Зимняя вишня
Где-то капает вода, свистит в щёлочках зимний и холодный ветер, истерзанное тело сильно ноет, каждая нота биения сердца сопровождается острой болью, кажется, что она никогда не прекратится. В тёмной, сырой камере с кирпичными стенами и закопчённым потолком стоит могильная вонь, смешанная с запахом экскрементов, мочи, гноя и разлагающихся тел, в углу лежит узелок грязной одежды, её хозяин недавно умер, а вещи ещё не успели убрать. Немцы всегда подолгу роются в чужих узелках в надежде найти что-то ценное. Пол холоден, но лежать на нём в ожидании неминуемой смерти ещё холоднее, а осознание того, что ты ничего не можешь изменить, лежит на сердце тяжким грузом. Это место в нашем городе называли Больницей смерти, потому что здание бывшей городской больницы немцы заняли и начали использовать как место жестоких пыток, сюда направляли тех, кто был замешен в особо тяжких преступлениях против фашисткой местной власти. Я попала сюда именно поэтому, правда, сначала меня пытали в другом здании, пытаясь услышать хотя бы малую толику правды, но через некоторое время поняли, что это бесполезно, желая больше продлить мучения ненавистного врага, бывшего командира партизанского отряда на территории города Натальи Никитиной, коей являлась я, они отправили меня сюда. Я провела здесь неделю, но, казалось, что нахожусь в этой тюрьме большую часть своей жизни. Прикрыла глаза, вспоминая отчаянные глаза своих ребят, интересно, что с ними? Живы ли они? Меня пытали отдельно, поэтому я ничего не знала об их судьбе. Ветер тихо завывал, убаюкивая, кем я была раньше? Красивой и смелой девочкой, а теперь похожу на живой труп, моё тело представляет собой одну большую рану. Недавно немецкий хирург сделал мне операцию без наркоза, удалил аппендикс. Было мучительно больно, казалось, да, Ад есть и на земле, возможно, он даже немного лояльней, чем земной, потому что демоны всё же не люди, они мучают на рефлекторном уровне тогда, когда люди делают это сознательно. Хотя бы живот он мне зашил грубыми нитками, которые уже начали подгнивать, и на том спасибо. Уснуть было страшно, потому что камера была пропитана холодом насквозь, замёрзнешь – и никогда больше не проснёшься.
Внезапно послышался стук чего-то небольшого об пол, я открыла глаза и в полумраке разглядела небольшую гальку овальной формы, к ней был привязан маленький клочок бумаги. Понимая, что это не просто так, и кидал камень явно не прохожий с улицы, а, скорее всего, кто-то из моих ребят (может, это Коля Светлов, он всегда отличался меткостью) и не желая, чтобы кто-то увидел записку, я быстро вскочила и подобрала гальку, хотя быстрота действий и причиняла невыносимую боль, но это было отступало на второй план, потому что я сидела и держала в руках весточку, которая могла стать моей надеждой на светлое будущее. Пальцы судорожно размотали нехитрый узел и развернули записку. Вот, что я прочитала в ней: «Наташа, держись! Наша армия освобождает города, скоро они доберутся и до нас! У нас всё в порядке, немцы узнали только про тебя, а нас после недолгих пыток выпустили. О том, что ты жива, мы узнали недавно, немцы говорили, что застрелили тебя, но через хороший источник мы удостоверились, что это полный бред. Наташа, если с тобой всё в порядке, выброси камень обратно, записку съешь. Твой отряд «Огонёк».» Сердце быстро забилось, набрав все силы, что у меня были, я поднялась и бросила камушек в небольшое оконце наверху, из которого веяло морозным воздухом. Душе стало легко, спокойно и хорошо, хотя бы ребята на свободе, они ждут меня и надеются, что я скоро выйду. Сейчас, они, наверняка, не прекращают свою деятельность, чтобы побыстрее выставить немцев из города. Хотелось бы, чтобы русские войска освободили наш город, выпустили из темниц заключённых. Хотелось бы ещё раз увидеть светлые и озорные глаза мальчишек, обнять свою семью. Интересно, узнают ли меня после месяца, проведённого вне стен родного дома… Я съела записку и снова прикрыла глаза, мысли были светлые и радостные, впервые за этот месяц я почувствовала себя по-настоящему счастливой…
Дверь в камеру открылась, на пороге стоял немецкий рядовой – грязный, пропахший дымом дешёвых сигарет, вечно пьяный, одетый в заляпанную одежду, наверное, он не снимал её с тех пор, как его нога ступила на русскую землю. Всем своим видом он внушал отвращение, а писклявый голос, похожий на визг свиньи, которую режут тупым ножом, заставлял поминутно вздрагивать. Вчера он пришёл ко мне в камеру, я лежала с закрытыми глазами, и, решив, что я отбросила коньки, наклонился надо мною и хотел проверить пульс, но ему не удалось даже коснуться моей шеи, потому что я, набрав побольше слюны, плюнула ему в наглые глаза. Тот завизжал и отпрянул, выбежав из камеры.
- Наталья Никитина? – спросил он, больше недели не может запомнить моё имя, постоянно переспрашивает.
Я кивнула, не желая с ним разговаривать, ненавижу его, как и всех остальных. Я понимаю, что не все немцы такие, но эти были подобны паразитам, пьют, пьют живые, человеческие соки, пьют и никак не напьются, хоть бы лопнули уже!
- Гейт мит мир, - сказал он по-немецки, стягивая верёвку у меня на руках, он считал меня буйной и сумасшедшей, поэтому старался держаться на расстоянии.
Резко рванул на себя, немцы не думают о том, как бы безболезненно нас поднять, для них мы всё равно, что скоты, которые прозябают в самой большой на свете стране, которая скоро станет их землёй.
Тёмный, мрачный коридор, в конце горит единственная тусклая лампочка, постоянно мигает, от чего на неё больно смотреть. Прошли мимо камер, из которых раздавались стоны, сердце сжималось от жалости, а глаза, полные ненависти к окружающему беспределу, грозно сверкали, выделяясь на фоне бледного лица. Вошли в кабинет к главврачу, он, холёный, аккуратно причёсанный и прилизанный, смотрел на меня, глазами уже намечая перечень того, что можно проткнуть, вырезать, а, может, и вовсе привести к летальному исходу. Его очки блеснули на свету, а маленькие, крысиные щёлочки-глазки смотрели на меня насмешливым взглядом.
- Ты удостоен честь, - сказал он, поигрывая перьевой ручкой нашего бывшего врача, - Шлещт мэдхэн, - закурил дурно пахнущую папиросу, - Сегодня тебя казнить, довольно ты нас мучать. Сегодня к хирургу её приведи, - бросил он рядовому, - Ум нойн ур. Фэрштанден? – тот кивнул, немецкий я в школе немного учила, поэтому разобрала час своего приговора, главврач махнул рукой, мол, уведи её с глаз моих.
Через несколько минут я снова сидела на холодном полу своей камеры, удаляющиеся шаги рядового, стоны из соседних камер, а прекрасное настроение испарилось, конечно, сидя в сырой темнице, не стоит думать о светлом, потому что его больше нет. Так думала я, была рада за то, что члены отряда Огонёк остались живы и здоровы. Прощайте ребята, сегодня вы видели мой предсмертный знак.
Я сама не заметила, как уснула, видимо, ощущение неминуемой смерти успокаивающе действует на человека. Тишина. Свет в окошко не бил, было темнее обычного, даже свет далёкой коридорной лампочки не мерцал в этом мраке. За стенами больницы гремели взрывы, где-то очень далеко слышались крики, здание изредка вздрагивало, но потом успокаивалось, стонов слышно не было. Всё замерло в полуночном ожидании. Нарушил тишину громкий шелест чьих-то шагов, на пороге моей камеры стоял хирург, его глаза горели злобой и ненавистью, в руке блеснул скальпель. Я поднялась, чтобы смотреть в эти нечеловеческие глаза задорным взглядом и улыбкой на лице. Он поднял скальпель, занёс его для удара, но не такова Наталья Никитина, чтобы просто так умереть! Я проскользнула под его рукой и выбежала из камеры, придерживая живот рукой, нитки могли лопнуть в любую минуту, я не обращала внимания на боль, вперёд чувство того, что за свою жизнь я ещё бороться буду. Я бежала по пустым коридорам, слыша за спиной шаги преследователя. «Где все? Почему больница в одночасье опустела? Или это я так долго спала…» - мысли мелькали быстрым потоком, но думать было некогда, я бежала в направлении выхода, если мне повезёт, то я смогу выбраться, если же нет – получу пулю в лоб, но лучше смерть от пули, чем в адских пытках хирурга. Тупик… Я не туда свернула… Вот в проходе показалась страшная фигура, он шёл спокойно, подняв скальпель.
- Хоть одну я убью перед смертью! – выдохнул он по-русски и почти без акцента.
«Перед смертью!» - значит наши люди уже близко.
Я опустилась на колени, потому что боль в животе стала совсем невыносимой, если бы я сделала ещё шаг, то упала бы в обморок. Глаза следили за движениями смертоносца, губы были плотно сжаты, а тело готово было принять свою участь. «Простите, ребята… Не встретиться нам больше на этой земле.» - подумала я, обращаясь к членам своего отряда.
Скальпель молнией блеснул как меч, которому никогда не хватает крови. Но где-то совсем рядом раздался выстрел, он был громкий, чёткий и уверенный. Миг и тело хирурга лежало рядом со мной, оно получило смертельную пулю в затылок.
Запыхавшийся, с подрагивающими плечами, красный, но счастливый Вася Перепёлкин смотрел на меня сияющими глазами, значит, всё-таки освободили город!
- Наташа! Живая! – только и успел вымолвить Вася перед тем, как я упала в обморок от боли. Теперь сон казался не страшным, я не умру, я буду долго жить…
***
Спустя три дня из города ушёл последний немец, снег накрыл тела белым саваном, босые ноги пробирал приятный холодок, волосы развевал озорной ветер, красное платье из лёгкого ситца трепетало, рядом стояли родные люди, тоже босые, непричёсанные, но на их лицах горели радостные улыбки. Огонёк был в полном составе, война унесла несколько наших жизней, но не смогла разорвать нить дружбы, которая связывала нас, она стала только ещё крепче, ещё прочнее…
- А у нас вишня в этом году уродилась, – сказала нам Оля - знакомая девочка, проходящая мимо.
Мы посмотрели на Олю и, засмеявшись, поцеловали её в пылающие щёки все вместе. Многое пережили, много повидали, многое испытали… Оля протянула нам несколько бардовых ягод на маленькой детской ладошке, мы взяли их и положили в рот. Вишня была сладкая с солоноватым привкусом, как будто все слёзы жестокой войны в одно мгновение смешались в маленькой ягодке, которая выросла на дереве, что корнями вросло в русскую землю. Скоро закончится война, скоро мы будем жить счастливо и благополучно, многие из нас пойдут на фронт с отрядами солдат, чтобы довести войну до победного конца, возможно, многие не вернутся, но каждый из нас будет хранить косточку от этой вишенки у сердца, и мы никогда не забудем о том, что пережили все вместе.
Внезапно послышался стук чего-то небольшого об пол, я открыла глаза и в полумраке разглядела небольшую гальку овальной формы, к ней был привязан маленький клочок бумаги. Понимая, что это не просто так, и кидал камень явно не прохожий с улицы, а, скорее всего, кто-то из моих ребят (может, это Коля Светлов, он всегда отличался меткостью) и не желая, чтобы кто-то увидел записку, я быстро вскочила и подобрала гальку, хотя быстрота действий и причиняла невыносимую боль, но это было отступало на второй план, потому что я сидела и держала в руках весточку, которая могла стать моей надеждой на светлое будущее. Пальцы судорожно размотали нехитрый узел и развернули записку. Вот, что я прочитала в ней: «Наташа, держись! Наша армия освобождает города, скоро они доберутся и до нас! У нас всё в порядке, немцы узнали только про тебя, а нас после недолгих пыток выпустили. О том, что ты жива, мы узнали недавно, немцы говорили, что застрелили тебя, но через хороший источник мы удостоверились, что это полный бред. Наташа, если с тобой всё в порядке, выброси камень обратно, записку съешь. Твой отряд «Огонёк».» Сердце быстро забилось, набрав все силы, что у меня были, я поднялась и бросила камушек в небольшое оконце наверху, из которого веяло морозным воздухом. Душе стало легко, спокойно и хорошо, хотя бы ребята на свободе, они ждут меня и надеются, что я скоро выйду. Сейчас, они, наверняка, не прекращают свою деятельность, чтобы побыстрее выставить немцев из города. Хотелось бы, чтобы русские войска освободили наш город, выпустили из темниц заключённых. Хотелось бы ещё раз увидеть светлые и озорные глаза мальчишек, обнять свою семью. Интересно, узнают ли меня после месяца, проведённого вне стен родного дома… Я съела записку и снова прикрыла глаза, мысли были светлые и радостные, впервые за этот месяц я почувствовала себя по-настоящему счастливой…
Дверь в камеру открылась, на пороге стоял немецкий рядовой – грязный, пропахший дымом дешёвых сигарет, вечно пьяный, одетый в заляпанную одежду, наверное, он не снимал её с тех пор, как его нога ступила на русскую землю. Всем своим видом он внушал отвращение, а писклявый голос, похожий на визг свиньи, которую режут тупым ножом, заставлял поминутно вздрагивать. Вчера он пришёл ко мне в камеру, я лежала с закрытыми глазами, и, решив, что я отбросила коньки, наклонился надо мною и хотел проверить пульс, но ему не удалось даже коснуться моей шеи, потому что я, набрав побольше слюны, плюнула ему в наглые глаза. Тот завизжал и отпрянул, выбежав из камеры.
- Наталья Никитина? – спросил он, больше недели не может запомнить моё имя, постоянно переспрашивает.
Я кивнула, не желая с ним разговаривать, ненавижу его, как и всех остальных. Я понимаю, что не все немцы такие, но эти были подобны паразитам, пьют, пьют живые, человеческие соки, пьют и никак не напьются, хоть бы лопнули уже!
- Гейт мит мир, - сказал он по-немецки, стягивая верёвку у меня на руках, он считал меня буйной и сумасшедшей, поэтому старался держаться на расстоянии.
Резко рванул на себя, немцы не думают о том, как бы безболезненно нас поднять, для них мы всё равно, что скоты, которые прозябают в самой большой на свете стране, которая скоро станет их землёй.
Тёмный, мрачный коридор, в конце горит единственная тусклая лампочка, постоянно мигает, от чего на неё больно смотреть. Прошли мимо камер, из которых раздавались стоны, сердце сжималось от жалости, а глаза, полные ненависти к окружающему беспределу, грозно сверкали, выделяясь на фоне бледного лица. Вошли в кабинет к главврачу, он, холёный, аккуратно причёсанный и прилизанный, смотрел на меня, глазами уже намечая перечень того, что можно проткнуть, вырезать, а, может, и вовсе привести к летальному исходу. Его очки блеснули на свету, а маленькие, крысиные щёлочки-глазки смотрели на меня насмешливым взглядом.
- Ты удостоен честь, - сказал он, поигрывая перьевой ручкой нашего бывшего врача, - Шлещт мэдхэн, - закурил дурно пахнущую папиросу, - Сегодня тебя казнить, довольно ты нас мучать. Сегодня к хирургу её приведи, - бросил он рядовому, - Ум нойн ур. Фэрштанден? – тот кивнул, немецкий я в школе немного учила, поэтому разобрала час своего приговора, главврач махнул рукой, мол, уведи её с глаз моих.
Через несколько минут я снова сидела на холодном полу своей камеры, удаляющиеся шаги рядового, стоны из соседних камер, а прекрасное настроение испарилось, конечно, сидя в сырой темнице, не стоит думать о светлом, потому что его больше нет. Так думала я, была рада за то, что члены отряда Огонёк остались живы и здоровы. Прощайте ребята, сегодня вы видели мой предсмертный знак.
Я сама не заметила, как уснула, видимо, ощущение неминуемой смерти успокаивающе действует на человека. Тишина. Свет в окошко не бил, было темнее обычного, даже свет далёкой коридорной лампочки не мерцал в этом мраке. За стенами больницы гремели взрывы, где-то очень далеко слышались крики, здание изредка вздрагивало, но потом успокаивалось, стонов слышно не было. Всё замерло в полуночном ожидании. Нарушил тишину громкий шелест чьих-то шагов, на пороге моей камеры стоял хирург, его глаза горели злобой и ненавистью, в руке блеснул скальпель. Я поднялась, чтобы смотреть в эти нечеловеческие глаза задорным взглядом и улыбкой на лице. Он поднял скальпель, занёс его для удара, но не такова Наталья Никитина, чтобы просто так умереть! Я проскользнула под его рукой и выбежала из камеры, придерживая живот рукой, нитки могли лопнуть в любую минуту, я не обращала внимания на боль, вперёд чувство того, что за свою жизнь я ещё бороться буду. Я бежала по пустым коридорам, слыша за спиной шаги преследователя. «Где все? Почему больница в одночасье опустела? Или это я так долго спала…» - мысли мелькали быстрым потоком, но думать было некогда, я бежала в направлении выхода, если мне повезёт, то я смогу выбраться, если же нет – получу пулю в лоб, но лучше смерть от пули, чем в адских пытках хирурга. Тупик… Я не туда свернула… Вот в проходе показалась страшная фигура, он шёл спокойно, подняв скальпель.
- Хоть одну я убью перед смертью! – выдохнул он по-русски и почти без акцента.
«Перед смертью!» - значит наши люди уже близко.
Я опустилась на колени, потому что боль в животе стала совсем невыносимой, если бы я сделала ещё шаг, то упала бы в обморок. Глаза следили за движениями смертоносца, губы были плотно сжаты, а тело готово было принять свою участь. «Простите, ребята… Не встретиться нам больше на этой земле.» - подумала я, обращаясь к членам своего отряда.
Скальпель молнией блеснул как меч, которому никогда не хватает крови. Но где-то совсем рядом раздался выстрел, он был громкий, чёткий и уверенный. Миг и тело хирурга лежало рядом со мной, оно получило смертельную пулю в затылок.
Запыхавшийся, с подрагивающими плечами, красный, но счастливый Вася Перепёлкин смотрел на меня сияющими глазами, значит, всё-таки освободили город!
- Наташа! Живая! – только и успел вымолвить Вася перед тем, как я упала в обморок от боли. Теперь сон казался не страшным, я не умру, я буду долго жить…
***
Спустя три дня из города ушёл последний немец, снег накрыл тела белым саваном, босые ноги пробирал приятный холодок, волосы развевал озорной ветер, красное платье из лёгкого ситца трепетало, рядом стояли родные люди, тоже босые, непричёсанные, но на их лицах горели радостные улыбки. Огонёк был в полном составе, война унесла несколько наших жизней, но не смогла разорвать нить дружбы, которая связывала нас, она стала только ещё крепче, ещё прочнее…
- А у нас вишня в этом году уродилась, – сказала нам Оля - знакомая девочка, проходящая мимо.
Мы посмотрели на Олю и, засмеявшись, поцеловали её в пылающие щёки все вместе. Многое пережили, много повидали, многое испытали… Оля протянула нам несколько бардовых ягод на маленькой детской ладошке, мы взяли их и положили в рот. Вишня была сладкая с солоноватым привкусом, как будто все слёзы жестокой войны в одно мгновение смешались в маленькой ягодке, которая выросла на дереве, что корнями вросло в русскую землю. Скоро закончится война, скоро мы будем жить счастливо и благополучно, многие из нас пойдут на фронт с отрядами солдат, чтобы довести войну до победного конца, возможно, многие не вернутся, но каждый из нас будет хранить косточку от этой вишенки у сердца, и мы никогда не забудем о том, что пережили все вместе.
Кизимова Ирина, 17 лет, Чайковский
Рейтинг: 3
Комментарии ВКонтакте
Комментарии
Добавить сообщение
Кн. Андрей.
+1.
+1.
Связаться с фондом
Вход
Помощь проекту
Сделать пожертвование через систeму элeктронных пeрeводов Яndex Деньги на кошeлёк: 41001771973652 |