Анастасия Васú
Ослеплённая солнцем. История Армиллы
…
***
Я вся была охвачена отчаяньем. Я сидела, как обычно, на полу, облокотившися спиною на кровать. Сидела, обхвативши ледяными от ужаса руками колени и устремивши расширенные очи куда-то сквозь всё, что было вокруг меня. Мои щёки не успевали обсыхати от беспрерывно катящихся слёз. Это конец!..
– Сейчас эти люди придут за мною… И я более никогда не увижу это место, мой Дом … Матерь не ведала. Хорошо, что я давно не ходила к ним. И не узнает, дай Роде… Макоша , неужели вы спряли эту нить, нить моей жизни, до конца?.. А я ведь и дитя не родила, знания свои передати не успела… Все силы на борьбу праведную отдавала за Веру, за Истину, – моё лицо исказило подобие усмешки, – никому Она более не надобна!..
Я схватила оберег с шеи и крепко сжала его в ладони. Дерево заныло.
– Он предал меня! О, Роде, что он натворил?!...
Дверь наверху распахнулася.
Они пришли. Двое. Эти люди с сумасшедшими лицами. Ничего не ведающие, защищающие лишь свои интересы, разрушающие Божественный Порядок, посягнувшие затмить Истину!
Я решительно встала. Я знала, что это конец, что бежати было некуда. Я прошла по просторному помещению своего подвала и поднялася по лестнице наверх. Ни одна половица не скрипнула, но я знала: Дом провожал меня. Быть может, его скоро ждёт та же смерть…
Я не хотела, чтобы они грубо тащили меня туда за руки, туда… к костру!
Но этого и не произошло. Я сразу заметила: они боялися меня. Жалкие, жалкие люди! Неужели, когда-то весь мiръ будет пленён ими?!..
На пороге я остановилася. Я не стану больше плакати!
– Пусть Желя да Карна оплакивают меня! Я тоже воин. В конце концов…
Это «в конце концов» лишило меня уверенности, потому как ежли ранее оно употреблялося в переносном значении, то теперь всё было слишком буквально… Я поднесла руку с металлическим обручем на запястье к губам и приложилася к нему.
– Одолень-травушка, всё преодолеем!
Меч тоже был при мне. Како и всегда, у левого бедра, опрятно скрываяся в подоле моего длинного платия. Это «како всегда» тоже сводило меня с ума… Он висел как символ: «Достойному воину – достойная погибель». Я не собиралася его поднимати на кого-то. И они не собиралися отнимати его у меня. Потому како знали, что и без меча я многое могу…
Могла ли я сбежати? Обернулася бы мышью, и след простыл. Да только вот они позарилися на самое сокровенное – на моё право сражаться! А жити по-другому я не могла.
Я двинулася на улицу, сошла по деревянным ступеням, уже босы ноги мягко зашагали по камням площади. Те двое шли чуть позади, словно контролируя все мои действия.
– Два шакала! – презрительно огрызнулася я, чуть повернувши голову назад. – А решили помериться статью с волчицею?!
Я взошла на деревянный помост. Шагов через тридцать меня поджидала Мара, сама Смерть. Я оглядела людей на площади. Мои воины пришли!... Но что, кроме сожаления, могли выражати их молодые лица?... Я любила их… Но они не смогли защитити меня…
Ратмiръ не пришёл. Да. Я и не хотела смотрети в его небесные очи. Како бы ужасно они сейчас выглядели? Презрение? Или чувство вины? Мой муж!.. Я сама, сама виновата. И приворот сыграл злую шутку, и проклятие волчье,.. и в последнее время я тако увлеклася боевыми действиями, солнце славы тако ослепило меня,… что я уже не видела, не замечала, что творилося у него на душе. Какая темень подступила к ней, какие чувства он лелеял и взращивал внутри…
Он предал меня. А я уже не собираюся винити его. Всё(!) кончено.
Я подошла к обрыву помоста. Огромный костёр полыхал там. Иногда его искры долетали до светлого дерева, и оно покрывалося чёрными точками.
– Меня сжигают на костре,
За то, что я была другою.
Костёр для Ведьмы, Ведьма – я!
Да только зелья нету под рукою.., – звучно проговорила я. Просто тако…
Единственное, меня радовало то, что все они питали ко мне уважение. Кроме меня, никого заживо не сжигали, не было мучительных стонов; не было того, кто подвёл бы меня к самому пламени и толкнул бы в спину.
– И вера моя тверда как Алатырь-Камень ! – воскликнула я на всю площадь тако, чтобы у каждого в сердце ещё раз эхом прозвучали сии слова. Я повернулася в сторону капища Лады и Перуна, Матери и Сына, которое стояло на зелёной возвышенности. Я грустно улыбнулася ему и поклонилася. Отвесила поклон и Землице-Матери, и Солонцу милому…
Какое представление! Но мне было всё равно до них всех. Здесь была только я, Русь-Матушка и мои Боги… Все замерли. На лицах моих воинов появилася бледнота волнения. Лунники же ликовали своим чёрствым сердцем и уснувшею душою.
Я чувствовала тепло костра. Духи великого Агни, огневушки, скакали в бешеной весёлой пляске. Я расслабилася. И рухнула в пламя. Вернее, моё тело рухнуло, а душа сразу, без мучений, взмыла над кострищем и уже, словно птица, могла нестися в Ирий Пресветлый …

***
Я стою на деревянном возвышении с решительно поднятым мечом в правой руке. В его лезвии играют лучи Ярилы-Солнца. Вокруг меня, внизу, мои воины – молодые парни и девушки в кольчугах и при оружии. Я взываю к ним, вселяю в их души твёрдую веру.
Я не буду с ними во время сражений – Ратмiръ не пустит меня более на бранное поле, да и не подобает это дочери жрицы из семьи жрецов. Но кому, како не мне потом, накладывати травы целебные раненым да перевязывати их… Я уже давно стала своею среди них.
– Русичи! – звучал на всю площадь мой сильный голос. – Идут с запада люди тёмные, Лунники – вот имя им верное! Каждый Божий день к Солонцу-Даждьбогу обращаемся мы, Радости да Защиты прося. Никому сами жизнию своею не мешаем, да всё равно покоя не дают нам! Несут люди те Искажение и Хаос, всё вверх дном ставят! В реках разума нашего муть поднимают! Луна у них, братия и сестры, затмевает Солонце! Луна, способная лишь отражати Солнца Божий свет! И «посолонь» и «противосолонь» направления перепутати хотят. Пращуров наших Божественную родословную в кашицу одну мешают. Жертвы, говорят, Богам Пресветлым приносите! А каково Богам родным смотрети на то, како Дети Их себя и живое убивают во имя Их?!! И ежели мы, Защитники Руси-Матушки, не поведём войска свои на них, возьмут нас без боя, словами одними! И тако люди городов уже не ведают, где Ложь-Кривда, а где Истина-Матушка, ходят в капища, да со жрецами беседы не ведут, некогда, чай… Нельзя позволити Лунникам этим умами рода русского завладети! А не то, ослабнет Русь-Матушка, ох, чую, ослабнет.., – я опустила меч и приложила леву руку к груди, качая головою, нащупала оберег и сжала его в ладони.
– В Бой пойдём, Армiлла Волчье Око! – закричали дружно воины. – За Русь-Матушку, за род земной…
– Да во славу Рода Небесного! – прозвучал любимый мною бархатистый голос. Голос моего мужчины, мужа моего.
Я повернула голову в ту сторону, откуда раздалася его речь. Ратмiръ, весёлый и серьёзный одновременно, такой мужественный и нежный, такой светлый-пресветлый стоял там. Я, како ласточка лёгкая, порхнула к нему и оказалася в его крепких объятиях. Я смотрела, смотрела в его пречистые голубые очи, гладила его золото-русые кудри, чуть вспотевшие, выглядывающие из-под начищенного до блеска шлема. Прижималася ладонями к его щекам, по обыкновению укутанным приятною мягкою щетиною.
Среди воинов-парней раздалося улюлюканье, сопровождающееся поощрительным девичьим смехом. Да уж, есть чему дивитися: сильная волчица вмиг обратилася пташкою поднебесною, легкокрылою! Но мне было всё равно. Передо мною был мой Ратмiръ, и я парила на седьмом небе . Я была полна счастия, которое и незачем было скрывати – муж вернулся! А молодые пусть тешутся, жизнь продлевают…

***
Мы с Ратмiром пристально посмотрели друг на друга, словно ещё раз проверяя наши намерение и доверие, и, взявшись за руки, начали взбиратися по высокому склону. Моё платие, как обычно до земли длиною, было непривычного мне молочного цвета и расшито красными женскими оберегами. Просто белое я не надела бы, тако как считала его ни для одной работы непригодным, а уж шити бесполезное платие я не собиралася. В этом же наряде я иногда показывалася в капищах Богов на служения. Вот и сейчас мы шли в Храм.
Како я перебралася в сей город в свои пятнадцать лет, я часто ходила этою дорогою, но идти с Ратмiром здесь ещё не представлялося возможности.
А потом всё случилося слишком быстро. Дворик капища. Алтарь. Возложение венков. Слова. Вот мы и муж с женою!

***
Я в панике открыла глаза. Я проснулась. Что это было?
Я сползла с кровати на пол и, так и не приходя в себя, облокотилась на неё спиной.
«Армилла! – вдруг всплыло в сознании. – Армилла так делала! Но… я ничего не понимаю… я редко вижу сны, а этот сон был каким-то другим, особенным. Всё было чётким, и словно наяву... Кто такая Армилла?! И почему… почему у меня такое ощущение, что это… я?..»

Когда дрожь унялась, и мысли немного пришли в порядок, я подошла к окну и раздвинула шторы. Между крыш соседних домов, за всеми проводами и антеннами, вставало солнце. Я выскочила на балкон, и луч небесного светила забил в глаза, пробежал по волосам, окрасив их в золотисто-рыжеватый оттенок, нежно коснулся щеки. Чуть тёплый и такой приятный. Ослеплённая солнцем… Да. Я всегда любила небо и солнце… Армилла. Я поняла. Вернее, моё сознание, наконец, стало готово принять эту информацию. Вопрос, который я задала когда-то давно Вселенной, теперь пришёл ответом, и весьма неожиданным. Это одна из моих прошлых жизней. Я была Армиллой! Ха…
Ратмир!.. Его лицо, такое родное мне, словно наложилось на другое, которое я уже видела в своей жизни. Голубые очи Ратмира – карие, глубокие и чуть раскосые глаза смуглого мальчика, светло-русые волоса – тёмные волосы и короткая стрижка, кольчуга – и детский костюм, белая рубашка, галстук-бабочка.
Я с волнением открыла сундук – нравившуюся мне старинную вещь, оставшуюся от бабушки, – и начала суматошно копаться в нём. Вскоре я достала чуть запылившийся альбом об окончании первого класса.
– Неужели это он? – вертелось у меня в голове, и взгляд упал на нужную фотографию. – Он. Это Артём!! На шестьдесят процентов… нет, на девяносто… А к лешему проценты! Это он, я узнала его. Артём.
Как я узнала его, как поняла, что это он? Не знаю. По внешности это был совсем другой человек, но его глаза открывали путь к его душе.
– Человек другой, а энергетика такая же.., – с усмешкой и удивлением выдохнула я.
Я была его первой любовью.
Лилька, подруга моя, однажды сказала, что он добивался меня любовью и ненавистью.
Мама-Белка тоже помнит его… кстати, почему Мама-Белка: моя фамилия – Белькова, в детстве мне нравилось называть себя Белочкой, и всех близких соответственно тоже к «беличьему семейству» причисляла. Так вот и сложилось… Её удивил тогда взгляд этого мальчика. С какой болью он смотрел на меня. И она в тот миг подумала: «Как может быть в глазах семилетнего ребёнка, только по сути начавшего жить, столько боли?!» А ведь может! И теперь даже понятно, что к чему. Она говорила, что этот взгляд надолго остался в её памяти. А теперь он маячит передо мною нестираемым пятном. Мой Ратмир. А я ведь почти стёрла всю нашу с Артёмом историю из своей памяти. Стёрла, потому что было больно. Сколько уже прошло? Так, он ушёл от нас после третьего класса. Лет шесть, наверное? Лет шесть мы не виделись. Встретимся ли ещё когда?.. Почему-то такое чувство, что встретимся, что сведёт Вселенная…
Теперь мне не больно. Мне интересно. Я желаю вспомнить всё. А ещё, я желаю вспомнить жизнь Армиллы. От корки до корки.
Я опять легла в кровать и накрылась с головою мягким пледом.
– Асенька, давай же, вспоминай, – гладила я себя по голове. – У тебя получится, Ась… Давай, милая… Я желаю вспомнить жизнь Армиллы! Желаю вспомнить…
…
***
Я направлялася по широкой дороге мимо высокой деревянной стены нашей Обители Рода к Священному Лесу, радостно размахивая пустым лукошком.
Четырёхлетняя девонька… Это было моё самое раннее воспоминание о детстве.
Я часто ходила за ягодами. Родители не могли просто тако выходити за стены Обители, а я не была связана правилами, я была дитём.
День был очень ясным. И всё было тако легко! И белое платьице до колена, и густые распущенные волосы русого цвета, и босы ноги, резво скачущие, и эта рука, так весело размахивающая, и яркая детская улыбка…

***
Как-то с Матерью мы сидели у порога Храма. Она чертила палочкою на пыли дороги буквицу Азъ. Это была первая буквица моего имени. Это было начало всех начал. Это было Рождение и Сотворение.
– Армiлла, дитятко, – нежно улыбалася Матерь, а моё личико было всё в сосредоточении, и это её веселило и радовало.
Я ведала, что означает моё имя. Оно было весьма необычным. Отец поначалу был против, но он любил Матерь, этим всё и сказано. Ар-мiлла – «Земле Милая». Буквица Азъ по обыкновению в начале имени не ставилася – сглазу боялися, открытая больно… Да вот для Жрецов это сложностию не являлося. Две буквицы Людiе…, что ж, я сама считала такое сочетание более гармоничным.
Потом, когда уже постепенно все буквицы стали частию моего мiровосприятия, я открыла для себя более полное толкование: «Изначальная божественная Сила, Мудрость, Вселенская истина, Направленные к Человеку». Вот тогда я и решила: в совершеннолетие я не стану жрицею. Я пойду к людям.
Стены Обители ограждали нашу семью от внешнего мира. Я родилася в этом месте… Родители познакомилися здесь. Матерь уже жила тут со своими родителями, потом сразу же выбрала их стезю – жречество. Отец отрёкся от мира людского уже позже, но тоже с юности был Посвящённым. Отец на внешний вид казался чуть суховатым, но добрым, правда, отстранённым. В Матери чувствовалася энергетика добротности, полнота её любви и благодушия отражалися в её чуть заметной пухлости форм и лица. Да, Обители – это отречение от мирского, но это была Обитель Бога Рода – дети должны были быть, хоть одно дитя. Множество детей уже отвлекло бы от задач Служения.
Дидо и Бабу я почти не знала. Они жили в горнице на верхушке самого высокого строения. Его крыша, сложенная из деревянных кольев и направленная острым углом ввысь, словно соединяла Небо и Землю. Они уже больше общалися с Богами и в быте нашей жизни не участвовали.
Кроме нашей семьи здесь жила ещё бабушка-Травушка. Это была маленькая согнутая старушка, сияющая добротою сине-зелёных глаз. Её имени никто не ведал, один Бог только да она сама, а травницею она была великою, вот её тако и звали – бабушка-Травушка.
Ох, с нею мне более всего нравилося проводити времечко. А вернее, я тоже была без ума от трав и от тех знаний, что получала, общаяся с нею. Мы с нею и в лес за Папоротника Цветом ходили, и в обычные дни по болотцам скакали. Матерь видела, какое значение я придавала этому делу.
Площадь самой Обители, большая и прямоугольная, была ограждена широкою стеною, по коей можно было ходити под крышею. Тако строилися Обители. Внутри было несколько зданий – главный храм с алтарём Богу Роду; в углу, справа от него располагалося то строение, где жили и молилися Дидо с Бабою, с той же стороны виднелся Священный Лес; напротив главного храма были ворота, а левее от них уже общее обеденное помещение и наше светлое жилище. По правую сторону от ворот стояла небольшая избушка бабушки-Травушки. Между строениями были широкие дороги, а остальная площадь представляла собою зелёные лужайки. Уже по другую сторону от стены, около главного храма, было пристроено капище Рода. Туда могли приходити и молитися люди. Вход в Обитель был для них закрыт. Отец часто давал богослужения, проходя через маленькую дверцу в стене из главного храма в само капище. Ему нравилося, когда люди приходили и, особенно, расспрашивали его о чём-нибудь божественном.

***
С двенадцати лет началося моё Посвящение. Матерь обучала меня всему, что ведала сама. Тако же я захотела умети владети мечом, и Матерь показывала приёмы.
Эти три года были сложны, у меня не было времени на отдых и посторонние раздумья; приходя к кровати поздно вечером, я чувствовала, како мои ноги подкашиваются.
Но все эти знания были просто незаменимы, я поглощала их с огромным интересом, бояся от усталости пропустити хоть миг…
Я научилася многому: могла отрыватися примерно на полтора локтя от земли и медленно летети; могла одною мыслию и сосредоточением переместитися в другое место; я постигала законы Вселенной, проникнутые божественною искрою…
Изучали мы и основы целительства. Помню, привлекали бабушку-Травушку: я прикасалася к её шее и училася видети, како течёт по жилушкам кровь, како бьётся сердце в едином с Природою движении. Словно насквозь тело живое видела.
Но единственным нелюбимым мною учением было оборотничество. Я хорошо понимала, чем это искусство чревато.
– Вот, допустим, обращуся я кошкою или камнем, – говорила я упрямо, – но в человеческом облике у нас намного больше возможностей имеется. Когда ты человек – все люди знают: ты силён. А тако и обидети можно, даже ненароком. В звере сознание становится противоречивым, ограниченным наполовину. Бежит кошка – что случилося у неё с лапою – Армiлла потом с рукою раненою будет. Слава Роду, коли поправимо! А камень – он вообще неволен. Сам катитися не может. Взял его кто, в реку бросил – тако он не всплывёт, чай! Надо Армiлле со дна всплывати, воздуху бы хватило! А самое страшное, что при некоторых обстоятельствах можно и не стати обратно человеком, тако кошкою или камнем и остатися! Так что лучше со своими трудностями в своём облике и разбиратися!
– Это Знание, Армiлла, – терпеливо выговаривала Матерь. – Не отказывайся от Знания, милая. Лучше ведати и не пользоватися, чем в одно мгновение пожалети о неведеньи.
– Я обладаю умением, и докажу сие сейчас. Но ежли всё пройдёт гладко, чтобы и речи более не было об этом деле, – отрезала я.

Помню своё положение. Я вся внутри свернулася калачиком. И была уменьшена в размерах. Я не могла и пошевельнутися. Время словно замедлило свой ход. Я могла только думати, и мысли моего Сознания чётко звучали внутри камня…

***
В мои пятнадцать лет закончилися сроки обучения. В этом возрасте я уже более не могла находитися в стенах Обители просто тако. И передо мною встал выбор. А ежли вернее, я уже давно всё решила. Матерь хорошо меня знала: она видела, что там, за стенами нашего ирийского уголка, который мне уже приелся, я лучше смогу проявити себя, потому поддержала мою задумку. Тем более, у бабушки-Травушки имелися в городе родственники, поэтому она быстренько подсуетилася, и меня там уже ждали. Отец был против моего выбора. Хотя, он просто переживал за меня. В конце концов, како это обычно и случалося, Матерь отвела его в укромное местечко, а вышел он уже совсем другим.
Его серо-голубые глаза устало и грустно улыбалися.
– Доченька, Армiлла, – наконец выговорил он, и на его щеках появилися несвежие складки от выдавленной через силу улыбки, – в путь, доченька, в путь... Храни тебя, Роде.
– Роде Всевышний, – кивнула Матерь.
Вот тако, ворота Обители отворилися, и я шагнула за них – в Новую Жизнь. Я уже говорила, я часто бывала за воротами, но в ту сторону по дороге, да ещё и тако далеко, я не ходила.

***
Город сей лежал в низине, между возвышенностями. Мне было приятно это место, хотя вся Природа Руси-Матушки хороша и любима нами.
Все дома, отстроенные из дерева, располагалися по прямоугольнику, и между ними почти не было расстояния, а в середине имелася огромная площадь, выложенная камнем. Обитель моя родимая отсюда еле виднелася, зато моё внимание сразу привлекло капище на вершине зелёного склона. Из города на него открывался прекраснейший вид. За его кольчатыми стенами, там наверху, виднелся лес.
Родственники бабушки-Травушки оказалися людьми приветливыми, но… я не почувствовала желания сблизиться с ними. Думаю, им я казалася весьма отстранённою и холодною, но меня это никоим образом не задевало.
Мне предоставили место в доме, но я чувствовала себя там неуютно и вскоре облюбовала находившийся под домом подвал с отдельным входом. Вниз вела лестница. Стены подвала и половицы были деревянными – очень сухое и просторное помещение. Там, в глубине, имелася кладовая, в коей я расположила широкую кровать.
Я стала проводити в подвале большую часть времени, чтобы уединятися ото всех. Я много ходила в лес, подбирала нужные травы, уже у себя перетирала, какие в этом нуждалися, и у меня начали появлятися целые полки таких коробов с кореньями. Я потихоньку подготавливала всё для воплощения своего предназначения – целити людей.

Пояснения:

Желя и Карна – богини-сёстры у славян, летающие над бранным полем, оповещающие воинов о близкой смерти и после оплакивающие умерших.

Камень Алатырь (также известен как Бел-горюч камень) – считается священным камнем, пуповиной мира, так как с его помощью бог Сварог создал Землю и на нём же высек свои заповеди. Именно поэтому в сказках этот камень предстаёт на распутье дорог. Слово «алтарь» произошло от названия камня Алатырь.

Ирий Пресветлый (Ирийский сад) — понятие рая у славян, небесное царство, где обитают боги и куда отправляются души умерших, которых или хоронили в земле, или сжигали на погребальных кострах. Земной Ирий – юг, куда каждый год улетают птицы.

С солнцем связываются разные имена богов, так как они несут несколько отличающиеся друг от друга качества. Даждьбог – дословно «дающий бог». Ярило - молодой бог, бог физической силы, употребляется Армиллой в более материальных аспектах.

В мифологии древних славян мир Прави (верхний уровень в оси мирозданья) подразделялся, как считается, на девять небес. На четвёртом обитали Боги, а седьмое небо было последним из изведанных и отображало наивысшее счастье, блаженство. Отсюда и возникло устойчивое выражение «быть на седьмом небе от счастья».

Анастасия Карпова, 16 лет, Пенза

Рейтинг: 0