу, потом университет, стал, как и отец, химиком и даже успешно защитил диссертацию. Но сам Мартынов после этого случая неузнаваемого изменился. Почти полностью исчезли «двойки» и тем более знаменитые Мартыновские «журнальные единицы». Подменили человека. Нет, он не «завышал» оценки, требования к знаниям остались прежними, просто подобрел человек, мог часами спокойно, душевно объяснять ученику, помогать ему, и никаких обидных замечаний.
Да, бывает и так… Но нельзя ли обойтись без столь исключительных «потрясений», чтобы занять более человеческие позиции, когда речь идет об ученике?
В 6 классе на уроке математики мальчишка нагрубил учительнице, сказал дерзость. Класс замер. Учительница медленно подошла к ученику и вдруг тихо, почти ласково сказала: «Коля, разве можно так грубить учителю? Сядь, милый, успокойся, потом поговорим».
И «милый» уже по-петушиному готовый взорваться, с красными щеками, расширенными от возмущения глазами, вдруг как-то обмяк, засопел, потупил взор и опустился на парту, зашарил бумагами и стал что-то делать…
Инцидент, который мог принять форму тотального конфликта, был ликвидирован за одну минуту с наименьшими потерями для урока, для ребят, для легко возбудимого мальчика и нервной системы учителя! После уроков в спокойной обстановке учительница поговорила с учеником, но так, что тот все понял.
Добрая шутка.
Учитель химии готовился к опыту. Ученик завозился раз, другой. «Секретов, - раздался голос учителя, - иди сюда, будешь мне помогать… держи штатив… с этой стороны… двумя руками… вот так».
Объяснение шло своим чередом, опыт следовал за опытом, расшалившийся мальчишка держал прибор и слушал «вблизи», а в конце опыта вдруг сообразил: «Тимофей Кузьмич, а зачем вы меня заставили держать штатив? Он ведь и так стоит». «А затем, мой милый, чтобы ты никому не мешал и сам послушал» - и рассмеялся беззлобно, и мальчишка, опомнившись, рассмеялся.
Хитрость учителя удалась, мальчишка не обиделся.
Чувство юмора.
В десятом классе высокий худощавый юноша сидит за первой партой, выдвинув далеко вперед ноги, мешая проходить к доске. Учителя не раз просили: «Убери ноги!», но ученик ехидно замечал: «А куда? Давайте парту как следует, уберу», - и тянул ноги еще дальше.
Одни преподаватели возмущались, другие грозились, но Жемеров, так звали ученика, при полном сочувствии класса продолжал «дразнить» учителей. И вот однажды молодая учительница литературы остановилась перед юношей и стала внимательно, демонстративно рассматривать его длинные ноги.
Класс насторожился, готовился к очередной дерзости Жемерова. Но учительница не стала делать замечаний, она с улыбкой, очень спокойно произнесла: «Каждый демонстрирует лучшее, что у него есть, в том числе и Жемеров» - и указала на его ноги. Класс рассмеялся, но уже по-другому, и покрасневший ученик медленно подтянул ноги.
Инцидент был исчерпан.
Комедия ответственности.
Ученик десятого класса Федя заявил товарищам: «Готов заключить пари, ничего делать не буду, а мне все равно поставят тройки и выдадут аттестат». И действительно, перестал работать. На уроках не слушает, домашних заданий не выполняет, отвечает кое-как по подсказкам. Учителя возмущались, классный руководитель угрожал, вызывали к директору, а ученик спокойно выжидал.
И вдруг Коля, товарищ Феди, заявил классному руководителю: «Хотите – я заставлю Федю учиться?» - «А как ты это сделаешь?» - «Потом узнаете, но учиться он будет». К удивлению учителей, вскоре парня было не узнать: исчезла наглая улыбка, появились тетради, задания выполнялись ежедневно.
- «Что ты ему сказал?» - допытывались учителя.
- «Ничего особенного, - ответил Коля. – Я сказал Феде (по секрету, конечно), что директор школы получил разрешение РОНО двух учеников не допускать к экзаменам».
- «И он поверил?» - «Да, после того, как по моей просьбе Нина Ивановна перестала его спрашивать и уговаривать, да еще и добавила: «С тобой ясно», - «Вот и все!»…
Как оказывается просто.
А если действительно перестать упрашивать и уговаривать старшеклассников? И оценки ставить со всей строгостью? А?.. Что будет?
Антиподы ораторского искусства.
В школе было два историка, которые не признавали методов друг друга и при каждом удобном случае подтрунивали друг над другом.
- Ваши уроки, Михаил Сергеевич, - это логическая схема, в которой мысли уложены по штабелям, как дрова на складе, и чувств столько же, сколько тепла в холодильнике. Как вас слушают ученики, не знаю.
- А ваши уроки, милейший Трофим Петрович, - это водопровод, у которого сломался кран, течет и журчит ручеек, играючи, как вас понимают ученики, не знаю.
Интереснее всего, что оба учителя – подлинные мастера своего дела. Ученики блестяще знали материал, активно участвовали в исторических кружках, прекрасно сдавали экзамены в институты.
Михаил Сергеевич – высокий, худощавый, строгий, медлительный в движениях, молчаливый, очень собранный и аккуратный.
Трофим Петрович – тоже худощавый, среднего роста, но очень подвижный, юркий, стремительный, многоречивый, шустрый и немного разбросанный.
Если Михаил Сергеевич всегда вовремя готовил карты, указку, журнал, схемы пособия, то Трофим Петрович наоборот, всегда в последнюю минуту суетился, искал карту, нередко забывал, где что положил. И уроки у них проходили совершенно по-разному.
Михаил Сергеевич все делал фундаментально, основательно, организованно. Урок проходил точно по плану, как намечалось. И вопросы готовились заранее и фамилии тех, кого нужно спросить, проставлялись и точно фиксировались ошибки отвечающих, делались дополнения, исправления. Объяснение было нескольким суховатым, но очень понятным, четким, ясным, обоснованным, всегда связывалось с предыдущим материалом. На доске нередко писались план и важнейшие даты. Всегда под рукой были нужные схемы, материалы, диафильмы. После каждого абзаца – вопрос, привлекались все учащиеся к работе, все думали, рассуждали, сопоставляли.
Нередко использовались мемуары, художественная литература, исторические справки. Составлялись таблицы, корты, отчеты. Работа шла ровно, спокойно. Логическая стройность не снижала интереса к работе, глубина анализа исторических событий, активизация работы, быстрая смена форм занятий не давали скучать и отвлекаться. Задание на дом задавалось вовремя и проверялись систематически. Сам Михаил Сергеевич говорил тихо, редко повышал голос, почти не меняя интонации.
Трофим Петрович не отличался такой четкостью к работе. К сожалению, бывали случаи, когда у него не было плана урока. Он предварительно не готовился к опросу. С точки зрения организованности и четкости ему было далеко до своего коллеги. Но нужно было послушать его уроки, чтобы понять, почему так любили историю ученики и почему их ответы были не хуже, чем ответы учащихся Михаила Сергеевича. Речь его захватывала. Он так ярко рисовал исторические картины, как будто был свидетелем этих событий. Он умел проникнуть в психологию героев прошлого, найти такие детали, которые сразу оживляли картину.
На одном уроке он изображает походку Кутузова, отдает приказы во время Бородинского сражения, через урок рассказывает о кровавом воскресении, думах рабочих, роли попа Гапона, причем нестандартно, с использованием новейших источников.
Ученики захвачены, они все видят перед собой. Он умел подключать к работе весь класс, заставлял их самостоятельно продолжать рассказ, находить решения, анализировать события. На уроках нередко раздавался взрыв смеха, а иногда на глазах детей навертывались слезы.
«Путь к сердцу ребенка лежит через его голову», - утверждал Михаил Сергеевич.
«Неправда, - горячился Трофим Петрович, - путь в голову ребенка идет через его сердце».
Кто из них прав? Коллектив учителей не спорил. Уже давно решили, что правы оба! И сердце, и ум учеников давно уже были покорены этими учителями.
Сашенька.
В школу пришла молодая учительница географии, милая, славная девушка. Ее сразу полюбили: и учителя, и ученики. Прозвали ее Сашенькой. Стыдно признаться, и учителя, и ученики ее только так и называли, разумеется, в своем кругу. Александра Ивановна отличалась необыкновенной простотой, доверчивостью, непосредственностью. Всякая грубость, бестактность не только ее возмущали, сколько удивляли. Один девятиклассник, известный грубиян, на школьном вечере сказал ей дерзость: «Проходите, чего стали!» и осекся: она так испуганно посмотрела на него, глаза ее так расширились, что он тут же смешался и извинился.
Однажды ученица не подготовила задание. «Что же ты? Я должна поставить тебе два» - с искренним сожалением сказала Сашенька. Староста заступилась: «У нее несчастье – мать умерла»… «Что?! – Сашенька вся затряслась, глаза ее наполнились слезами - прости меня – залепетала она – я не знала» - и отошла к окну и стала тихо всхлипывать, как ребенок. Даже мальчики засопели носами. Потом она много раз ходила домой к бедной девочке и очень подружилась с ней.
И уроки Сашенька вела как - то просто, душевно, почти нежно, оно никогда не кричала, не повышала голос, не обижалась на ребят.
Ученики ее обожали. Они ходили в походы, оборудовали географическую площадку, готовили пособия. Сашенька работала вместе с ребятами как равная, любила танцевать, играть, побегать.
Время идет, все меняется, а вот Сашенька как будто и не менялась. Она вышла замуж, воспитывала своих детей, немного пополнела, постарела, но ее натура оставалась прежней. Даже учителя не решались при ней говорить «вольности». Только однажды одна разгневанная учительница в сердцах воскликнула: «Надоели вы мне, «блаженненькая». И Сашенька вдруг помрачнела и тихо ответила: «У вас «блаженненькая» звучит как глупенькая, тронутая. Не спешите с выводами. Доброта не глупость, как и злость не признак ума. Мне жаль вас».
Психологи утверждают, что учителем может быть лишь волевой человек, умеющий и потребовать и приказать и наказать.
А вот Сашенька такими качествами не обладала, и все же ее слушали, любили и уважали. В чем же тут дело? По-видимому, в искренности, в способности сопереживать, в доброте, переходящей в самоотверженность. Дети это чувствуют.
Грозный химик.
В школе много лет преподавал химию Иван Трофимович Мартынов. Боялись его страшно. Суровый, требовательный, беспощадный. Объяснял материал безупречно: глубоко, всесторонне, интересно - и спрашивал основательно. За одну ошибку ставил единицу, да еще с едкими обидными замечаниями, вроде: «Не видел такого оболтуса», «За такую ересь нужно пороть», «Тебе, голубка, с такими плечами рояли таскать, а не в школе учиться» и.т.д.
Придет в класс, откроет журнал: «Ну, те ка - с, кого сегодня спросить? И обводит всех грозным взглядом. «Иванов!- К доске». У того колени трясутся. И вопрос за вопросом… Бывали случаи, когда ученик по всем предметам имел «4» и «5», а по химии - единицу. Всем педсоветом уговаривали не губить мальчика, но Иван Трофимович был непреклонен: «Минимум он должен знать». - И ученик приходил осенью.
Казалось, ничего нельзя сделать. Измучились и ученики и администрация. Но вот однажды случилось неожиданное: сын Ивана Трофимовича, десятиклассник, писал выпускное сочинение и, как, оказалось, сделал две лишние ошибки: не поставил запятых. В те времена – двойка по сочинению означала исключение: к другим экзаменам ученик не допускался. Учитель литературы показал Ивану Трофимовичу работу: «Что делать?» Мартынов побледнел как полотно. Это был его единственный глубоко любимый сын. «Ладно, - сказал учитель литературы, - что-нибудь придумаем» - и поставила тройку. Мартынов не сказал ни слова. Сын его благополучно окончил школу, потом университет, стал, как и отец, химиком и даже успешно защитил диссертацию. Но сам Мартынов после этого случая неузнаваемого изменился. Почти полностью исчезли «двойки» и тем более знаменитые Мартыновские «журнальные единицы». Подменили человека. Нет, он не «завышал» оценки, требования к знаниям остались прежними, просто подобрел человек, мог часами спокойно, душевно объяснять ученику, помогать ему, и никаких обидных замечаний.
Да, бывает и так… Но нельзя ли обойтись без столь исключительных «потрясений», чтобы занять более человеческие позиции, когда речь идет об ученике?
Максимова Алена, 16 лет, д.Чувашские Ишаки
Рейтинг: 0
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |