Детство, опаленное войной, или Дневник моей прабабушки
Я смотрю на свою прабабушку Розу, не отрывая взгляда. Она сидит в кресле-качалке, закрыв глаза и думая о чем-то своем.
- Бабуль, расскажи мне что-нибудь интересненькое.
- А что?- спрашивает бабушка, не открывая глаз и не переставая качаться.
- Ну-у-у, - я задумалась, - расскажи о своем детстве.
- О детстве? – бабушка так резко открыла глаза и остановила кресло, что я вздрогнула. – О детстве? Давай я тебе не расскажу, а покажу.
Бабушка встала, подошла к старенькому комоду, порылась в его недрах и вытащила мешочек, в котором оказалась тетрадь. Когда она дрожащими руками доставала тетрадку, я заметила в ее глазах слезы.
- На вот, посмотри, - она протянула мне толстую тетрадку в синей дерматиновой обложке. От тетрадки пахло бабушкой и … чем-то далеким, как будто прошлым.
Это оказался прабабушкин дневник, который она вела на протяжении нескольких лет, в том числе и военных. Из него я узнала о военном детстве моей прабабушки Подгорновой (Таланкиной) Розы Михайловны.
22.06.41. Сегодня самый страшный день, потому что началась война. Мой брат Гена с утра ушел на рыбалку, а прибежал, весь запыхавшийся, с криком: «Война! Война!» Я сначала ничего не поняла, подумала, что мальчишки в войну играют. А оказалось – настоящая война. На нас напали фашисты. Это мне папа объяснил. А маме он тихонечко сказал: «Теперь жди – всех подряд будут забирать». И мама с папой посмотрели на моего старшего брата Шурика. Но я думаю, что Шурика не заберут, ему еще нет 18 лет. Что-то будет? Мама сегодня отправила меня и Гену в магазин за спичками и солью. Сказала, чтобы купили побольше, сколько дадут. Но все магазины почему-то были закрыты. Говорят – чтобы паники не было.
18. 08.41. У меня сегодня рождение – 10 лет. Мама всегда в такой день пекла два пирога – с картошкой и с ягодами. А сегодня про меня даже никто не вспомнил. Война идет уже два месяца. На каждой улице повесили громкоговорители, и возле них собираются по нескольку раз в день. Нам даже из дома выходить не надо, все слышно. А приемники почему-то у всех отобрали. Папа сказал: «Чтобы лишнего не знали», а мама так на него шикнула!
5.09.41. Сегодня в поселок пришла первая похоронка к Панкратовым. Тетя Лиза так кричала! А все женщины ее жалели. Мы с Геной побежали, хотели посмотреть, но нас выгнали. Папу на фронт не забрали, ему дали какую-то «бронь», потому что он болеет. Это правда, он еще с гражданской войны болеет, его тогда сильно беляки ранили. Зато теперь папа каждый день ходит в Белоречку на работу. У него своя кузница. Вчера к нам приходил какой-то важный дядька, сказал, что теперь все будут платить налоги. Мама потом так сильно плакала: «Как же жить? Ведь шестеро ребятишек!» Мы должны отдавать молоко, яйца, даже одежду и обувь. Мне страшно. Что же мы теперь будем кушать, и в чем ходить?
22.06.42. Уже ровно год, как началась война. Это год был очень тяжелый. Все взрослые все время говорили нам: «Теперь придется привыкать жить по-другому». Зима была голодной, потому что почти все пропитание мы отдавали на фронт солдатам. Но лично мне не жалко. Пусть только поскорее фашистов выгонят! Наши мальчишки все время играют в «войнушку», только у них никто не хочет быть немцами. Я теперь понимаю, что говорят по громкоговорителю. Положение на фронте не очень хорошее, фашисты пробиваются вглубь страны. Папа говорит, что нужно надеяться на лучшее.
01.09.42. Сегодня мы пошли в школу, но на линейке нам объявили, что учиться мы не будем, потому что почти всех детей отправляют на поля собирать урожай. Велели одеться потеплее, и чтобы обязательно была обувь. Без обуви не пустят. А где ее взять – обувь эту? Мы весь год в школу проходили с сестрой Галей в одной паре сапог. То она идет в школу, то я. Летом нас спасал только лес. Мы каждый день ходили за ягодами и грибами. Даже за кедровыми шишками (но это большая тайна, потому что их собирать запрещено). Как-то раз Гена упал с дерева, отшиб ноги и не мог идти дальше. Так мы с Галей и Борей несли попеременно то его, то мешок с шишками.
07.11.42. Ура! Праздник! День Октябрьской революции! Сегодня мы не ходили в школу, а мама испекла пирог. Она сказала, что даже не будет говорить, из чего он испечен, не то мы есть не будем. Но я-то знаю – ведь я сама покупала дрожжи. Мне сказали, что сделаны они из древесных опилок. Но это неважно, пирог был таким вкусным! Еще я напишу о работе, которой мы занимались вместо школы. Меня с другими ребятами из нашей школы отправили собирать колоски. Нам выдали огромные фартуки с карманом посередине, мы ходили из одного конца поля в другой, подбирали оставшиеся колоски и зерна насыпали в карман. И так целый день. Нам сразу сказали, что зерна есть нельзя, за это будут строго наказывать если не детей, то родителей, даже могут в лагерь отправить. В первые дни так хотелось растереть в ладонях зернышки и - в рот. Но – нельзя! Я сама понимала, что каждое зернышко, каждый колосок нужен солдату, чтобы он был накормлен и лучше бил проклятого немца! Почти все ребята были босиком. Женщина – председательница сначала ругалась, а потом махнула рукой. Каждый вечер я приходила с работы и плакала – у меня сильно болели стопы ног, ведь в них впивались острые колоски. Мама чем-то мне мазала ноги, а утром я еле вставала. И все равно шла, потому что это настоящая работа, как у взрослых, и прогуливать ее нельзя. Все мои братья и сестры работали, папа сказал, что мы все теперь рабочая семья.
31.12.42. У нас в школе был праздник Новый год. Учительница объявила конкурс на лучший карнавальный костюм. Я упрашивала маму сделать его, но она отказалась. Ей, правда, некогда. Нас шестеро, да еще на работу нужно ходить. Я решила сделать сама. Нашла на чердаке старые тряпки и сделала костюм клоуна, у меня даже бомбошки получились как настоящие. Я так обрадовалась, когда объявили, что я заняла первое место! Мне подарили пряник и горсть карамелек. Вот это счастье!
12.03.43. Совсем нечего есть. Мы кушаем только два раза - утром и днем, в школе. А спать часто ложимся голодные. Картошку с прошлого года почти всю съели, до новой еще далеко. Вчера бегали на картофельное поле, там разрешают гнилушки (гнилую картошку) из земли собирать. Мама из гнилушек похлебку делает. У нас, правда, после нее животы болят. Молоко и яйца почти все отдаем на фронт. Овощи мы всю зиму ходили продавать на рынок в Кировград. Овощи продавали, а на эти деньги покупали хлеб. Но хлеб такой дорогой! Он стоит как ведро картошки. Жалко, что у нас в Верхнем Тагиле хлеб не пекут, за ним так далеко ходить приходится. Самое страшное - нести хлеб домой. Часто нападают, отбирают. А еще хуже, если ты сам не выдержишь и начнешь его есть. Я пока выдерживала. Все время хочется есть!
17.10.43. Вчера нашего любимого братика Шурика забрали в армию. За мной месяц ходили девочки из его бывшего класса, спрашивали, когда можно проводить его. Они в него влюблены. Конечно, он у нас такой красавец! Сначала Шурик будет учиться в школе сержантов, а потом, если война не закончится, его отправят на фронт. Но, судя по сводкам, война идет к концу. Мы уже гоним фашистов обратно в Германию. Папа сказал, что, может быть, Шурика и на фронт не отправят, война закончится.
26.02.44. Шурик на фронте. У нас дома только об этом и говорят. А мама живет теперь только письмами от Шурика. В поселок приходит так много похоронок, что просто страшно становится. Как там мой братик? Родители нам ничего не говорят, писем не зачитывают, считают нас маленькими. А какие же мы маленькие, если нас на работу берут. Мы для фронта не меньше взрослых делаем. И урожай собираем, и варежки вяжем. Я даже летом 20 литров ягод сдала для бойцов. Вчера папа отправил меня в Белоречку отоварить карточки, заодно, сказал, к тете Маше зайдешь, у нее и поешь. А она такая противная, мы ее не любим. Я когда зашла к ней в дом, то ахнула: у нее и масло на столе, и картошка, и даже булка хлеба. Белого. Ароматного. Она прикрыла все это от меня, дала выпить стакан молока и отправила домой. А дома мама сделала омлетики, которые я получила по карточкам. Но мне не досталось, так как все решили, что меня тетка Маша накормила. Я вышла во двор и наревелась вдоволь. Но жаловаться нельзя, в войну никто не жалуется. Другим еще хуже. У нас в семье, по крайней мере, все живы.
09.05.45. Этот день самый лучший в моей жизни и в жизни всех советских людей! Сегодня – ПОБЕДА! Об этом нам объявил Левитан. Как все радовались! Все люди вышли на улицы и обнимались друг с другом. А многие плакали, но это слезы радости. Я радуюсь победе еще и потому, что скоро вернется наш Шурик. Он недавно прислал письмо, что жив – здоров, до победы осталось чуть-чуть. И вот она – Победа! Мне кажется, что у меня голова лопнет от счастья. Мама уже придумала, как будем Шурика встречать и чем кормить.
11.06.45. Шурика все нет, и писем от него тоже нет. Братик, напиши нам!
25.06.45. Сегодня, наконец-то, от Шурика пришло письмо. Он пишет, что его отправляют на войну с японцами, но я думаю, это ненадолго. Папа сказал, что немцы сдались, и японцы сдадутся. Против нашей Красной Армии еще никто не устоял! Только маму жалко, она все время плачет.
05.09.45. Все. Шурика больше нет. Его убили. Моего любимого братика убили! Как теперь жить?! Я не могу больше писать…
10.09.45. Напишу о том, что было 5 сентября. Почтальон принес письмо. Письмо взяла я. Думала – от Шурика, но адрес был написан чужой рукой. У меня, как только я открыла письмо, строчки поплыли перед глазами: я увидела слова «он умер у меня на руках». Я, наверно, закричала, потому что вышел папа, взял у меня письмо, прочитал, а потом его лицо стало каким-то серым. Он позвал Гену и велел ему сбегать за мамой. А потом я услышала голос мамы, она бежала по улице и кричала: «Шурика убили! Шурика нет!» Этот мамин крик и строчки письма я никогда не забуду. Друг написал, что наш Шурик погиб от руки японского снайпера. Похоронили его со всеми воинскими почестями на сопках Маньчжурии. Мамочку жалко. Она сильно похудела, лежит, не встает. И все время плачет, что не может поехать к сыну на могилу. Папа ходит хмурый, ему, наверно, тоже хочется плакать, но он мужчина, а мужчины не плачут…
Когда я дочитала последнюю страницу, у меня было впечатление, что все эти события произошли со мной, что это я, а не моя прабабушка собирала колоски, ходила за несколько километров за хлебом, провожала брата, читала письмо его друга.
Прабабушка отдала мне дневник, а я поклялась себе, что сохраню его как самую светлую память о ее прошлом.
Кажется, что война далеко. Это не так, она очень близко. Она была почти вчера, ведь еще живы те, кто ее помнит – наши прабабушки и прадедушки. Возможно, они в годы войны были детьми, но именно война оставила в их памяти след – глубокий и черный. Довоенное время помнится не все, послевоенное – тоже. А война запомнилась вся. До капли. Я сберегу эту память и оставлю ее моим потомкам. Это нужно для того, чтобы война больше не повторялась.
- Бабуль, расскажи мне что-нибудь интересненькое.
- А что?- спрашивает бабушка, не открывая глаз и не переставая качаться.
- Ну-у-у, - я задумалась, - расскажи о своем детстве.
- О детстве? – бабушка так резко открыла глаза и остановила кресло, что я вздрогнула. – О детстве? Давай я тебе не расскажу, а покажу.
Бабушка встала, подошла к старенькому комоду, порылась в его недрах и вытащила мешочек, в котором оказалась тетрадь. Когда она дрожащими руками доставала тетрадку, я заметила в ее глазах слезы.
- На вот, посмотри, - она протянула мне толстую тетрадку в синей дерматиновой обложке. От тетрадки пахло бабушкой и … чем-то далеким, как будто прошлым.
Это оказался прабабушкин дневник, который она вела на протяжении нескольких лет, в том числе и военных. Из него я узнала о военном детстве моей прабабушки Подгорновой (Таланкиной) Розы Михайловны.
22.06.41. Сегодня самый страшный день, потому что началась война. Мой брат Гена с утра ушел на рыбалку, а прибежал, весь запыхавшийся, с криком: «Война! Война!» Я сначала ничего не поняла, подумала, что мальчишки в войну играют. А оказалось – настоящая война. На нас напали фашисты. Это мне папа объяснил. А маме он тихонечко сказал: «Теперь жди – всех подряд будут забирать». И мама с папой посмотрели на моего старшего брата Шурика. Но я думаю, что Шурика не заберут, ему еще нет 18 лет. Что-то будет? Мама сегодня отправила меня и Гену в магазин за спичками и солью. Сказала, чтобы купили побольше, сколько дадут. Но все магазины почему-то были закрыты. Говорят – чтобы паники не было.
18. 08.41. У меня сегодня рождение – 10 лет. Мама всегда в такой день пекла два пирога – с картошкой и с ягодами. А сегодня про меня даже никто не вспомнил. Война идет уже два месяца. На каждой улице повесили громкоговорители, и возле них собираются по нескольку раз в день. Нам даже из дома выходить не надо, все слышно. А приемники почему-то у всех отобрали. Папа сказал: «Чтобы лишнего не знали», а мама так на него шикнула!
5.09.41. Сегодня в поселок пришла первая похоронка к Панкратовым. Тетя Лиза так кричала! А все женщины ее жалели. Мы с Геной побежали, хотели посмотреть, но нас выгнали. Папу на фронт не забрали, ему дали какую-то «бронь», потому что он болеет. Это правда, он еще с гражданской войны болеет, его тогда сильно беляки ранили. Зато теперь папа каждый день ходит в Белоречку на работу. У него своя кузница. Вчера к нам приходил какой-то важный дядька, сказал, что теперь все будут платить налоги. Мама потом так сильно плакала: «Как же жить? Ведь шестеро ребятишек!» Мы должны отдавать молоко, яйца, даже одежду и обувь. Мне страшно. Что же мы теперь будем кушать, и в чем ходить?
22.06.42. Уже ровно год, как началась война. Это год был очень тяжелый. Все взрослые все время говорили нам: «Теперь придется привыкать жить по-другому». Зима была голодной, потому что почти все пропитание мы отдавали на фронт солдатам. Но лично мне не жалко. Пусть только поскорее фашистов выгонят! Наши мальчишки все время играют в «войнушку», только у них никто не хочет быть немцами. Я теперь понимаю, что говорят по громкоговорителю. Положение на фронте не очень хорошее, фашисты пробиваются вглубь страны. Папа говорит, что нужно надеяться на лучшее.
01.09.42. Сегодня мы пошли в школу, но на линейке нам объявили, что учиться мы не будем, потому что почти всех детей отправляют на поля собирать урожай. Велели одеться потеплее, и чтобы обязательно была обувь. Без обуви не пустят. А где ее взять – обувь эту? Мы весь год в школу проходили с сестрой Галей в одной паре сапог. То она идет в школу, то я. Летом нас спасал только лес. Мы каждый день ходили за ягодами и грибами. Даже за кедровыми шишками (но это большая тайна, потому что их собирать запрещено). Как-то раз Гена упал с дерева, отшиб ноги и не мог идти дальше. Так мы с Галей и Борей несли попеременно то его, то мешок с шишками.
07.11.42. Ура! Праздник! День Октябрьской революции! Сегодня мы не ходили в школу, а мама испекла пирог. Она сказала, что даже не будет говорить, из чего он испечен, не то мы есть не будем. Но я-то знаю – ведь я сама покупала дрожжи. Мне сказали, что сделаны они из древесных опилок. Но это неважно, пирог был таким вкусным! Еще я напишу о работе, которой мы занимались вместо школы. Меня с другими ребятами из нашей школы отправили собирать колоски. Нам выдали огромные фартуки с карманом посередине, мы ходили из одного конца поля в другой, подбирали оставшиеся колоски и зерна насыпали в карман. И так целый день. Нам сразу сказали, что зерна есть нельзя, за это будут строго наказывать если не детей, то родителей, даже могут в лагерь отправить. В первые дни так хотелось растереть в ладонях зернышки и - в рот. Но – нельзя! Я сама понимала, что каждое зернышко, каждый колосок нужен солдату, чтобы он был накормлен и лучше бил проклятого немца! Почти все ребята были босиком. Женщина – председательница сначала ругалась, а потом махнула рукой. Каждый вечер я приходила с работы и плакала – у меня сильно болели стопы ног, ведь в них впивались острые колоски. Мама чем-то мне мазала ноги, а утром я еле вставала. И все равно шла, потому что это настоящая работа, как у взрослых, и прогуливать ее нельзя. Все мои братья и сестры работали, папа сказал, что мы все теперь рабочая семья.
31.12.42. У нас в школе был праздник Новый год. Учительница объявила конкурс на лучший карнавальный костюм. Я упрашивала маму сделать его, но она отказалась. Ей, правда, некогда. Нас шестеро, да еще на работу нужно ходить. Я решила сделать сама. Нашла на чердаке старые тряпки и сделала костюм клоуна, у меня даже бомбошки получились как настоящие. Я так обрадовалась, когда объявили, что я заняла первое место! Мне подарили пряник и горсть карамелек. Вот это счастье!
12.03.43. Совсем нечего есть. Мы кушаем только два раза - утром и днем, в школе. А спать часто ложимся голодные. Картошку с прошлого года почти всю съели, до новой еще далеко. Вчера бегали на картофельное поле, там разрешают гнилушки (гнилую картошку) из земли собирать. Мама из гнилушек похлебку делает. У нас, правда, после нее животы болят. Молоко и яйца почти все отдаем на фронт. Овощи мы всю зиму ходили продавать на рынок в Кировград. Овощи продавали, а на эти деньги покупали хлеб. Но хлеб такой дорогой! Он стоит как ведро картошки. Жалко, что у нас в Верхнем Тагиле хлеб не пекут, за ним так далеко ходить приходится. Самое страшное - нести хлеб домой. Часто нападают, отбирают. А еще хуже, если ты сам не выдержишь и начнешь его есть. Я пока выдерживала. Все время хочется есть!
17.10.43. Вчера нашего любимого братика Шурика забрали в армию. За мной месяц ходили девочки из его бывшего класса, спрашивали, когда можно проводить его. Они в него влюблены. Конечно, он у нас такой красавец! Сначала Шурик будет учиться в школе сержантов, а потом, если война не закончится, его отправят на фронт. Но, судя по сводкам, война идет к концу. Мы уже гоним фашистов обратно в Германию. Папа сказал, что, может быть, Шурика и на фронт не отправят, война закончится.
26.02.44. Шурик на фронте. У нас дома только об этом и говорят. А мама живет теперь только письмами от Шурика. В поселок приходит так много похоронок, что просто страшно становится. Как там мой братик? Родители нам ничего не говорят, писем не зачитывают, считают нас маленькими. А какие же мы маленькие, если нас на работу берут. Мы для фронта не меньше взрослых делаем. И урожай собираем, и варежки вяжем. Я даже летом 20 литров ягод сдала для бойцов. Вчера папа отправил меня в Белоречку отоварить карточки, заодно, сказал, к тете Маше зайдешь, у нее и поешь. А она такая противная, мы ее не любим. Я когда зашла к ней в дом, то ахнула: у нее и масло на столе, и картошка, и даже булка хлеба. Белого. Ароматного. Она прикрыла все это от меня, дала выпить стакан молока и отправила домой. А дома мама сделала омлетики, которые я получила по карточкам. Но мне не досталось, так как все решили, что меня тетка Маша накормила. Я вышла во двор и наревелась вдоволь. Но жаловаться нельзя, в войну никто не жалуется. Другим еще хуже. У нас в семье, по крайней мере, все живы.
09.05.45. Этот день самый лучший в моей жизни и в жизни всех советских людей! Сегодня – ПОБЕДА! Об этом нам объявил Левитан. Как все радовались! Все люди вышли на улицы и обнимались друг с другом. А многие плакали, но это слезы радости. Я радуюсь победе еще и потому, что скоро вернется наш Шурик. Он недавно прислал письмо, что жив – здоров, до победы осталось чуть-чуть. И вот она – Победа! Мне кажется, что у меня голова лопнет от счастья. Мама уже придумала, как будем Шурика встречать и чем кормить.
11.06.45. Шурика все нет, и писем от него тоже нет. Братик, напиши нам!
25.06.45. Сегодня, наконец-то, от Шурика пришло письмо. Он пишет, что его отправляют на войну с японцами, но я думаю, это ненадолго. Папа сказал, что немцы сдались, и японцы сдадутся. Против нашей Красной Армии еще никто не устоял! Только маму жалко, она все время плачет.
05.09.45. Все. Шурика больше нет. Его убили. Моего любимого братика убили! Как теперь жить?! Я не могу больше писать…
10.09.45. Напишу о том, что было 5 сентября. Почтальон принес письмо. Письмо взяла я. Думала – от Шурика, но адрес был написан чужой рукой. У меня, как только я открыла письмо, строчки поплыли перед глазами: я увидела слова «он умер у меня на руках». Я, наверно, закричала, потому что вышел папа, взял у меня письмо, прочитал, а потом его лицо стало каким-то серым. Он позвал Гену и велел ему сбегать за мамой. А потом я услышала голос мамы, она бежала по улице и кричала: «Шурика убили! Шурика нет!» Этот мамин крик и строчки письма я никогда не забуду. Друг написал, что наш Шурик погиб от руки японского снайпера. Похоронили его со всеми воинскими почестями на сопках Маньчжурии. Мамочку жалко. Она сильно похудела, лежит, не встает. И все время плачет, что не может поехать к сыну на могилу. Папа ходит хмурый, ему, наверно, тоже хочется плакать, но он мужчина, а мужчины не плачут…
Когда я дочитала последнюю страницу, у меня было впечатление, что все эти события произошли со мной, что это я, а не моя прабабушка собирала колоски, ходила за несколько километров за хлебом, провожала брата, читала письмо его друга.
Прабабушка отдала мне дневник, а я поклялась себе, что сохраню его как самую светлую память о ее прошлом.
Кажется, что война далеко. Это не так, она очень близко. Она была почти вчера, ведь еще живы те, кто ее помнит – наши прабабушки и прадедушки. Возможно, они в годы войны были детьми, но именно война оставила в их памяти след – глубокий и черный. Довоенное время помнится не все, послевоенное – тоже. А война запомнилась вся. До капли. Я сберегу эту память и оставлю ее моим потомкам. Это нужно для того, чтобы война больше не повторялась.
Подгорнова Елена, 12 лет, Новоуральск
Рейтинг: 2
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
автор
Спасибо большое. Я все это сохраню в своем сердце, а потом передам свом детям
Спасибо большое. Я все это сохраню в своем сердце, а потом передам свом детям
...
тебе достался очень дорогой подарок... храни его и главное помни...
тебе достался очень дорогой подарок... храни его и главное помни...
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |