1.Шадрик
В пути его сопровождал аромат объедков ящерицы, смешанный с настоявшимся тяжелым запахом нечистот, зеленого мха, выросшего на старинных доспехах. Этот аромат крутился, как тяжёлое заболевание, над головой путешественника, то и дело усиливаясь в ставшей повседневностью стылой тьме впереди. Обскуро застрелил из самострела летучую мышь и ужинал, разведя костер на позеленевших от мха досках в углу непримечательной трубы. Красные ответы мельтешили по кирпичной кладки старых тоннелей, мясо летучей мыши было довольно жестким, но под соусом из личинок многоножек приобретало новое гастрономическое звучание. Обскуро никогда бы не развел в тоннелях костер, если бы не был уверен в себе на столько. За время его безмолвной одинокой трапезы (он поджаривал на вертеле освежеванную тушку мыши, периодически отрезая себе ножом волокна мяса) из бокового тоннеля высунулось что-то многоногое, подслеповато таращащее белые огромные глаза, видимо привлеченное запахом еды. Хватило двух стрел, чтобы оно, издавая испуганный скрежет, убралось восвояси. Потом Обскуро лег рядом с дотлевающими остатками костра, обняв свой арбалет, и наблюдал серые призраки крыс-духов, которые в нерешительности проносились по тоннелю над его головой. Он чувствовал на своей шерсти тоннельный ветер, который появляется из неоткуда, приносит с собой обрывки чужих воспоминаний, запахи далеких мест, а потом стремительно улетает в никуда. На этот раз пахло чипсами и жженой пластмассой, солью и еще чем-то неуловимым, но приятным. Обскуро заснул, слушая откуда-то сверху звон водостоков.
Во сне на знакомом повороте он встретил серого тощего слепого кота в черных круглых очках. Кот был лысым, сидел в импозантной позе на замызганном ящике из под апельсинов и пил чай, заваренный в изысканнейшем чайнике тонкого английского фарфора. Кот улыбнулся Обскуро и вежливо предложил ему место на своем ящике. Под ящиком были вперемешку разбросаны крупные черные пуговицы и обглоданные крысиные кости. Обскуро во сне вскинул арбалет, потому что был уже знаком с этим котом и не хотел повторений событий, которые не принесли им обоим ничего кроме страданий и шрамов. Кот поднял чашку, и с шумом вылакал немного чая. Его невидящие зеленые глаза с узкими зрачками, скрытые за чёрными круглыми стеклами, не отрывались от крысы. Обскуро сглотнул и тревожно сел рядом с котом. Тот казался ему огромным. От кота пахло как от мумии, чем-то тяжелым и древним, и в то же время чем-то химическим и безобидным вроде детской присыпки.
– Ты хотел найти ответы, - сказал кот, наконец, - А нашел смерть.
После этого он разинул пасть и Обскуро окатил запах мышатины, нелеченых зубов и полыни. Потом он проснулся. Запах мышатины и сухой полыни продолжал витать перед его носом, настойчиво упрашивая пуститься в дорогу. Обскуро залил водой тлеющие угли, собрал пожитки и отправился в путь.

2. Король
К полудню до него донеслись первые запахи крысиного города. Это был запах обжаренных насекомых, крысиной шерсти, невысказанных слов, которые клубились над потолком тоннеля, запах печеных жуков, раздразнивших его аппетит. На улицах было довольно пусто. Желтые светильники из фосфоресцирующих гусениц, улицы вымощены пуговицами. деревьев в парке - обглоданные мышиные скелеты, скрепленные гвоздиками на манер современных абстрактных скульптур. В принципе, здесь все было как везде. Крысы покупали еду, укачивали детей, дрались, ели, некоторые застывали в ломаных скорбящих прямо на улице. У них в основном были серые одеяния, сшитые несколькими стежками из грубой мешковины подпоясанные красными или белым нитками, на шеях болтались самодельные амулеты с пуговицами на шнурках. Пуговицы были мелкими, с двумя дырками. Обскуро уже встречал адептов религии пуговиц и их поведение не вызвало у него недоумения. В самом центре людной площади на помосте происходило что-то интересное. Он был окружен живой массой одетых в самые разные клочки ткани крыс. Взрослые поднимали на плечи пищащих от восторга детенышей, чтобы те могли видеть получше. Кто-то в толпе торговал кукурузой и вареными червяками. Обскуро видел на помосте нескольких крыс в красных одеяниях, подпоясанных белыми нитками. На шеях у них, как атрибуты власти, висели довольно крупные пуговицы с четырьмя дырками. На одном из них были позолоченные очки, видимо, снятые с какой-нибудь миниатюрной фарфоровой куклы. Его мордочка была убелена сединами, зажившие шрамы пересекали лоб и спускались багровыми стежками к левому глазу. Глазки блестели нехорошим медным отблеском. Несколько голых послушниц с лоснящейся серой шерсткой, стыдливо прикрываясь хвостами, замерли по бокам от крыс в красном. Крысюк в очках говорил о пришествии бога пуговиц. Он говорил, что бог пуговиц ныне беспокойно спит в одном из нижних тоннелей. Его сон чуток, на его лапах уши и он слышит падение капель из водостоков, слышит шум дождя, разговоры наверху, слышит крики агонии и крики наслаждения. Он спит из-за грехов крысиного мира. Он заснул, чтобы не терпеть нечистот, воин, крови, смерти. Двое помощников главного священника развернули самодельный плакат – нарисованный на серой грубой холстине гигантский крыс с непропорционально большой головой и ушами на лапах. Выглядело одновременно забавно и жутковато. У спящего крыса не было глаз. Вместо них к пергаменту были пришиты огромные черные пуговицы. Чтобы не проталкиваться через толпу, Обскуро обогнул площадь по одной из кривых улочек, на балконах сушилось замызганное белье, в канавках плавали рыбные скелетики и разноцветная пахучая краска. Несколько старух высунули седые носы из-за балконных дверей, но завидев арбалет за плечами Обскуро, быстро спрятались. Белки их глаз влажно мерцали, запах испуга перебивал рыбную вонь.
Обскуро направлялся к дворцу. На входе у зубчатой ограды его остановила стража, но после, узнав, что король его ожидает, пропустила, отобрав арбалет. Обскуро особенно не переживал, зная, что арбалет вернут, когда он покинет короля. От стражи пахло гусеницами, они были облачены в клочки твида, которые в свою очередь пахли неотстиранной кровью и тиной. Внутри царил хаос. Крысюки в красных ливреях носились туда-сюда по шатким лестницам с щетками и гигантскими половниками. По запаху, они готовили отменный спагетти. Обскуро еще по прошлому визиту сюда знал, что у короля мания к человеческой пище. Его провожали титанических размеров человеческие картины, растрескавшейся от вечной сырости, но еще не утратившие своего великолепия. В основном, это были батальные сцены, окрыленные грозные люди с атлетическими телами проливали кровь уродливых клыкастых монстров, а после пировали на шелках с обнаженными наложницами. У всех персонажей, даже у монстров, вместо глаз были аккуратно пришиты маленькие пуговицы, что слегка насторожило Обскуро, но он продолжил свой путь. В королевском зале горели огарки свечей. На коробках с подмокшим пухом лежали позолоченные наручные часы - главная королевская реликвия. Их тиканье грохотом разносилось по пустому тронному залу и весьма раздражало Обскуро. Король обессиленно лежал на пуховой подушке, придворный лекарь втирал едкую пахучую мазь в его воспалившийся хвост. Король носил шелковую рубашку, испачканную красным соусом (с мышиной кровью он имел большего общего, чем с помидорами, но король об этом не задумывался, а придворные не спешили его просвещать) и кожаные брюки, нелепо смотрящиеся на его тощих длинных лапах. Король тоже носил очки, маленькие кукольные очки в роговой оправе, правда от их долгого ношения у него болела голова, и он обычно забывал о них, сдвинув на лоб или на самый кончик носа. Нос короля влажно поблескивал, гармонируя с его желтоватыми резцами и тяжелой, сдвинутой на уши короной сделанной придворными умельцами из растопленного золота и выдранных человеческих зубов.
- Что ты мне принес на этот раз? – Спросил король с порога.
- Немного, милорд, - ответил Обскуро. Он поставил свой заплечный мешок на пол у королевского ложа, развязал тесемки и стал поочередно выкладывать драгоценности: вороньи перья, перевязанные тесемкой, бубенчик, позеленевшую табличку с именем «Тобби», принадлежащую некогда потерявшемуся псу или коту, кошачьи зубы, одну за другой три крупные жемчужины, несколько страниц бумажной книги, свернутые трубочкой, сигареты. Король терпеливо ожидал, зная, что это лишь прелюдия. Обскуро не торопился. Он достал бриллиантовые запонки, две лимонно-желтые пуговицы, и, наконец, тщательно свернутую змеиную кожу. От вида змеиной кожи глаза короля заблестели. Конечно, он не знает, что владелец кожи способен призвать духа богини-змеи Маахат, обитающей в западных тоннелях, и она будет исполнять все его поведения. Королю просто нравится полупрозрачная оболочка с блестящими чешуйками. Тощий повар, отличающийся острой мордочкой и цепким взглядом, с белоснежным колпаком на голове принес спагетти. Настоящие лапшичины, несколько листочков петрушки, выложенные по краю блюда жареные скарабеи, облитые подгустевшей мышиной кровью. Король довольно облизнулся, потом взялся за приборы. Человеческие были ему велики, поэтому он ел, наматывая лапшу на позолоченные зубочистки. Обскуро сел на пол, обхватил руками колени и наблюдал за трапезой монарха. Повар расправлял складки на некогда белом, ныне запачканном кровью и лапшой, одеянии и обеспокоенно наблюдал за чавканьем короля.
- А где настоящий эксклюзив? - спросил монарх, наконец, довольно облизываясь. – Ты же припас для меня что-нибудь по-настоящему ценное?!
Обскуро ухмыльнулся и вытащил небольшой предмет, напоминающий сплюснутый камень. В оранжевом полумраке свечей предмет отливал белым, золотистым, клюквенно-красным, охровым и зеленым. Водянистые блики упали на пальцы Обскуро, на рукава его одеяния, на паркетный пол и заиграли на стеклах очков монарха. Король зажмурился, опрокинул на себя остатки лапши и закрыл глаза рукавом, на его носу повисло несколько красных бликов.
- О Великий Шооскурро, что это? - Выдохнул он почти испуганно.
- Всего лишь яйцо, ваше величество.
- Чье яйцо?
- Жар птицы, феникса. Птицы, которая живет в огне. Вы можете увидеть зародыша. – Обскуро протянул яйцо королю. Тот вначале отпрянул на своей подушке, обвив больным хвостом колени и попытался оттолкнуть яйцо. – Не бойтесь, оно холодное как лед. Сейчас оно не опасно. – Тогда король взял яйцо и долго держал его в ладонях, на его мордочке, подсвеченной канареечно-желтым и зеленым, выражалось чувство смятения, почти детского восторга, его уши и кончик хвоста трепетали в предвкушении чего-то действительно грандиозного. Внутри яйца, привлеченное теплом пальцев монарха, к королю развернулось маленькое сверкающее создание.
- Я хочу его!
- Оно ваше, милорд. Обжаренная в клецках жар-птица будет изумительна. А если добавить соли и пряностей, из белка получится отменный суп. Я прошу взамен лишь мелочь.
Король перестал так бурно радоваться новой игрушке и навострил уши.
- Какую мелочь? – Спросил он недоверчиво.
- Пуговицу, ваше величество.
Король облегченно выдохнул:
- Забирай, конечно. Эти идиоты-сектанты развели у себя кучи пуговиц.
На его зов явился глава местного отдела религии пуговиц – старик с седой плешивой шерстью, с седыми усами и усталыми голубыми глазами, в белой хламиде. На его шее болталась невзрачная черная пуговица с четырьмя дырками. У него на носу гордо восседало игрушечное пенсне, тонкие серебристые цепочки тянулись к ушам проповедника. Его лапы тряслись, а при ходьбе он опирался на трость, выточенную из фаланги человеческого пальца.
- Мой поставщик хочет одну из ваших пуговиц. Будь с ним обходителен.
У старика был насморк. Он смачно чихнул и высморкался в видавший виды огромный человеческий носовой платок. Потом заправил его за воротник своей белой хламиды на манер жабо.
- Какая пуговица? И для чего? – Пробормотал старик испуганно.
- Вот эта, - Обскуро ткнул когтем в невзрачную пуговицу, висящую на шее у старого крысюка. Тот, дрожа от страха, отпрянул назад, наступил на хвост повара, тот заверещал и опрокинул подсвечник. Король остался чертовски недоволен, когда его новую игрушку, вместе с прической облило горячим свечным воском. Он заверещал, как мышь на бойне и подскочил на своей подушке.
- Но, но, ваше величество… Это священная реликвия! Он не имеет права носить ее! Лишь высокопоставленнейшие адепты, сыны Черной Пуговицы могут… - Священник снова превратил жабо в носовой платок и стал беспомощно теребить его артритными корежеными пальцами.
- Заткнись, вошь. Разве ты не видишь, что случилось из-за тебя - король развёл руками, показывая свое одеяние, загубленное свечным воском. – Ради Шооскурро, отдай ему то, что он хочет. Это не реликвия, а паршивая пуговица.
- Властью, дарованной мне Саррраааном, великим Спящим, я проклинаю тебя и весь род твой! Чтобы черная пуговица шее твоей не принесла ничего кроме горя и страданий!
- Довольно бормотаний, - бросил Обскуро, срывая шнурок с пуговицей с шеи трясущегося преосвященства.
- Чтоб ты удавился, - бросил наконец старик, но получилось скорее жалобно, чем устрашающе.
- Вовек не забуду вашей доброты, – Бросил Обскуро, надевая себе на шею шнурок с пуговицей. – Ах да, чуть не забыл! Если ваше Величество смилостивится, мне бы еще лакричных палочек. Для одного давнего знакомца.

3. Рау
Обратно он шел по коридору с картинами, и персонажи напряженно следили за ним долгими пуговичными взглядами. Обмененную пуговицу он спрятал под одеждой, чтобы она не привлекала лишнего внимания. Получив обратно свой арбалет, Обскуро покинул дворец.
В тоннелях за городом начиналось кладбище. Редкие всплески зеленого цвета медленно перемещались под землей - это подземные фосфоресцирующие гусеницы ползали между могил. Покосившиеся, оплетенные белым плющом могилы и выдолбленные из камня в виде пуговиц могильные плиты, поросшие рыжим кипучим лишайником, создавали готическую атмосферу. Между ними, где надо и где не надо, были воткнуты дурацкие грубо сколоченные скамеечки. Воняло чьим-то обедом, сырой землей, кровью, сухой полынью, и привидениями – обычный запах для городских кладбищ. Обскуро долго брел между могилами, перешагивая через плиты, венки, заботливо сплетенные проворными пальцами скорбящих родственников из чахлых подземных цветов, мышиные косточки и осколки белых тарелок с синей окаёмкой, оставшиеся от щедрых подношений духам кладбищ, относительно новые и подгнившие скамеечки, минуя заборы и инфернальное зеленое свечение из-под земли. Чем дальше он отходил от крысиного города, тем старше были могилы. Здесь уже не было ни обглоданных косточек, ни скамеечек. У одного притащенного с поверхности ангела со скорбным каменным выражением лица, раскинувшего замшелые крылья на две рядом лежащие могилы, находился спуск в личный склеп. Обскуро, осторожно ступая, спустился по ступенькам вниз. Внутри было пыльно, паутинно и воняло полынью, которая должна была отгонять кладбищенских духов и зеленых червей. На возвышении, в окружении разросшихся карликовых белых роз, лежал длинный, худой, похожий на скелета, крыс. Стальной меч, который он сжимал в пальцах, некогда внушительный, инкрустированный драгоценными камнями, прогрызла ржавчина, костлявые руки крыса оплели шипастые побеги роз, его бархатное одеяние было покрыто пылью, и изрядно погрызено молью, однако на мумию крыс не походил. Он напоминал спящего, но, если приблизить к его холодному сухому носу зеркало, оно не запотеет.
- Привет, Рау, - сказал Обскуро, обрывая побеги роз, успевшие изрядно оплести неподвижного крыса. – Не устал дрыхнуть тут? Мне кажется, устал. Пора тебе размять косточки.
В склепе было тихо, слышалось падение капель где-то вдалеке, шорох земли под брюхами зеленых гусениц, шуршание пауков, плетущих (спящему?) крысу паутинный саван.
- Я принес лакричные палочки от короля, - Обскуро присел на край каменной плиты.- Думаю, тебе понравится. Он поставил мешок себе на колени, развязал тесемки и вытащил пакетик со сладостями. Липкий сахарный запах разнесся по мрачному склепу, Обскуро демонстративно открыл пакетик и принялся грызть лакрицу. Ему не нравилось, слишком липко и сладко, слишком по-человечьи, но это должно было сработать.
Воздух не шелохнулся, но лежащий крыс в бархате втянул носом запах лакрицы. Он сонно поморгал, потом, раздирая оставшиеся розовые побеги, сел на своей плите. Ржавый клинок выпал из его пальцев и со звоном шлепнулся на каменный пол.
- Пахнет аппетитно! - Буркнул разбуженный, - А кто сейчас король?

Дина Бурсакова, 18 лет, Новосибисрк

Рейтинг: 0